"Завтра напишу тебе из Москвы…"
Спустя неделю после торжественного заседания в метро "Маяковская" наблюдательные старожилы переднего края заметили, что немцы перекрашивают танки, пушки, цуг-машины и санитарные автобусы в белый цвет. Снайперы обратили внимание на то, что они на некоторых участках фронта надели маскировочные халаты.
— Не к добру этот зимний маскарад, — заметил командир Особого полка Западного фронта Никон Шевцов, — что-то немчура затевает…
На следующий день, 14 ноября, противник бомбил Москву с упорным ожесточением. Командование немецкой воздушной эскадры не примирилось с тем, что большевики осмелились невозбранно неделю назад провести у них под носом праздник на Красной площади. А может, налет этот в отместку за то, что в первой половине ноября мы нанесли бомбовые удары по вражеским аэродромам, уничтожив при этом 88 самолетов. С 5 по 8 ноября наши летчики бомбили 28 аэродромов, 12 и 15 ноября — еще 19.
Предположение и объяснение эти прозвучали в присутствии Никона Шевцова. Он отрицательно покачал головой — был склонен думать, что ожесточенная бомбежка среди бела дня связана с "малярными работами" немцев и что, скорее всего, предваряет их новое наступление.
Часовым московского неба удалось 14 ноября сбить 43 самолета и сильно остудить пыл налетчиков.
Для наших военачальников, командиров новое наступление немцев не было неожиданностью. Радиоразведка записала текст приказа Гитлера; он кричал о близком крахе всей советской обороны.
По мере того как фашисты, неся большие потери, продвигались к Москве, все энергичнее развертывал деятельность передовой отряд эсэсовцев "форкомандо Москау". Зима вступала в свои права, и намерение затопить город, сбросить на него воды канала Москва — Волга становилось все более иллюзорным, утопическим. Обергруппенфюрер СС шеф нового рейхскомиссариата "Москва" Зигфрид Каше о затоплении больше не упоминал. Но его многочисленная "форкомандо Москау" перебралась из Смоленска в Малоярославец с задачей: ворваться в Москву с войсками.
К 14 ноября, к началу нового наступления на Москву, эсэсовские зондеркоманды уже успели расстрелять, сжечь на оккупированной территории, по их отчетам, 45 467 "коммунистических деятелей".
Материалы, захваченные позже в разведотделе группы армий "Центр", позволяют судить, какими именно мероприятиями "форкомандо Москау" предполагала начать свою деятельность, вступив в Москву:
захватить Московский комитет партии, Старая площадь, дом 6;
Международную организацию рабочей помощи — МОПР, ул. Огарева;
обратить внимание на следующие пункты: Трест московских гостиниц. Бани. Мосгорсправка, адресный стол — захват материалов. Милиция, Петровка, 38. Мостаксомотор, Кузнецкий мост, 20;
захват готовой продукции всех видов, в первую очередь необходимых для войск зимних вещей…
Штаб Западного фронта располагал сведениями о том, что наступление начнется 15 ноября. Более того, нашей разведке стало известно, что 4-я армия противника будет атаковать фронтально, а ударные группировки созданы им на флангах. Большую роль сыграл тот факт, что Жукову, Шапошникову, Василевскому и другим военачальникам удалось предугадать направление ударов противника.
"В начале ноября у меня состоялся не совсем приятный разговор по телефону с Верховным.
— Как ведет себя противник? — спросил И. В. Сталин.
— Заканчивает сосредоточение своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдет в наступление.
— Где вы ожидаете главный удар?
— Из района Волоколамска. Танковая группа Гудериана, видимо, ударит в обход Тулы на Каширу.
— Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами…
— Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны… Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить тогда оборону армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
— Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?
— Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась; с изгибами она достигла в настоящее время более 600 километров.
У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.
— Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, — недовольно отрезал И. В. Сталин…
Минут через пятнадцать ко мне зашел Н. А. Булганин и с порога сказал:
— Ну и была мне сейчас головомойка!
— За что?
— Сталин сказал: "Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!" Он потребовал от меня, чтобы я сейчас же шел к тебе и мы немедленно организовали контрудары…
Однако эти контрудары, где главным образом действовала конница, не дали тех положительных результатов, которых ожидал Верховный. Враг был достаточно силен, а его наступательный пыл еще не охладел" (Г. К. Жуков).
Дальнейшие события показали, что возражения Г. К. Жукова были обоснованными.
Командование Западного фронта предугадало направление ударов противника, но противостоять им не удалось из-за большого превосходства фашистов в танках.
Самое напряженное положение создалось на правом фланге; немцы наносили главный удар в направлении Волоколамска и на Клин — Дмитров. Против наших войск действовало одновременно свыше трехсот танков, почти половина обрушилась на панфиловцев. Немцы воспользовались тем, что снег покрыл промерзшую землю тонким слоем. Чернели оголенные холмы и бугры, и танки могли двигаться не только по дорогам, но местами напрямик по полям и перелескам.
Чтобы противостоять танковым атакам на правом фланге, с огневых позиций в Москве решено было снять часть зенитных орудий среднего калибра, чтобы использовать их в качестве противотанкового оружия.
Очень скоро 200 зениток стояли на боевых рубежах.
Крайне напряженная обстановка создалась и на левом фланге фронта, южнее Серпухова, где противник сосредоточил много танков. С каждым днем становилось все очевиднее: предпринятый недавно упреждающий контрудар, где Верховный Главнокомандующий чересчур большую роль отводил кавалерии, был нецелесообразным.
Имея в виду это и подобные решения, А. М. Василевский писал: "…в первые месяцы сказывалась недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. Он мало советовался тогда с работниками Генштаба, командующими фронтов".
С таким же упорством, как под Волоколамском, защитники Москвы сражались в конце ноября под Яхромой, Клином, Солнечногорском, Кубинкой, Наро-Фоминском, Каширой, на шоссе Тула — Серпухов, которое немцы пытались перерезать.
И тем не менее давление противника по всей линии фронта не ослабевало. Наши войска продолжали вести тяжелейшие, изнурительные, кровопролитные бои; враг медленно приближался к Москве.
В полевой сумке убитого танкиста, штабного офицера, нашли письмо:
"Дорогой дядюшка, десять минут назад я вернулся из штаба дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Через два часа это наступление начнется. Я видел тяжелые орудия, которые будут обстреливать Кремль. Я видел наших солдат, которые должны первыми пройти по Красной площади у могилы их Денина. Ты знаешь, я не восторженный юноша, но это — конец. Москва наша! Россия наша! Европа наша! Тороплюсь, зовет начальник штаба. Завтра напишу тебе из Москвы…" (подпись офицера неразборчива).
22 ноября генерал Гальдер записал в дневнике:
"Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой с передового командного пункта. Его неслыханная энергия гонит войска вперед".
"Не помню точно какого числа это было… — вспоминает маршал Жуков, — мне позвонил И. В. Сталин и спросил:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем".