ПРИКАЗАНО — ЗАБЫТЫ

Когда на Камчатку начали прибывать проверяющие, точно не известно. Евгений Кутовой, служивший вто время помощником флагманского специалиста по ракетному оружию 29-й дивизии, утверждает — сразу после потери связи с К-129. Штаб Тихоокеанского флота был просто обязан реагировать немедленно, если сам главнокомандующий ВМФ приказал вызывать замолчавшую подлодку открытым текстом. Правительственную комиссию сформировали после 22 марта, когда стало очевидно — боевое патрулирование сорвано, появились основания подозревать самое худшее. Однако и тогда объективных доказательств гибели субмарины не было и до окончания поисково-спасательных действий быть не могло. Поэтому Совет министров СССР назначил расследование «по факту исчезновения» лодки.

В составе комиссии, естественно, преобладали первые и вторые лица всевозможных «почтовых ящиков», которые сконструировали и построили лодки проекта 629, их оружие и комплектное оборудование. Зная по опыту прошлых разбирательств, что командиры производства непременно постараются взвалить всю ответственность на моряков, Горшков назначил параллельное служебное расследование с диаметрально противоположной «идеологической» установкой.

Бывший командир дивизии В. Дыгало вспоминал, как на подведении итогов флотской «сепаратной» комиссии на него вдруг обрушился заместитель начальника Политуправления ВМФ. По его мнению, главная причина трагедии… плохое политическое обеспечение похода. Заместитель главкома ВМФ В. Касатонов поморщился, и резко оборвал политработника:

— Это здесь совершенно не при чем!

Вечером В. Касатонов специально зашел в каюту командира дивизии В. Дыгало (комиссия работала на плавбазе «Нева»), чтобы ободрить Виктора Ананьевича.

— Не принимайте эту чушь близко к сердцу, на флоте вас знают и в обиду не дадут.

Столь живая реакция адмирала В. Касатонова, человека жесткого и чуждого сантиментов, также, если вдуматься, не лишена подоплеки. Дело втом, что в дни празднования 50-летия Октября, адмирал В. Касатонов побывал на Камчатской флотилии и вручил юбилейное знамя ЦК КПСС за успехи в боевой подготовке. Это обстоятельство было теперь на руку командованию ТОФ. Флотилия, чьи достоинства были отмечены столь высоко, не могла вдруг резко сдать позиции за неполных пять месяцев. Для Касатонова же неожиданное политическое обвинение содержало скрытую угрозу. ЦК КПСС не мог поощрять флотские формирования иначе, как по представлению Главного штаба ВМФ. Неизвестно, кто инициировал награждение флотилии, но тень косвенно могла пасть на вручившего высокую регалию от имени партии.

Комиссии изучали документы, прежде всего планы подготовки лодки к походу. Недостатков не обнаружили, продолжает утверждать В. Дыгало. Возразить ему нечем. До сих пор материалы служебного дознания засекречены.

В процессе расследования явственно проступили признаки подковерной клановой борьбы за лидерство внутри флотской структуры. Заместителю главкома ВМФ адмиралу Егорову работа правительственной комиссии надолго запомнилась суровым принародным разносом, который устроил ему Горшков. Главнокомандующий ВМФ настаивал на причине отказа техники. Против яростно выступали представители многочисленных «особых» и «специальных» КБ, а также Минсудпрома: всему виной плохая выучка личного состава, а техника — отличная. В пылу полемики Егоров (если только он не строил дальнего прицела на расшатывание репутации своего патрона) допустил субординационную оплошность, непростительную для штабиста его уровня. Неожиданно для всех он поддержал оппонентов, сказав, что моряки вышли в море измотанными, они не успели как следует отдохнуть. Главком тут же, при всех, пресек интригу своего заместителя, не особенно выбирая выражения. Позднее, вспоминал Егоров, Горшков перед ним извинился, но — с глазу на глаз. Публичной сатисфакции адмирал не получил, за что, судя по тону мемуаров, навсегда затаил глубокую обиду.

Правительственной комиссией руководил заместитель Председателя Совета министров СССР пятидесятидвухлетний Леонид Смирнов. Это был известный каждому телезрителю (краешком своей фетровой шляпы на экране) суперзасекреченный «Товарищ председатель Государственной комиссии!», которому рапортовали о готовности к полету первые советские космонавты на Байконуре. Леонид Васильевич возглавлял комиссию по пилотируемым полетам, но космонавтика была лишь частью его кураторства девяти ключевых министерств: боевой и мирный атом, авиация, судостроение, электроника и радиотехника, боеприпасы. Лауреат Ленинской премии, дважды Герой Социалистического Труда Смирнов 22 года возглавлял Комиссию Президиума Совмина по военно-промышленным вопросам.

Докладывать Смирнову было трудно. Ноль эмоций, никакой реакции на услышанное — его лицо всегда хранило непроницаемое выражение. Знавшие хрущевского вице-премьера отмечают его манеру резюмировать предмет дискуссии почти по Аркадию Райкину: «С одной стороны оно конечно, но с другой — опять же оно!» То есть о возможном провале — предостерегал, а если победа — он ее единственный кузнец. Это был тип руководителя вообще, для которого выдерживать политическую линию всегда важнее инженерной целесообразности, а высшей доблестью почиталось угадать настроение верхов.

Выезжал ли зампред Совмина на Камчатку? Вряд ли. Это было бы непроизводительной потерей времени действительно чрезмерно загруженного государственного деятеля такого высокого ранга. На Камчатке Смирнов неоднократно бывал прежде — что нового он мог там узнать? В июне 1968 г. заключительное заседание комиссии состоялось в штабе ТОФ во Владивостоке.

«Было высказано много всевозможных версий, — вспоминает адмирал Н. Амелько. — Остановились на двух. Первая версия — лодка находилась в надводном положении в темноте без огней и была протаранена каким-либо океанским транспортом или, следуя под РДП в штормовую погоду, волной была затоплена через РДП. Вторая версия — лодка при всплытии на зарядку аккумуляторов ударилась о днище большого транспорта, разрушила рубку».

До сих пор, — обратите на это внимание! — слова Николая Николаевича единственное заслуживающее доверия свидетельство непосредственного участника высокого разбирательства. Ни о какой вражеской подлодке, которая коварно следила за К-129 и неосторожно ее утопила, речи не было.

Фактически моряки провели схватку с «оборонщиками», несмотря на численное превосходство последних, с ничейным счетом 1–1. Разумеется, океанский транспорт так просто на подлодку не наскочит. Но разве можно за игнорирование международных правил судоходства винить подводников, которые не включают по ночам ходовые огни в интересах скрытности! Если же они подставили свою рубку под удар какому-нибудь супертанкеру, здесь можно усмотреть плохое несение гидроакустической вахты, и это флоту минус. С другой стороны, прорыв воды в отсеки через шахту РДП — несомненный прокол судостроителей. Если бы они попытались возражать, флотские тут же приперли бы их к стенке кучей рекламаций на этот капризный дыхательный «хобот». И еще укололи бы — небось, фашисты в «Кригсмарине» ходили под «шнорхелем» до 12 узлов, а у нас при шести уже душа в пятках, того и гляди снесет хилую трубу набегающим потоком!

Правительственная комиссия окончательно склонилась к выводу, что личный состав не смог справиться со стремительно развившейся аварией, подводная лодка получила отрицательную плавучесть и затонула. Не найдя достаточно сильных аргументов, промышленники и военные фактически пошли на мировую и для порядка обменялись парой равнозначных упреков: одни неважно построили, другие неважно воспитывали, в итоге не виноват никто. Такой вывод устраивал всех. Кроме заместителя Предсовмина.

«Смирнов в заключение прямо сказал, что комиссия должна указать виновного в гибели лодки и спросил меня, кого я считаю виновным. Я ответил, что пока не вижу виновных. Л.В. Смирнов говорит, что виновного нужно найти. Я ответил:

— На флоте за все отвечает командующий, докладывайте, что виноват я, если усматриваете в моих действиях нарушения.

Комиссия улетела в Москву. Через некоторое время вышло постановление правительства (разумеется, закрытое), в котором был изложен факт гибели К-129, мне объявлен выговор без указания причин. Я это воспринял как должное, на комиссию никакой обиды не имел».

Высокую комиссию проводили в Москву, а во Владивостоке на расширенное совещание главком ВМФ созвал командиров соединений, подводных лодок и офицеров штабов.

«Главная мысль его выступления заключалась в том, что боевую службу нести нужно, но необходимо проявлять больше осторожности, больше осмотрительности, — пишет бывший начальник четвертого управления ТОФ Г. Павлов. — Я в своем выступлении привел и обосновал выводы, что гибель подлодки по вине матчасти комплекса ракетного оружия и личного состава, обслуживающего комплекс, произойти не могла… Помнится, в августе 1968 г. К-129 была исключена из состава флота».

Главком ВМФ Горшков («больше осторожности, больше осмотрительности») призывал подчиненных следовать хорошей морской практике. Имея в виду иное, он призывал бы к бдительности. Не было высказано даже тени намека на коварные происки империалистов.

Взыскания, наложенные на причастных высших офицеров, носили ритуальный характер. Ничья карьера не была нарушена непоправимо, а лишь на время приторможена.

Командующего Тихоокеанским флотом Амелько той же осенью в кулуарах сессии Верховного Совета страны окликнул премьер А.Н. Косыгин:

— Мы тут тебе выговор объявляли три месяца назад, но ты знай, что он уже снят.

Очередная годовщина Великого Октября служила поводом для награждения и снятия взысканий.

Ветеран освоения флотом баллистических ракет В. Запольский вспомнил важную деталь, рассказанную ему членом правительственной комиссии, бывшим главным штурманом ВМФ А. Мотроховым. Тот утверждал, что по окончании работы комиссии Л. Смирнов высказал свое особое мнение: высший эшелон командования ТОФ почти целиком состоит из моряков надводных кораблей, которые недостаточно представляют себе специфику подводного плавания, и в этом может быть косвенная причина трагедии. На ТОФ провели кадровые перестановки. Адмирал Н. Амелько не скрывает, что долго упорствовал переводу в Москву и согласие дал только в кабинете Л. Брежнева. Перевод состоялся весной 1969 г. на новую, специально под Амелько введенную должность заместителя главнокомандующего ВМФ по противолодочной борьбе.

Командир 29-й дивизии контр-адмирал Виктор Дыгало хотя и говорит, что «все получил сполна», не был понижен в звании, дивизией командовал до 1969 г. (затем, видимо, был переведен на Должность заместителя командующего 15-й эскадрой по боевой подготовке) а в 1972 г. он уже в Москве, на престижной и спокойной должности главного редактора журнала «Морской сборник», руководил редакцией до выхода в отставку.

Начальник штаба 29-й дивизии ДРПЛ капитан 1-го ранга Валентин Бец получил в 1974 г. звание контр-адмирала, приняв под командование 182-ю отдельную бригаду подводных лодок в бухте Бечевинка (13 лодок и плавбаза). Это соединение имело важную специфическую задачу: в случае нападения на Камчатку с океанской стороны связать противника боем, оставляя другим силам флотилии время мобилизоваться или эвакуироваться. Назначение на такой ответственный пост и производство в контр-адмиралы свидетельствовали о полном доверии.

Судьба командира 15-й эскадры ПЛ Якова Криворучко неизвестна, но, во всяком случае, этот контр-адмирал нигде не упоминается как особо пострадавший от этой истории. Он продолжал командовать эскадрой до 1970 г.

Начальник штаба 15-й эскадры ПЛ контр-адмирал Рудольф Голосов стал впоследствии Героем Советского Союза, вице-адмиралом, начальником штаба Тихоокеанского флота, преподавателем Академии Генерального штаба ВС РФ.

В августе 1968 г. К-129 секретным приказом была исключена из состава флота без указания причин. Списать и забыть навсегда. Однако факт гибели подводной лодки не был официально объявлен. Аварии и катастрофы — это удел империалистов. В СССР мог быть только неуклонный рост достижений. Можно ли упрекать верного коммуниста-ленинца Горшкова за неукоснительное следование идейным установкам партии. Кто думал тогда о возможных правовых последствиях…

Было достаточно опубликовать в «Извещениях мореплавателям» или в открытой печати сообщение о потере корабля с примерным указанием района, и ни одна страна не имела бы юридического права прикасаться к утраченной собственности СССР! Но, если такового не сделано, имущество можно считать бесхозным.

«По заявлению специалистов в области международного морского права, затонувшее в международных водах судно может быть поднято тем, кто раньше к нему успеет. Однако они признают, что в случае с советской субмариной существуют сомнения и неясности, так как пока мало прецедентов (если они вообще были) предъявления прав на спасение военного корабля другой страны…» — писала газета «Вашингтон пост» весной 1975 г.

Но до событий, которые станут поводом к данной цитате, еще далеко. Однако на всякий случай, советским морским офицерам было категорически запрещено даже произносить вслух тактический номер таинственной пропажи.

На причалах в бухте Крашенинникова постоянно находились особисты. Наблюдали, чтобы офицеры не болтали лишнего про К-129. На самом деле разговоры об исчезнувшей субмарине велись постоянно.