Северный поход

Северный поход

Осенью 1249 года состоялся так называемый Второй крестовый поход в Финляндию – шведское войско во главе с уже знакомым нам Биргером Магнуссоном высадилось на ботническом побережье, откуда двинулось в глубь страны. Подробности этого похода неизвестны, но в результатах его в «Хронике Эрика»[292] сказано: «язычники потерпели поражение, а христиане победили. <…> Ту страну, которая была вся крещена, русский князь, как думаю, потерял». Началась планомерная колонизация новопокоренных земель.

Но вот что интересно: ни новгородцы, ни великий князь Александр Ярославич, весьма болезненно воспринимавший любые посягательства на подвластные ему территории, на сей раз на вышеупомянутые события никак не отреагировали. Будто все так и должно было быть. Невольно напрашивается вывод, что именно так и обстояло: шведы просто наводили порядок в регионе, по соглашению, достигнутому Биргером и Александром во время памятного саммита на Неве (да простится мне подобный анахронизм!), отошедшему к зоне их исключительного влияния.

Обычно историки объясняют нехарактерное равнодушие Александра Невского ко Второму крестовому походу в Финляндию тем, что 1248–1249 годах он ездил в Каракорум, к великому хану, а потом вел борьбу за великокняжеский стол, завершившуюся лишь в 1252 году. Может быть. Но, как явствует из следующих событий, в случае реальных угроз границам его владений он был вполне способен проигнорировать даже важнейшие события, происходящие в Орде, не то что привычные княжеские раздоры.

Таким событием стала в 1255 году смерть престарелого Батыя, при котором последние годы всеми делами заправлял ханский сын Сартак, побратим Александра Невского. Этот последний незамедлительно был убит по приказу его дяди, хана Берке, вверившего власть над русским улусом своему наместнику – малолетнему хану Улагчи, к которому сразу же потянулись в надежде на профит многие русские князья. Казалось бы, Александру Невскому нужно быть там первым. Ан нет! Нашлись дела поважнее: строптивые новгородцы изгнали сидевшего там наместником старшего сына князя, Василия Александровича, и пригласили княжить его брата – Ярослава Ярославича. Александр немедленно собрал полки и выступил на Новгород. Жестоко расправившись с новгородцами, а заодно и с приближенными Василия[293], он восстановил status quo ante bellum[294] и привел к управлению Новгородом своих сторонников. Как видите, приоритеты здесь проявляются предельно четко.

Замечу, уладив дела в Новгороде, в Орду Александр все равно не поехал, лишь отправив Улагчи полагающиеся дары. Дело в том, что на этот раз шведы и впрямь несколько зарвались: они высадились в устье реки Наровы (или Нарвы), отделявшей новгородские земли от датских владений на севере Эстонии, и приступили к возведению крепости на правом, русском берегу реки. Опираясь на эту твердыню, они рассчитывали в дальнейшем покорить земли води, ижоры и карел. Кроме того, крепость должна была контролировать важнейшие торговые пути по Неве и Финскому заливу.

Александр незамедлительно собрал полки. Однако шведы дожидаться не стали и, сознавая, очевидно, себя нарушителями конвенции, отступили без боя, бросив недостроенную крепость на произвол судьбы. Тем более что на Балтике вот-вот должен был стать лед, а это отрезало и пути отступления морем, и возможность получения подкреплений из метрополии. Да и вообще рассчитывать на какую бы то ни было помощь не приходилось: на недавно присоединенных к Швеции финских землях начались волнения, которые необходимо было срочно подавить. Какие уж тут заморские экспедиции?

Успех, достигнутый без кровопролития – что может быть желаннее? Тут бы порадоваться, распустить полки да и заняться первоочередными делами. Но Александр рассудил иначе. Со своими «низовскими [т.е. владимиро-суздальскими. – А.Б.] полками» и новгородским ополчением он двинулся к погосту Копорье. Зачем? Само его воинство, похоже, терялось в догадках. Но вскоре все разъяснилось: в Копорье митрополит Кирилл благословил отряды, выступавшие в дальний путь, а князь объявил: предстоит поход на территорию современной юго-восточной Финляндии, в землю восставших против шведов тавастов (или, в русской традиции, еми). Зимний поход представлялся столь тяжелым, что немалая часть воинов – в первую очередь новгородцы – отказались следовать за князем и, не убоясь его грядущего гнева, повернули из Копорья обратно. С оставшимися Александр Невский пересек по льду Финский залив, вышел на Карельский перешеек и двинулся дальше, на север. Летописец повествовал: «И бысть зол путь, якоже не видаша ни дни, ни ночи, но всегда тьма».

А вот дальше начинаются разночтения.

Согласно общепринятой точке зрения, поход был предпринят ради возвращения под свою руку территорий, на которые распространил новгородское влияние еще отец Александра, князь Ярослав Всеволодович в 1227 году. Для подтверждения этой точки зрения отечественные историки даже несколько сдвигают начало восстания тавастов, которое началось якобы не до, но после начала Северного похода Александра Ярославича и, таким образом, было как раз им и спровоцировано (классическая логика: post hoc, ergo propter hoc[295]). Сделать это тем проще, что тогдашние хроники далеко не всегда называют точные даты. Но в таком случае приходится признать, что предприятие полностью провалилось: в ближайшие несколько веков ни о каком особом русском влиянии в тех краях говорить не приходится.

Значительно менее распространена (но все-таки высказывается) другая версия: Александр просто-напросто предпринял лихой набег, чтобы под шумок восстания тавастов пограбить местных людишек и таким образом разжиться «мягкой рухлядью» для выплаты ордынского выхода, то бишь дани. Это более правдоподобно, однако для Александра Невского, государственного деятеля все-таки весьма крупного масштаба, как-то уж слишком мелкотравчато. Тем более что поход и в самом деле можно смело назвать легендарным.

Ярл Биргер Магнуссон.

Скульптурный портрет в усыпальнице

Скрупулезно выбирая информацию из скупых летописных сообщений, академик Б.А. Рыбаков восстановил маршрут Северного похода: из Новгорода – до Копорья, от Копорья по льду Финского залива на лыжах в Финляндию, по финским лесам и замерзшим озерам, через «горы непроходимые» – в «Поморие» (то есть на побережье Ботнического залива в районе Улеаборга). На обратном пути войско прошло земли еми в южной Финляндии. Более того, Б.А. Рыбаков высказывает и еще одно предположение, заставляющее снять шляпу перед памятью участников дерзкого предприятия: судя по всему, русские «вои» даже пересекли Полярный крут и достигли берегов Баренцева моря. В конце зимы Александр Невский и его воины благополучно возвратились в Новгород.

Так что же все-таки заставило князя совершить эту невероятно трудную военную операцию? Отстаивая традиционную версию, будто поход был предпринят для возбуждения антишведского восстания, историк Вадим Каргалов пишет: «…русское войско, разрушая по пути крепости и опорные пункты шведов, прошло через всю Финляндию и “воеваша Поморие все”». Даже папа римский сетовал в своей булле, что русское войско в Финляндии «многих, возрожденных благодатью священного источника, прискорбным образом привлекло на свою сторону, восстановило, к несчастью, в языческих обычаях». Но Бог с ним, с папой – он был глубоко оскорблен отказом Александра Невского перейти в католичество и принять участие в совместных действиях против татар[296], так что вполне мог обвинять русского князя в чем угодно[297]; в действительности же тавастов и не надо было возвращать в язычество – подобно многим народам, они принимали христианство с невеликой охотой, и процесс их христианизации растянулся надолго. И уж если на то пошло, русские могли обращать емь в православие, но никак не возрождать язычество. Так что вернемся к военным вопросам. В шведских источниках ни о каком разрушении крепостей упоминаний почему-то нет. И это не стыдливое умолчание. Просто упоминать было особенно не о чем.

Все расставляет по местам версия, согласно которой Александр Невский выступал здесь не против шведов, а за. В полном соответствии с договоренностями, достигнутыми между ним и Биргером Магнуссоном на Неве, Александр помог шведам усмирить восстание, вспыхнувшее на периферии владений шведской короны, куда руки самих шведов дотягивались пока еще с трудом. И Александр показал еми, суми и прочим, кто здесь хозяин, не разжигая, но гася мятежи. Иначе как объяснить, что после Северного похода ни о каком восстании в землях тавастов больше в хрониках не упоминается? Ну а грабежи – что ж, война тогда как правило велась «в зажитья», то есть войско кормилось грабежом и вознаграждалось трофеями. И Александр Невский просто следовал практике своего времени.

Но в каких трудных условиях ни проходил бы Северный поход, считать его замечательной военной кампанией вряд ли возможно: противником-то были не организованные, регулярные войска, даже не ополчение, а лишь кое-как вооруженное местное население. Так что особых полководческих лавров князю принести он никак не мог.