Глава 11
Глава 11
Артем повернулся к нему.
— Гля! Урки охренели. Перегородку сломали и гуляют. А затеяли бабы. Какая?то Машка Семенова бузатёрит. Теперь пошли на палубу конвой разоружать. Отчаюга!..
— Не радуйся особенно, — повернулся к Артему бритоголовый с козлиной бородкой. — За этот их бунт всем нам намотают еще лет по пять.
— Эт точно! — подтвердил очкарик. — Надо бы остановить, урезонить…
— Надо бы, но как?
— А вот так, — поднялся с колен бритоголовый. — Кто со мной?
— Я пойду, — отозвался мужик борцовского вида.
— И я!
— И я!..
Набралось человек семь. Держась друг за друга, они двинулись к сходням трюма. Теперь только Павел заметил, что корабль сильно болтает. Видно, шторм.
Артем покопался в своих шмотках, что?то вынул оттуда, сунул в карман брезентухи и ринулся следом за мужиками, решившими урезонить бунтующих.
Что там было наверху, Павел не ведал, а потому жадно прислушивался к тому, о чем гомонили здесь, в трюме. По сходням — почти непрерывный поток людей туда и обратно. А здесь крики, суета, беготня. В трюме стало заметно свободнее. Было такое впечатление, что часть зеков поднялась на палубу. Как? Почему? Ведь за нарушение режима!.. Корабль сильно качнуло. В дальнем углу повалился импровизированный стол, на котором стояли бутылки, горела свеча, а вокруг толпились болельщики картежников. Тут и там мелькали женские головы. У некоторых прически, сияющие радостно глаза. Недалеко от Павла, в затемненном уголке между шпангоутом и корпусом, урка в тельняшке по кличке Полосатый тискал маруху. Она пьяно висла на нем. В разноголосом звенящем гомоне почему?то четко выделялись ее слезные причитания: «Милый, я твоя! Я вся твоя. Бери меня, милый, покрепче. Ах, как хорошо!..»
Павел отвел глаза. Дальше в темень трюма. И там зажималась пара. У них уже наладился процесс: она повисла на нем, обхватив его бедра голыми ногами. Белые ляжки ее обжигали взгляд. Павел даже зажмурился. Глянул вправо. Там то же. Стараясь прикрыть ее собой, мужик приспособился сзади. Она уперлась руками в пойол.
В квадрате люка светлело, отчего свет плошек и свечей становился все призрачнее.
Из женской половины трюма надвигалась пьяная растрепанная баба. Она всматривалась в лица мужиков, будто искала знакомого. Издали глянула на Павла и вдруг пошла на него, грубо распихивая попавшихся на ее пути. Приблизилась, уставилась, доставая его винным перегаром.
— Ты, — сказала она хрипло, — иди за мной!
Павел огляделся на ближних. Чего она? Че ей надо?
— Иди, иди, — подталкивая его, сказал коренастенький с плешиной на голове. — Женщина просит… — и хихикнул ядовито.
— А ты, гнида, — замахнулась на него растрепанная баба. — Сгинь, или я те пасть порву… Ну! — повернулась к Павлу.
— Чего — ну? — вскинул удивленно брови Павел. — Успокойся, — и он сел возле своих шмоток.
Она рванулась к нему. Ее кто?то остановил, схватив под руку. Она вырвалась резким движением. Но мужик снова перехватил ее. И выдвинулся из темного угла. Косматый, грязный и грозный, как туча.
— Слушай ты, лярва! Падаль вонючая. Ты кочергой сначала поскребись там, а потом сюда приходи. Так уж и быть, я те сделаю…
— Так! — подбоченилась вызывающе баба, и в свете ближней плошки Павел рассмотрел ее лицо: крупные мясистые черты, обрамленные распущенными волосами смоляного цвета. Яркие полные губы и сверкающие темнотой южной ночи глаза. Она вроде оторопела на миг при виде тучного мужика. Вроде даже протрезвела. — Выйди, выйди больше на свет, — сказала ему.
— Ну, — вышагнул мужик целиком на свет.
Баба несколько мгновений гипнотизировала его.
— Ты где был, Мичиган? Тебя Машка искала. Видишь, бузу подняла? Чи не видишь?
— Вижу и не одобряю. Тут вот бывалые люди подсказывают: за эту вашу бузу всем накинут лет по пять.
— А ты испугался? — вперилась баба на Мичигана.
Вдруг все панически смолкли. Повернули головы к сходням. В светлом квадрате трюмного люка появилась женская фигура. Статная, в брюках. Увидев ее, растрепанная баба закричала:
— Мария! Я Мичигана нашла! Канай сюда!..
Фигура в брюках заторопилась по сходням, на время
исчезла в подвижной лохматой толпе зеков, и вдруг очутилась возле них. Вошла в круг, расстегивая на себе кожаную куртку, сверля глазами Мичигана.
Бандурша оказалась недурна собой — удлиненное лицо, припухлые, накрашенные ярко губы. Длинные ресницы и жгуче — черные брови дугой. Во взбитых коротких волосах пробивается седина. А в глазах что?то волчье. Они и цвета были неопределенного: серовато — зеленовато — коричневатые. Под кожаной курткой — красная шерстяная кофта. Под носом редкие черные усики. На бороде слева — большая темная родинка с длинной, словно удилище, волосинкой.
Из бокового кармана она вынула пистолет. Поигрывая
им, победно оглядела всех внимательно. Остановила взгляд на Мичигане. Тот демонстративно сел на пол, скрестил под собой ноги.
— Ты чего? — резким голосом спросила она его.
— Ничего. А што?
— Скользит, падло! — взвыла истошно растрепанная баба.
Машка повелительно кивнула головой, и дюжина подонков набросилась на Мичигана. Он резко поднялся на ноги, и наседавшие на него разлетелись в разные стороны. Машка подняла пистолет и равнодушно выстрелила в Мичигана. Тот рухнул мешком. Машка махнула дулом пистолета.
— За борт его! Акулам.
— Сука! — выметнулся в круг и разодрал на себе рубашку смуглый мужик с безумно блестящими глазами. — За что Мичигана?..
Он не успел договорить — Машка выстрелила в него.
— И всякого, кто пикнет… — обвела она взглядом ошарашенную толпу зеков. — Ну!.. Кто еще?
От нее шарахнулись.
— Вот этого еще, — указала патлатая баба на Павла. — Подсадная утка. С Мичиганом заодно. Тот мазу за него держал…
Машка повела головой в сторону Павла. Его мигом скрутили. Поволокли к сходням. Машка со «свитой» шла следом. За ними увязалась было толпа зевак. Машка резко обернулась, выстрелила в потолок:
— Всем оставаться здесь! Пока. Чтоб не путались под ногами, — она поискала глазами в толпе. — Ты, — указала дулом пистолета на рыжего, — ты и вот ты…
Она отобрала человек десять.
— За мной. Остальным сидеть, ждать. Погуляем еще.
Толпа разбрелась по трюму.
Связанного Павла подняли на палубу. Там человек тридцать зеков, одетых разномастно, вооруженных винтовками и автоматами, охраняли связанных, разбросанных по палубе в носовой части конвой и команду парохода. Среди них уже не было ни Артема, ни бритоголового. На капитанском мостике, у штурвала стоял человек в форме, видно, капитан, возле него зек с автоматом.
Машка окинула палубу хозяйским взглядом — все гак. Павла пихнули к связанным. Но Машка вдруг распорядилась:
— Этого ко мне.
В каюте капитана, где теперь царила она, Машка уселась в кожаное кресло, закинула ноху на ногу, закурила «Казбек», спросила неожиданно участливо:
— За что чалишься?
— Побывал в плену у немцев. Еще о Сталине брякнул.
— В плен?то как попал?
— Раненый после десанта в Южной Озерейке.
— Знаю. Слышала. Там немало мужиков погорело. Немцам служил?
— Нет.
— С Мичиганом какие дела?
— Никаких.
Машка пыхнула папиросой. Подумала.
— Ну а про Сталина что брякнул?
— Да так… На призывном сорвалось с языка…
— Ладно, — она глянула через плечо на мужика в фуфайке с номером на рукаве. — Туда его.
Уже выходя из каюты, где допрашивала его Машка, Павел заметил в углу человека в форме в чине старшего лейтенанта. Узнал — начальник конвоя! Ужаснулся про себя: «А этот чего здесь при мундире?» Он не знал, что молодой старший лейтенант был пособником Машки. Что они захватили корабль и намылились в Америку.
Когда его потащили на корму, он сначала думал, что мужики ошиблись — всех собирают на носу.
На корме веселая толчея Хохот, истерический визг, потрясение кулаками. Один рвал на себе рубашку, исходя диким воплем и брызжа пенной слюной: «В кровь их мать! Ваньки долбаные! Стр — р-р — роители коммунизма! Рубить на куски и акулам!..»
— Зачем рубить? Живьем!..
— Пусти — и-и — и!!! — вопил задохлик в длинном белом кашне, занося над головой топор с широким блестящим лезвием, которым кок на камбузе разрубал говяжьи кости. — Дай я ему сначала руки — ноги отрублю!
— Не руки — ноги, а яйца надо отрезать, — раздался властный голос Машки. Толпа разъяренных зеков смолкла, расступилась. В образовавшийся круг она вступила, подбоченясь одной рукой. Выставив вперед ногу, обтянутую узкой штаниной.
— Ну что, мерзавчик? — обратилась она к Павлу. — Брезгуешь нашими бабами? Хочешь акулу натянуть? — она сделала вульгарное движение руками и бедрами. —
Валяй! А мы посмотрим… — и вдруг резко крутнулась и дала пинка задохлику. — Ну?ка, вяжи его веревочкой. И за борт!..
Ему быстро перевязали веревкой сначала одну ногу выше щиколотки, затем вторую. И, не успел он испугаться, как двое дюжих зеков кинули его за борт.
Он упал в воду плашмл, больно ударившись лицом. Казалось, глаза вышибло из орбит. Веревку, видно, потравили, потому что некоторое время он чувствовал свободу. Потом его резко дернуло и поволокло. Фуфайка на нем задралась, вывернулась. Он хотел освободиться от нее, стал стягивать рукав. Но ему не хватало воздуха тащиться лицом вниз. Несколько раз глотнул воздуха, как это делают пловцы кролем на дистанции, потом напрягся и крутнулся всем корпусом, помогая при этом руками. Перевернулся на спину и увидел перед собой широкую и высокую корму парохода. Под кормой мощно вихрился бурун от винта На палубе бесновались зеки, возбужденные картиной. Размахивали руками, что?то кричали. Машка стреляла, целясь в него из пистолета. Время от времени дергалась ее рука, в сторону по ветру отлетал дымок. Ни голосов, ни даже выстрелов Павел не слышал. Лишь шум воды вокруг да плеск буруна под кормой. В голове странная бесстрашная мысль — хоть бы не попала, стерва! И чтоб Машка не попала в него, он стал тащиться зигзагами, управляя своим телом. Резкое движение в одну сторону, потом в другую. Потом по прямой. Дымок отлетал, давая ему мгновение на размышление — куда метнуться. При этом, при всей страшной действительности, он испытывал некий азарт. Будто играл со смертью в кошки — мышки.