ПРЕДЛАГАЕТСЯ ТОСТ

ПРЕДЛАГАЕТСЯ ТОСТ

Эту печальную историю поведал мне вездесущий мой сосед. Недавно остановил меня у подъезда, поймал за пуговицу и рассказал:

— Как?то выскочил я из дому, чтобы позвонить по телефону — автомату. Только снял трубку, подбегает ко мне девочка лет этак десяти. «Дяденька! Дяденька! — кричит. — Скорее! Она вешается!..» И тянет меня за руку. Глаза широкие, личико бледное… Я, естественно, за нею. А сам оглядываюсь, ищу глазами милиционера, они здесь бывают возле рынка. Думаю, если в самом деле кто?то там вешается, то милиционер не помешает. Сам понимаешь. А на душе скверно так — «не хватало еще вынимать кого?то из петли!» И нащупываю нож — складишок в кармане — странное непроизвольное действие! А потом оказалось — верно. Интуиция!.. Девочка тащит меня: «Скорее! Скорее!..» А я этот складишок в кармане мну. Вбегаем в подъезд дома. (Там, за школой). И тут же, на первом этаже, вскакиваем в приоткрытую дверь. Темная прихожая, комната. Из нее — дверь в другую. «Трамвайчиком». Хрущобка. И вижу в углу, прямо на полу — раскиданная постель. Посредине комнаты — скамейка, а на ней — босые ноги. Поднимаю глаза — стоит Она в одной рубашке, прилаживает веревку на крючок, где люстра. Уже приладила: петля на шее, осталось только накинуть на крючок второй конец, сделанный кольцом, и выбить из?под себя скамейку. Увидела нас — заторопилась. Еще мгновение и… У меня реакция летчика: ногой вышибаю из?под нее скамейку.

Но она, стерва, успевает?таки накинугь на крючок кольцо веревки и повисает. Ужас! Еще и виноват окажусь! И тут вспоминаю про складишок. (Вот она — интуиция!) — Сосед вынимает из кармана узенький нож — складишок с зеленой колодочкой, показывает мне. Рука при этом подрагивает. — Мой спаситель! Подсознание сработало, еще когда услышал, что кто?то там вешается. Выхватываю из кармана, и чик по веревке… Надо ж было, дураку, и поддержать ее тут же. Но не сообразил впопыхах. Она и грохнулась об пол. Перевернулась на спину, заголилась… — сосед показал рутами то место, которое предстало его глазам, — тут все… Девочка к ней, прикрывает ее простынкой: «Мама! Мамочка! — кричит. — Не умирай. Я боюсь одна!..» Та открывает глаза и ничего не может понять — где, что? Потом, видно, до нее дошло. Села на полу, озирается. Глаза безумные. Видно, в мыслях уже побывала на том свете. Увидела меня, одернула подол. Смотрит удивленно.

— А вам чего? — спрашивает. И хвать, хвать рукой край простынки, пытается прикрыть свои грудешки.

— Мне?то ничего, — говорю. — А вот вам стыдно должно быть. Дочь напугали. — И поворачиваюсь уходить.

— Дядя! Дяденька! — вцепилась мне в руку девочка. — Не уходите. Она снова начнет вешаться!

Хозяйка смотрит на нее тупо.

— Ты что, Катька?

— Ни чо! Вставай, одевайся. Дядя из милиции…

У той круглые глаза. Удивляется.

— А при чем милиция? За это разве забирают?

— Забирают, — говорю ей. — Я вот отвернусь, а вы оденьтесь, в самом деле. — И вышел в другую комнату.

Катя там сгребла в кучу постель, потом пришла ко мне. Я тихонько спрашиваю:

— Чего она? Спятила?

— Да нет. Нам жить не на что. Все, что было в доме — продала. — Она кинула взглядом по комнате. И тут я только обратил внимание, что в комнате пусто. Одна скамейка, какие в парках стоят. На скамейке одежонка вместо постели. Видно, здесь обитает Катя. Она подождала, пока я дивился убожеству их жилья, потом и говорит: — На работу ее не берут — пьяница. Вчера они тут с Палычем пили, — она пнула ногой флакон из?под лосьона. — Потом голые бегали. Потом целовались и… — Она стыдливо уронила глаза. — А когда он ушел домой к жене, сказала —

повешусь. Всю ночь ее рвало — пена изо рта. Я ее марганцовкой поила. Она еще шутит: дай, говорит, закусить. Потом стала вешаться… Нет, она хорошая. Работала в торговле. И чего только у нас не было! Мебель — стенка, мягкие кресла, хрусталь… Даже видик!..

И туг входит Она. Хозяйка, значит. Прихорашивается. В ситцевом халатике, лицо мятое. Молодая еще — лет тридцати пяти. Не дурна собой. Но худая и сильно, как бы это сказать, — «прокисшая» что ли. От пития и распугства. Я смотрю на нее и вспоминаю на полу ее заголенную. (У соседа этак блеснули глаза, видно, живо представил себе ту картинку. А я себе думаю: как необоримо у нас любопытство к обнаженному женскому телу! Поистине мы циники!) Между тем, сосед мой, посветившись сладострастием, продолжал:

— Посматривает на меня хмуро. С этаким, знаешь, бабским вызовом, как это они делают, когда смотрят в глаза мужчине, который удостоился созерцать их ослепительные прелести.

— Мне что, собираться? — спрашивает.

— Никуда вам собираться не надо. Не из какой я не из милиции. Это мы с Катей так, для острастки.

— Хм! — Она как?то сразу преобразилась. — Вы мне мужа моего бывшего напоминаете. Все из торговли меня увольнял…

— Надо было послушаться, — говорю.

— Надо было! Только вы не представляете себе, что такое торговля. Это преисподняя, где человек теряет все человеческое… Вот что, дядя, не найдется ли у тебя лишняя штучка. Тыщенка. На бутылку хорошего вина. А то уже надоело парфюмерию глушить, — и футболит ногой пузырек из?под лосьона «Свежесть». — Хочется выпить по-человечески. Может в последний раз…

— Куда уж там! — говорю. — И так вон девочку напугали.

— А ничего страшного! Избавится только от мамки-дуры.

— Ну ты даешь, хозяйка, — я от возмущения не знаю что и сказать. И снова поворачиваюсь уходить. Думаю себе, подальше от этой, действительно, дуры. А Катя опять ко мне:

— Дядя! Дяденька! Побудьте еще немного! Пока она успокоится.

Сама метнулась в ванную и несет большую бутылку

импортного вина. А в ней почти половина еще. Видно, гости когда?то не допили, а она спрятала от матери. Хозяйка кинулась к ней радостная. А та бутылку за спину.

— Не — ет! Вот дяденька распорядится, — и протягивает мне.

«Ну, думаю, еще не хватало мне пить в такой компании!..» А хозяйка сбегала на кухню и тянется со стаканом, клянчит:

— Ну пожалуйста! Ну скорее… — Не терпится ей.

Налил граммов пятьдесят. Она хвать у меня из рук, и

одним махом. И ладошкой похлопала по пустому рту, как бы закусила. Сразу оживилась. Глаза заискрились.

— Хочешь, — говорит, — тост скажу? Налей еще глоток. Ты такого не слыхал.

Смотрю на Катю, мол, как? Она кивает согласно.

— Только чуть — чуть! Самую малость.

Я налил. Она снова хвать. И говорит:

— Чтоб они сдохли! — это, значит, тост такой. Мне не понравился. Я удивляюсь. Она мне поясняет: — У нас в торговле, когда я работала, был тост такой. Чтоб наши конкуренты и налоговая инспекция сдохли. А теперь я им всем того желаю. Чтоб все они попередохли. А с ними и перестройщики — реформаторы. На поверку все они воры и ублюдки. Понимаешь?

— Понимаю. Но тост все?таки…

— Плесни еще — скажу хороший. — И подставила стакан.

Катя взяла у меня бугылку и сама налила. Чуть — чугь, на донышке. На этот раз хозяйка (уже поправилась немножко) неторопливо, манерно этак отставила на отлете мизинец, хукнула по всем правилам питухов, выпила и говорит: «Чтоб мы не сдохли». Ну это еще куда ни шло.

Вдруг обошла меня этак, словно коня на смотру, и говорит:

— Слушай! Бери меня в жены. Ничего, что ты уже дедушка. Зато я молодая. Во будет пара! Я баба ласковая и сексуальная. И вообще. Если меня отмыть, подкормить и отвадить от выпивки… — И распахивает халатик. А там!.. — У соседа моего слегка заклинило дыхание. — А там, веришь? По нулям. То есть, ничегошеньки. Хоть бы тебе мини — бикини. Да еще крутнулась передо мной, руками наставила на меня сисенки… Катя, та в крик: «Мамка! Бесстыжая!..»

Я, конечно, ходу. Следом за мной Катя. Бегим мимо

мусорных ящиков, она туда бутылку с остатками: «Все равно найдет и выпьет».

Проводила она меня, поблагодарила. Постояли мы вот здесь, — сосед указал себе под ноги. — На этом месте. На душе скверно: человек в беде. Хоть бы взрослая, а то ребенок. Говорю, зайдем — покушаешь хоть. Нет, говорит. Спасибо. Надо домой идти, смотреть за ней. Вздохнула, покачала своей белобрысенькой головкой, подняла сжатый кулачок, мол, выстоим. И говорит: «Чтоб мы не сдохли!» И я в ответ то же. Вроде боевого девиза. Когда летали в войну, у нас был свой подобный девиз: «Не дрейфь в тумане»…

Так вот! Месяца через три, наверное. Словом вот, недавно, в сентябре, захожу в универмаг «Краснодар», а в дверях стоит девочка с протянутой рукой. Рука худенькая с синими прожилками. Знакомая! Смотрю: Катя! Глаза печальные, усталые. Под глазами синие круги. Взглянула на меня и отвернулась. Я ей: «Чтоб мы не сдохли». Девиз наш. Она — ноль внимания. Думаю — ошибся. И пошел себе. Вдруг слышу вослед: «А мамка?таки повесилась!..»

Сосед умолк тяжело, угнулся, пряча от меня глаза. В горле у него, чувствую, горький ком застрял. Потом он справился с собой. И почему?то повторил, показывая на свои руки:

— Ручки худенькие с синими прожилками.

Постояли молча. Я не знаю, что и сказать. Он поднял

на меня грустные глаза.

— Вот так! Дети беспризорные появились в городе… — Огляделся тоскливо и пошел в дом.

В порядке справки: по данным статистики население России в 1993 году уменьшилось на 800 тыс. человек.

«Кубанские новости»

02.04.1994 г.