Сестра милосердия

Вскоре после того как Елена Ковальчук вернулась из госпиталя в Лефортове, полковые разведчики получили задание достать "языка". Пятнадцать добровольцев готовились к ночной вылазке; надели белые халаты, получили запасные диски к автоматам и гранаты.

Командир 175-го полка 1-й гвардейской мотострелковой дивизии майор Балоян давал последние наставления разведчикам, а рядом с ними стояла Ковальчук.

— Мені теж треба в разведку, — заявила она Балаяну.

— Ты знаешь, куда идут?

— А як же!

— В тыл к немцам.

— А коли в разведке кого ранит? Кто допоможе?

Ковальчук выдали белый халат, автомат, и она принялась набивать санитарную сумку перевязочным материалом…

Вылазка оказалась безуспешной. "Языка" добыть не удалось. На обратном пути немцы при свете ракет обнаружили разведчиков и открыли сильный огонь. Командир разведывательной группы прикрывал отход, шел последним, и Ковальчук не теряла его из виду.

Командира тяжело ранило, осталась с ним. Оба лежали ничком в белых халатах среди убитых.

Она упрятала волосы под ушанку, флягу подсунула под себя, уткнулась лидом в снег и притворилась мертвой. Халат ее был в крови — след перевязок. Командир лежал без сознания.

Совсем близко прошла группа немцев. Солдат мимоходом пнул Елену в бок сапогом, она не застонала, не шевельнулась. Рядом валялись на снегу ее перчатки. И как только немец приметил их, ведь еще не развиднелось. Он подобрал перчатки и поспешил вдогонку за своими.

Вскоре к командиру вернулось сознание. Ковальчук сделала новую перевязку, поднесла к его губам флягу с водкой и согрелась сама. Весь день пролежали они недвижимо на окраине Наро-Фоминска. Она не съела ни одного сухаря — все отдала раненому — и ослабела. Правая рука, которой разгребала снег, стала бесчувственной.

Дождались ночи, проползли около двух километров и добрались до своих. Часовой, увидев, с каким грузом ползет Ковальчук, забыл про пароль "Обойма", про отзыв "Осечка" и выскочил из окопа, чтобы подхватить раненого.

Ковальчук отдала рапорт майору Балояну, стоя по команде "смирно!", с трудом держа окоченевшие руки по швам.

Следующий день она отдыхала, или, по ее выражению, "ремонтировалась" — руки опухли и сильно болели. Но ее утешало сознание, что в разведке не было ни одного "беспомощ-него" раненого, то есть такого, который остался без ее помощи.

За это ее отдельно поблагодарил командир дивизии Лизюков. В те дни он ютился со своим штабом в бетонной трубе, врытой поперек железнодорожной насыпи.

— Ну как? — спросил майор Балоян, пряча усмешку. — Отобрали немцы перчатки? Больше в разведку проситься не будешь?

— А як же?

Балоян махнул рукой — не переспоришь, упрямая!

— А руки не болят?

— Не…

— Вот и хорошо! Ответь сперва на письма, — Балоян рассмеялся и протянул Ковальчук пачку писем, которые пришли на ее имя из госпиталей.

Она часто получала письма от раненых.

— Якісь незнайомі хлопці дуже декують, — пожимает она плечами.

В лицо она, наверно, узнала бы многих своих "хлопців", но фамилий их не спрашивала и не запоминала.

Если собрать вместе всех, кого она спасла в снегах Подмосковья! Можно было бы наверняка выстроить роту полного состава. И все стояли бы со своими винтовками, автоматами, ручными пулеметами, подобранными ею на поле боя.

Наро-Фоминск

Декабрь 1941