1. Лучшая учеба — это игра

1. Лучшая учеба — это игра

Побывавшие за рубежом любят рассказывать про изобилие там всего. И мне не обойти этой темы. Правда, видится мне их изобилие несколько под иным углом зрения. Но об этом ниже. А сейчас о школе. Вернее, о методе обучения ребят — дошколят. О том, как они учатся за игрой. Не Бог весть какая новость, но вот бросается в глаза.

И дома, и в школе, чтобы научить чему?нибудь малыша, с ним затевают игру, которая и помогает осваивать нужное.

К моему приезду моя дочь Надя и зять Марк решили подучить детей русскому языку: надо же будет общаться с дедушкой! Стали придумывать, как это лучше сделать. Пошли в магазин игрушек посоветоваться, и там с ходу предложили им купить детское домино: на деревянных «камнях» вместо белых глазков нарисованы половинки разных животных, птиц, насекомых. Игра заключается в том, чтобы приставить на кону такой «камень», который составил бы цельную фигуру животного. При этом надо называть его по — русски. Мне по — английски, естественно.

К моему приезду дети уже знали названия почти всех животных на русском языке. Кроме того Надя научила их разным словам и выражениям, необходимым в обиходе:

«здравствуй», «доброе утро», «спасибо», «спокойной ночи», «я тебя люблю» — и спрашивать: «Как дела?»

Это «Как дела?» у них особенно забавно получалось: «Как деля?»

Через несколько дней после моего приезда дети предложили мне сыграть в это самое домино. Во время игры я заметил, что лучше всех произносит русские слова средняя по возрасту Каролайн. (Тут уместно будет сказать, повторюсь, сколько из них кому: Люсе — одиннадцать, Каролайн — семь, Данни — четыре. Анне — самой старшей — на днях исполнится восемнадцать. Она учится и живет в Кембридже, готовится поступать в университет).

Когда у Люси и Данни возникали затруднения с названием животного по — русски, они посматривали на Каролайн: она подскажет. Она выручала их всякий раз и потом, когда им надо было обратиться ко мне.

Однажды Данни надо было что?то сказать мне. Мы с ним в доме, а Каролайн во дворе. Он несколько раз приступал ко мне: прибежит и ютится в коленях, о чем?то просит. Чувствую по тону, и все «плиз, плиз». Я не пойму, что он хочет. Тогда он сбегал во двор и, когда вернулся, четко сказал: «Дедушка, иди сюда». Я сначала даже не понял, что он сказал: к тому времени мое ухо уже привыкло воспринимать английскую речь, а тут… Оказывается, он бегал к Каролайн консультироваться. Взял меня за руку и повел посмотреть игру «Шарик в лабиринте».

Потом Каролайн научила его говорить: «Дедушка, пойдем играть». За играми мы и учили друг друга необходимым словам и предложениям. Именно в игре с детьми я и научился немного английскому. Мне кажется, я лучше усваивал, чем когда?то в школе, а потом в институте. А теперь частенько вспоминаю Г. К. Жукова, его «Воспоминания и размышления», где он описывает, как они играли со Сталиным в «Красных и синих». Вот почему он так гениально выигрывал битвы с немцами!

С Марком мы общались, в основном, с помощью Нади. Но несколько раз мы оставались с ним один на один. Вот тут я и ощутил этот самый пресловутый «языковый барьер».

Поехали мы в хозяйственный магазин купить доски для ремонта пола в чуланчике. Я испытал чувство, будто меня замуровали в четырех стенах: будто я среди напрочь немых.

Приехали, идем к стеллажам, я весь в тревоге — как мы поймем друг друга при выборе досок? Там всякие: 9*

широкие, узкие, со шпунтом, без шпунта… Я подошел и сказал: «Это». Марк этак вопросительно повторил: «Это?» Потом стал показывать на другие доски и что?то говорить. Я не столько понял слова, сколько догадался, о чем он: мол, может, эти? А может, те?..

Я ему: «Ноу, ноу. Это». А он: «Это?» Я: «Ес, ес».

И мы перевели дух, рады, что поняли друг друга.

На второй день моего пребывания в Англии я вызвался вместе с Надей проводить детей в школу.

Городишко, в котором живут молодые, — провинциальный, и школа, естественно, провинциальная: двухэтажное здание с плоской крышей. С улицы посмотреть — и не подумаешь, что это школа. У нас я привык видеть типовое здание с широкими светлыми окнами трех- или четырехэтажное. А это заурядное какое?то. Правда, чистенькое, с палисадником перед входом и газоном во дворе, где резвятся детишки в перерывах между уроками.

Люся почему?то вошла в школу с фасада. С Каролайн мы вошли со двора, где на пришкольном газоне стоят спортивные снаряды — турник, брус, лесенки…

Узкая и тесноватая прихожая. Из нее лестница на второй этаж. Направо. Прямо — двери, ведучцие в глубь помещения. Налево — дверь в класс, где и учится наша Каролаша.

Прихожая — она и раздевалка, где вешалки на уровне роста малышей и шкафчики для вещей и сумочек с ланчем.

Дети меняют обувь, принесенную в кулечках. Нетерпеливо заглядывают в класс. Заглядываю и я. Это большая комната, уставленная хаотично столами. Не рядами, как у нас — в затылок друг другу, а вразнобой: где в ряд, где спарованы, где отдельно. На столах разные учебные пособия — книги, карандаши, ручки, коробки с красками, глобусы, какие?то картонки и еще Бог весть что, сразу и не усечешь глазом. На стенах карты; на подвешенных полках тоже всего навалом: рулоны бумаг, горшки с комнатными цветами; в простенках — красивые кашпо тоже с комнатными цветами и., игрушки, игрушки, игрушки…

Надя объяснила — ребенок устает от занятий. Чтоб разрядиться, отдохнуть, время от времени их переключают на игры.

В общем, класс в нашем классическом понимании вовсе как бы и не класс, а игровая комната, или нечто вроде нашего штаба пионерской организации, где заняты вы

пуском очередного номера стенной газеты или готовятся к какой?то большой игре.

— Здесь учатся играя и играют учась, — сказала Надя.

Здесь не навязывают изучение того или иного предмета. Здесь стараются заинтересовать ребенка тем или иным предметом. С помощью игры или некими педагогическими приемами. Ребенок как бы по собственной воле изучает то, что ему необходимо познать в своем возрасте: цифры, счет, алфавит, изображенные на кубиках или на картонках. Потом учится оперировать этими кубиками — буквами и цифрами, складывая из них слова и числа. Так, маленькими шажками, ребенок учится элементарной грамоте и счету. В это время преподаватель присматривается к каждому, старается выявить вкусы и склонности ребят: к чему его больше тянет — к составлению слов, к счету, а может, к конструированию, игре в дочки — матери?..

Выявление склонностей, способностей у ребенка является альфой и омегой преподавания. А потом остается только подыгрывать. Сложно? Ничего сложного! Элементарная наблюдательность, любовь к своему делу и уважение к малышу. И еще оценка его стараний. Простейшая: «имеет успехи», «не имеет успехов».

Я поговорил (через Надю) с преподавателем, у которой учится Люся. Она живо так, заинтересованно рассказала о том, что девочка очень прилежная и любит играть в слова, как она выразилась. Такую особенность у нее заметили с первых дней. Теперь вот сочиняет стихи. Даже похвальную грамоту имеет за них. Я видел эту грамоту. Там написано: «…имеет успехи в сочинении стихов».

Каролайн в свои семь лет хорошо знает физиологию человека. Преподаватель говорит, что девочка наверняка будет ученым анатомом. Или врачом. Она неплохо играет на пианино и увлекается танцами и акробатикой. Я заметил, при всяком удобном случае (на мягком паласе ли дома, на газоне в саду или даже в парке во время прогулки) она нет — нет и крутнет «колесо» или пройдется вальсом, любуясь тем, как юбочка поднимется колокольчиком; а то сделает «мостик» или стойку на голове.

Четырехлетний Данни знает уже алфавит, бойко играет простые мелодии на пианино и всюду пишет «Дани». С одним «н». Когда его поправляют, дописывают второе «н», он бурно протестует, считает это неправильным.

Для них беруг напрокат большие пластмассовые игрушки в местной игротеке: домик, машину, горку. Домик

разборной, его надо построить прежде чем играть в «свой дом». А для этого надо сообразить, какую деталь куда поставить. Потому что в комплекте одни блоки с окнами, другие с дверьми. А еще крыша…

Он пригласил меня собирать такой домик. Я принялся рассматривать детали, соображать, какую куда поставить. Он покряхтывает возле меня, подсказывает, потому как имеет опыт: они уже играли в «свой дом». Я делаю вид, что он неправильно подсказывает, он настаивает, я возражаю, он напрягает свой умишко, утверждается в своей правоте, берет деталь и сам ее пристраивает. У него получается, он вздыхает сокрушенно, мол, я же говорил, и какой же ты, дедушка, несообразительный. Мне остается только развести руками и признать, какой Данни умный. Он доволен тем, что я признаю его правоту. И у нас игра клеится.

По бы нал я и у него в школе. Она в другом здании. Он ходит — туда два раза е неделю на два часа. С трех лет. Получается. что он как бы заканчивает первый класс.

Утром мы с Надей отводим его в школу, после полудня забираем из школы. Забавно наблюдать за ним, когда он собирается. Самостоятельно! Надевает выходные штанишки, рубашку, носочки. И весь нетерпение: ему скорее хочется попасть в коллектив малышей — соскучился. Выскакивает из дома раньше нас — и вперед. Даже забывает сбегать со мной наперегонки по газону, что перед домом, как это делает в любом другом случае. Это наша с ним любимая игра. У перехода через дорогу он непременно останавливается, поджидает нас, берет маму за руку. И мы переходим дорогу все вместе. Переходить через дорогу и вообще всяким нормам поведения вне дома здесь гоже учат сызмальства и тщательно.

Возле школы переходить дорогу помогает специальная дежурная в зелено — оранжевой куртке. В руках у нее знак на держаке: красный кругляшок со словом «стоп». Когда у перехода накопится детвора с родителями, она выходит на проезжую часть и ставит свой знак. Машины останавливаются, дети с мамами и папами, бабушками, дедушками переходят.

Его малышовская школа — это легкое одноэтажное здание, снаружи напоминающее временную контору строителей. В прихожей дети раздеваются, кладут в шкафчики верхнюю одежду и ненужные на занятиях вещички. Далее — большая комната, перегороженная надвое. Первая

половина тесно заставлена всякими большими и малыми пластмассовыми игрушками. Во второй, за невысокой перегородкой, так, чтоб преподаватели видели детей, а дети преподавателей, — столы, заваленные настольными играми и опять же игрушками. И разными малышовскими школьными принадлежностями. В правом дальнем углу, отгороженная щитами, как бы отдельная комната, уставленная миниатюрной детской мебелью, где желающие могут поиграть в «свой дом» или в «дочки — матери». Там обстановка настоящая: кухня, а на кухне плита, шкафы, холодильник, стиральная машина…

Задача преподавателя и здесь не учить, не понукать ребенка к тем или иным занятиям; и даже не пресекать шалости, хотя это почти исключено в шкоде, потому что это школа, а не дом, и потому что здесь преподаватель, а не мама; задача преподавателя заключается в том, чтоб каждый был занят тем, что в данный момент ему интересно. Здесь уже изучили, знают вкусы и наклонности детей и время от времени напоминают, подсказывают, чем ему хочется заняться. А может, даже просто посидеть, отдохнуть.

По английской науке малыш в три — четыре года не выдерживает более двух часов организованной, пусть даже разнообразной игры или занятий под надзором. Он устает даже от ненавязчивой системы. Ему спонтанно хочется абсолютной свободы действий. Или бездействия. Малыш начинает нудиться, капризничать.

Все это уже досконально изучено там и как бы само собой разумеется. Изюминка такого начального образования заключается в том, что преподаватели и родители все время обмениваются своими наблюдениями за детьми с тем, чтобы и те, и другие полнее знали своих чад и вовремя корректировали их развитие. А еще малыш с малых лет должен привыкать жить в обществе чужих людей. В игре ему невольно приходится общаться с другими детьми, считаться с их желаниями, включаться в коллективный интерес, привыкать к разнохарактерным проявлениям, недостаткам. Наконец, спокойно относиться к разнообразию внешности.

Меня поразило присутствие в школе дебильных недоразвитых детей. Они смотрятся жалко и дисгармонично. Вроде Гулливеров среди лилипутов. Им по пятнадцать — шестнадцать, а умственные способности на уровне трех — четырехлетних. Душа сжимается, когда смотришь на них.

Наивный и как бы виноватый вид, угловатые, неловкие движения, невыразительные глаза…

— А эти зачем здесь? — с недоумением, перемешанным с чувством жалости, спрашиваю я у дочери.

— Детей сызмальства приучают терпеть и жалеть несчастных. Вот побудешь у нас, посмотришь и поймешь. Здесь самоотверженно относятся к уродцам и калечкам. Родители их недоедают, может быть, а дефективных детей своих жалеют и обихаживают тщательно…

И в самом деле — я видел поразительные примеры самоотверженного отношения к калечкам и уродцам. Это впечатляет. Тем более что глубинная причина заключается в том, что через посредство убогих люди как бы ощущают себя ближе к Богу.