СЛУЖБА СВЕРХБОЛЕВОЙ (О Викторе Косенко — докторе и человеке)

СЛУЖБА СВЕРХБОЛЕВОЙ

(О Викторе Косенко — докторе и человеке)

Одно дело — встать утром, подойти к окну или выйти на балкон и с радостью подумать, что перед тобой необозримый мир жизни, доступный тебе. Стоит выйти из дома на улицу — и гуляй себе на все четыре стороны. В магазин, на рынок, в ближайший сквер или к знакомым…

Но другое дело — встать утром, подойти к окну (да еще зарешеченному!) и вдруг с горечью осознать, что этот огромный сверкающий мир жизни за окном ограничен для тебя стенами больницы; что ты не можешь выйти на улицу свободно и раствориться в толпе людей, потому что душевно болен…

На долю человечества выпало циклопическое количество разных болячек. У меня на книжной полке стоит толстенный справочник — двухтомник практического врача (седьмое издание) под общей редакцией члена — корреспондента Академии медицинских наук СССР профессора П. И. Егорова и его коллег. В нем около двух тысяч страниц и описано около семи тысяч разных заболеваний. От «абсцесса» до «ящура». И весь этот «арсенал» патологии — про нашу с вами бедную голову. Страшно подумать! Не говоря уже о том, чтоб заглянуть в эту книгу. Хотя многим должны быть известны смельчаки, которые прочитали ее от корки до корки — это «Трое в лодке, не считая собаки» Джером — Клапки — Джерома. Они, как известно, с ужасом обнаружили у себя, когда прочитали справочник, симптомы всех описанных в нем заболеваний, кроме предродовой горячки.

Вы улыбнулись? И правильно сделали. Потому что дальше речь пойдет о грустном. О болезни, от которой никто в мире не застрахован. О психических расстройствах. О душевно больных. И о людях, которые их лечат.

Нет ничего более хрупкого в нас, чем душа.

Конфликт на работе, в семье, дорожная авария, пожар, погиб родной человек, жена ушла к другому; наконец, просто кирпич упал на голову — травма головы, и «крыша поехала». А в условиях нынешних дерьмократических реформ и вовсе риск свихнуться увеличился в десятки раз. Разрушение великого государства, развал экономики; безработица, правовой беспредел, разгул преступ

ности, войны. (В мирное?то время!) Неуверенность людей в завтрашнем дне и просто полуголодное, а то и голодное существование, неясное будущее. На этой почве не выдерживают прежде всего психически ослабленные и неуравновешенные люди, лишенные опоры в жизни. Мать-одиночка не уверена в том, что вырастит своего ребенка. Многие пенсионеры не могуг протянуть от пенсии до пенсии. Отец семейства, безжалостно уволенный с предприятия, остается один на один с проблемой — как обеспечить семью? Вместо занятий в школе ребята моют автомобили новоиспеченных нуворишей и торгуют мелочевкой на улице; наших девушек скупают по дешевке сутенеры «цивилизованного» Запада. Внутренние органы ребят и девочек продают на черных рынках Европы и Америки. Такого изощренного позора, принесенного нам дерьмократией, Россия еще не переживала. Но, как и прежде, она милосердна и великодушна…

Мы говорим об этом с Виктором Григорьевичем Косенко, главным психиатром края, главным врачом краевой клинической психиатрической больницы, доктором медицинских наук, заслуженным врачом России, академиком международной Академии. Меня поражает и одновременно радует его логика:

— …А куда денешься? — говорит он. — Взять хотя бы Адыгею. Суверенная республика! Во многом в более выгодном положении, чем край, а идут к нам. Приходят семьями, просят за родственника — примите на лечение. И принимаем. Хотя у нас яблоку негде упасть. В коридорах поставили койки. На полу уже стелим больным. А когда предъявляем счет за лечение, нам говорят адыгейские власти — мы вас не просили принимать. Что прикажете делать?.. — вопрошает Виктор Григорьевич резонно и смотрит на меня — как я, представитель гуманной профессии, отреагирую на это. А я не знаю, как реагировать, пожимаю плечами. Хотя что?то бормочу невнятно про рыночную экономику. И ловлю себя на мысли, что задурили нас телерадиоперевертыши этой рыночной экономикой, мы начинаем уже изменять (в душе пока) извечной своей русской сострадательности. Если и дальше так пойдет, и мы в самом деле утратим это национальное качество, то… Берегитесь те, кто так лихо внушает нам безучастность и равнодушие. Вам же это и отольется слезами. По пословице — как аукнется, так и откликнется.

С Виктором Григорьевичем меня познакомили на тор

жественном вечере в честь 70–летия поэта Ивана Вараввы. Петр Ефимович Придиус, который представил нас друг другу, скороговоркой пытался перечесть его титулы и звания, но это ему не очень удалось, потому что их у Виктора Григорьевича столько, что на одном дыхании не выговоришь. И еще депутат Государственной Думы. Здесь, правда, надо оговориться: Виктор Григорьевич действительно был избран депут атом Госдумы по партийному списку КП РФ (Партия Г. Зюганова). И даже получил поздравительное письмо от Ельцина с пожеланиями здоровья и плодотворного совместного сотрудничества на благо России. Но он, поразмыслив над крайне тяжелым положением дел в психиатрии и судьбой своего главного детища — нового корпуса клиники, — отказался от мандата в пользу кандидата, следующего за ним по списку, но с меньшим числом голосов.

Кстати, Виктор Григорьевич — убежденный коммунист. Он не вышел из партии даже, когда суперпредатель всех времен и народов генсек Горбачев, объявил о роспуске партии. Правда, Виктор Григорьевич из тех коммунистов, которые верят не в марксистско — ленинскую науку о коммунизме, а в правильную основу, в народный стержень идей социализма. В праведные дела оболганного и обруганного строя. А нынешних осквернителей всего и вся не преемлет на дух. Как не принимал и тех, кто сквернил и поганил нашу жизнь при Советской власти.

Однако уступил мандат народного избранника. Я не совсем понимаю его. Замечаю с некоторой долей укоризны в голосе: так мы постепенно и всю Россию уступим. Он не согласен. Потому что смотрит на вещи реалистически — политик он никакой, а в психиатрии держит в руках важное дело — душевное здоровье людей. И находит это, особенно теперь, в условиях откровенного геноцида русского народа, более важным, чем заниматься бездарной говорильней в верхах.

Что решает Дума? Практически ничего. Всякое более-менее разумное решение Президент отменяет одним росчерком пера. Не он — так Совет Федерации.

Да, но противная сторона почему?то дерется и держится руками и зубами за каждый мандат, лишь бы иметь возможность глаголить с трибуны Думы. И именно своими бездарными, а подчас и откровенно пикирующими речами разрушают малейшее здравомыслие. Значит, видят смысл в этой говорильне? Значит, есть какой?то резон в ней?..

— Может, и есть, — неохотно соглашается Виктор Григорьевич. — Но по — моему, каждый должен делать свое дело. И в полемике тоже. Это мое кредо. Из четкого, компетентного выполнения своего долга складывается в конечном счете победа.

Резонно^ При условии, что мандат передан надежному человеку, профессиональному политику, борцу. Хотя я не убежден до конца, что в этой уступке мандата все правильно. Народ?то тебя избрал, тебе доверил. А ты передоверил. И в этом есть что?то… Тем более, Виктор Григорьевич сам обладает прекрасным даром располагать к себе, четко мыслит, убедительно гойорит. А эти качества архиважные сейчас и именно там, на нашем замусоренном и заслюнявленном бешеной слюной Олимпе. Я не совсем уверен, что там он был бы менее полезен.

Ну да ладно! Решил так решил. Так велела ему совесть, здравый смысл, профессиональный долг, наконец. Ответственность перед несчастными людьми, которых жизненные тяготы, беда или случай, а то и патологическая наследственность лишили душевного здоровья. В народе их мягко и жалостливо называют душевнобольными. Кстати сказать, не претендуя на оригинальность, и здесь, как и во всем, проявилась исключительная мудрость и благотерпимость русского народа. Не в пример некоторым нашим «суперинтеллигентам» типа Евгения Евтушенко, пустившего в оборот в своих виршах словечки «псих», «психушка». А то еще «дурдом!»

Мне никогда до этого, ни прямо, ни косвенно, не приходилось (Слава Богу!) соприкасаться с этой службой. А когда пришел и посмотрел на этих несчастных и на тех, кто изо дня в день годами, десятилетиями занимаются ими, на врачей, — твердо могу сказать: те, кто пустил в народ, и те, кто повторяет, как неумный попугай, насмешливые словечки «псих» и «психушка» — сами жалкие люди, общественное сознание которых ниже самой низкой отметки. Ерничать, а тем более хамить в адрес этих несчастных людей могут только полные дегенераты. Люди действительно душевнобольные, подлежащие лечению. Ради Бога! Когда ваш язык шевельнется, чтобы произнести эти кощунственные слова, а воображение очертит образ деспота — врача в белом халате, который скручивает больного, задумайтесь на миг, остановите язык и воображение, ибо завтра вы можете оказаться в таком же положении и на вас может обрушиться душевное нездоровье. Никто в мире

не гарантирован от этого недуга. Душевная болезнь — самая болевая, сверхболевая точка человечества. А люди в белых халатах, которые занимаются лечением душевнобольных — это поистине подвижники. Состоящие на службе сверхболевой. Хотя и здесь, как и во всем, не бывает правил без исключения.

Я присутствовал на переаттестации врачей — психиатров, претендующих на высшую категорию. Я не могу судить о степени знания ими своего предмета, я не специалист, но человечность у этих людей высочайшей степени — могу засвидетельствовать. И поразила меня строгая, почти суровая требовательность коллег, экзаменующих претендентов, проходящих четыре ступени, прежде чем предстать перед высшей аттестационной комиссией. Солидность самого аттестационного дела и даже оформление — твердые корочки, золотое тиснение. А как же! — речь идет о совершенствовании специалиста тончайшего дела, каким является охрана душевного здоровья человека. Нет в природе более сложной, более тонкой, загадочной и романтичной системы у человека, чем его душа!

Когда задумаешься над этим, то по — другому видится и «странный» на первый взгляд, поступок Виктора Григорьевича, уступившего депутатский мандат. Тем более, когда мои впечатления от увиденного и услышанного здесь стали наполняться конкретикой, как теперь говорят.

А первые впечатления, признаться откровенно, — удручающие. Теснота, убогие условия, старенькие, а кое — где и ветхие строения, устаревшее оборудование, перенаселенность больничных палат и масса других разных неудобств для исполнения профессионального долга врачей и медсестер; круглосуточные бдения дежурных специалистов возле больных, финансовые затруднения, смехотвор-, но низкая зарплата, особенно у младшего медицинского персонала. И пр. и пр. Но при всем при этом — чистота в палатах, удивительная ухоженность больных и, что более всего поражает, — атмосфера сплоченности, профессиональной солидарности, благожелательности и феноменальной преданности делу. Сострадания к больным. И они как-то понимают доброе к себе отношение Это видно по их глазам — они почти влюбленно смотрят на своих докторов и сестричек. Верят им. Верят в свое обязательное излечение. Статистика в этом смысле солидная — пять с половиной тысяч в год из лечебницы выходят оздоровленными, а то и вовсе здоровыми. 60–65 процентов из них

способны вновь трудиться на производстве. А одна больная, молоденькая девушка питает надежду выйти замуж и иметь ребенка. А только что поступивший больной страстно желает избавиться от алкогольной зависимости, потому что заневестилась дочь, и как же она скажет своему избраннику, что отец у нее алкоголик?..

Интересно Виктор Григорьевич разговаривает с больными. Он не сюсюкает с ними, не дает пустых обещаний. И девушке, которая озабочена будущим своим материнством, он говорит на полном серьезе:

— Чтобы ответить на твой вопрос, надо провести полное обследование. Потом я тебе скажу, можешь ты иметь душевно здоровых детей, или нет.

И та понимает его. Радуется:

— Вот бы можно было!

Я потом говорю Виктору Григорьевичу:

— А если обследование покажет, что нельзя?

— Так и скажем ей — нельзя.

— А это не травмирует снова ее психику?

— Нет. Потому что мы умеем сказать.

Они умеют сказать!

С этого момента я стал внимательно прислушиваться, как он говорит с больными. И вообще с людьми.

В общении с людьми, в том числе и с больными (особенно с больными!), важную роль играет внешность человека. Умение располагать к себе собеседника. В этом смысле не помешает вернуться к самым первым впечатлениям о Викторе Григорьевиче. Впервые мы встретились с ним, как я уже говорил, на юбилее поэта Ивана Вараввы. Так получилось, что мы сидели в одном ряду и рядом. Три Виктора — я, Виктор Трофимович Иваненко, писатель, и Виктор Григорьевич. Я с краю, они справа от меня. При всяком взгляде в их сторону я непроизвольно отмечал про себя, как он, Виктор Григорьевич, возвышается глыбой над Виктором Иваненко. Какой крупный человек! — мельком думал я. Уже тогда, видно, потянулась к нему некая ниточка симпатии. Я за версту чую хорошего человека. Крупный человек! И не только комплекцией, но и делами. У меня даже вырывается иногда — человечище! Он держит на своих широких плечах такую громаду архисложных дел, что я называю его мысленно не Косенко, а Атлантов. Коренастый, косая сажень в плечах, овальное лицо с умными добрыми глазами, моторная речь и совершенно молниеносная реакция. Природная или благоприобретен

ная в ежедневном вихре дел, я не знаю. Но всякий раз, думая об этом, я вспоминаю слова великого нашего соотечественника Михаила Ломоносова: «…что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать».

Он женат. Жена — Светлана Михайловна — работает тут же, в диспансерном отделении. Двое детей. Взрослый сын Виталий, офицер. И дочь Юлия, школьница. О всех своих он говорит с особым теплом, но без захваливания.

К больным он обращается так: «Родненькие мои!..» Это обращение он не изменил даже после того, как один из больных напал на него во время обхода. Я ужасаюсь и возмущаюсь по этому поводу. Он останавливает меня: «Это не больной напал — болезнь…» И поднимает указательный палец, мол, есть разница. А другому больному «голос» внушал перекусить главному врачу сонную артерию, чтоб выздороветь. Вот такие они, «родненькие»! И тем не менее.

Я все пытался понять, откуда у него такая преданность этим несчастным? Ведь были, и сейчас имеются, другие возможности приложения своих незаурядных способностей. Однако!.. Что?то намертво держит его здесь. Может, в детстве следует искать?

Работать здесь могут только те, кто способен, более других, на жалость, сострадание. У кого природная доброта и особое понимание этой всечеловеческой скорби. У кого душа болит при виде этих несчастных. Об этом слышишь от санитарочек, врачей и специалистов. Правда, здесь и льготы солидные. Доплаты за вредность, почти двойной отпуск, сокращенный возраст для выхода на пенсию. Все это весомо в нашей жизни. Но… Еще что?то! Это «еще что?то» долго не давалось мне, пока мы не съездили с Виктором Григорьевичем на его «малую» родину, в поселок Заречный Выселковского района, что в десяти километрах от Березанской. По имени которой… Да, да! Той самой знаменитой «Березанки», которую знает всякий, кто водит слишком тесную дружбу с «зеленым змием».

Была дождливая погода, на улицах грязь, и Виктор Григорьевич сожалел, что мы не сможем пройтись по улицам поселка, где прошло его босоногое детство. Смотрели из машины. Я заметил, как Виктор Григорьевич весь подтянулся, засветился глазами. «Это главная улица. В хорошую погоду, особенно летом, она чистенькая, зеленая!.. Вот в этом доме жила девочка Наташа, одноклассница. Мы

с ней ходили в школу за два километра от поселка. Вот по этой улочке спускались с ребятами к речке, на рыбалку…»

Я понимаю его — нет ничего милее и отраднее, чем посетить родные «пенаты». Особенно уже в возрасте, когда поднакопилась жизненная усталость.

«Вот здесь, — продолжает он, — мы однажды залезли в чужой сад. И нас крепко погоняли. А там был клуб. Тьм вон, на той площадке, мы играли. С нами ребятки из лечебницы. Мы их не прогоняли от себя. Мы знали, когда кому из них и как бывает плохо. И держали «ушки на макушке»: как чуть, бежим к лечебнице, кричим сестричкам: «Коле сейчас плохо станет!» Мы уже знали признаки начала припадка, — Виктор Григорьевич помолчал грустно, потом улыбнулся светло. — Больные дети были стрижены под ноль. И мы стриглись наголо, чтоб походить на больных и бесплатно попасть в кинушку. Раз по двадцать смотрели одно и то же кино. Но, бывало, видим — сейчас Сашу или Машу накроет падучая, кричим сестренкам, которые тут же: «Сестренка! Сестренка!..» Тут и выдаем себя. Нас за ушко да на солнышко из клуба…»

Вспомнил, как вечерами, после работы, мама Лидия Гавриловна рассказывала отцу, что и как было на работе. Работала она, и сейчас работает, старшей медсестрой отделения. А папа, Григорий Никитович, тут же кассиром. Она рассказывает, а дети слушают. Потом и сами рассказывают, как Саше или Маше стало плохо в клубе во время сеанса.

Так вот и происходил «обмен опытом».

Я представляю себе, в каких сострадательных тонах проходили эти семейные разговоры. Может, за ужином это было, может, в сумерки на крылечке. У простых добрых людей — простые добрые разговоры.

Лидия Гавриловна небольшого роста, кругленькая. Седые волосы собраны на затылке, лицо доброе, и вся она воплощение участия. Но в серых глазах просматривается волевой характер.

Виктор Григорьевич шутит: «Вся в меня!» Они с матерью и в самом деле сильно похожи Впрочем, он и на отца здорово походит. Мне даже кажется, что и сами родители — Лидия Гавриловна и Григорий Никитович похожи друг на друга. Говорят же, что супруги, прожившие долго в согласии, с годами становятся похожими друг на друга.

Мы стояли с Виктором Григорьевичем под окнами его

родительского дома, выкрашенного в сине — голубое, когда он мне как бы повторил рассказ о том, как они стриглись под ребят из лечебницы, чтобы бесплатно пробраться в кинушку. Он даже показал, как они гуськом под этим «камуфляжем», состроив невинные мордашки, продвигались к заветной двери клуба. И вдруг я понял глубинную суть приверженности Виктора Григорьевича своей профессии — уже тогда в играх и похождениях с этими ребятами он как?то по — своему, по — детски осознавал их несчастье, как-то сочувствовал и жалел их, впитав навсегда детской своей непорочной и чистой душой несправедливость судьбы к этим детям. На этой почве, очевидно, и дало всходы его неистребимое желание бороться с душевным недугом. Ибо детские годы и детские впечатления, равно как и спутники детских лет, остаются в памяти навсегда и часто формируют в нас душу и наши устремления. После родителей самыми родными людьми на всю жизнь остаются дети, с которыми водился. И если они вызвали в тебе чувство сострадания, то это сострадание останется в тебе на всю жизнь. Равно как и вынесенные из детства нелюбовь и неприязнь к кому?либо. В данном случае Виктор Григорьевич вынес из детства сострадание. И в этом весь он. И это более всего ценит у своих сотрудников — сострадание, готовность помочь человеку и, конечно же, компетентность в деле. Халявщик у него не пройдет. Халявщики посыпались из клиники с его приходом. Остались только те, кто действительно предан делу и знает свое дело. О каждом из таких он без натяжки, ничуть не кривя душой, говорит — «умничка».

— Вот. Знакомьтесь. Клара Ивановна — профессор, зав. кафедрой психиатрии Кубанской медицинской академии. Умничка… А это зав. четвертым отделением, Валентина Михайловна…

И это действительно умные люди. Личности! О них речь в следующих главах. А пока о Викторе Григорьевиче. Чем полнее мне удастся рассказать о нем, тем понятнее будет, почему люди работают в психиатрии, несмотря на невероятные трудности и даже опасность; не смотря на неважные условия. Ибо не поняв этого, не почувствовав благородства души этих людей, трудно будет избавиться от недоумения — почему люди «зациклились» на этой работе? Неужели нечем больше заняться? Многие из них работают здесь десятки лет. Даже у сравнительно молодых работников стаж переваливает за десять лет. Или бли

зок к десяти. Например, Елена Альбертовна Павленко — врач — психиатр. Работает здесь уже более тринадцати лет. А до этого работала с тяжелобольными — с убийцами и наркоманами.

Что человек находит в этой работе? Тем более женщина! Оказывается, через больных она лучше познает психологию человека вообще. А это интересно. Она каждый день видит людей всяких и разных; в трамвае, магазине, на рынке, в гостях. И ей интересно профессионально наблюдать и судить о каждом из них. А через них судить и о себе.

Старшая сестра четвертого отделения Таисия Ивановна Литвинова по — своему обосновывает постоянство в работе и неадекватное, как теперь модно говорить, вознаграждение за свой этот труд: «Им, бедным, хуже, чем мне!..»

Хуже! Даже очень хуже!

При обходе в первом отделении один больной, приятной внешности и совершенно здорового вида, вдруг пожаловался главному врачу, — жена его редко навещает.

Потом в ординаторской у нас зашел об этом разговор. Мол, как же человеку облегчить его переживания? Ведь кроме того, что он, очевидно, скучает по жене, он, наверно, и беспокоится о том, что она в его такое отсутствие может повести себя неправильно? Подозрение в неверности жены может свести с ума и здорового, не то что больного. Спрашивается, какой смысл лечить его, если его душа беспрестанно травмируется мыслью о неверности жены? Плюс к этому, он знает, что по закону жена может подать на развод с душевнобольным мужем, и суд обязан развести их. Из этого следует, что жизнь как бы выбрасывает человека за борт. Полностью и целиком отдает его в руки психиатрии. В этом случае что делать? Ничего особенного. Брать его к себе и лечить. Стараться помочь человеку перенести этот страшный удар судьбы: беседы, убеждения с применением специальных методик и подбором лекарственных средств. И бывает, что удается укрепить человека душой. Многие из них возвращаются в семьи. Многое зависит от семьи.

Опыт показывает, что женщина терпеливее мужчины. Она ждет и надеется на выздоровление мужа. Создает ему дома условия для этого. В такой семье жизнь проходит нормально. Кроме тех дней, когда случаются обострения, и появляется необходимость пройти очередное клиническое лечение. Я в это верю, потому что у меня среди знако

мых есть прекрасная пара, в которой муж страдает эпилепсией, но живут они хорошо. У них дети. Достаток и согласие. Многое, очень многое зависит от терпимости женщины. В этом смысле мужчины им уступают. У них слабее механизм терпения. И женщины в душевном нездоровье тяжелее и агрессивнее.

Видел одну такую. Она влюблена в главного врача больницы, и стоит ему появиться, как она кидается к нему с проявлениями своих чувств. Ему приходится успокаивать ее ласковыми словами. А на этот раз он быстренько сориентировался и переадресовал ее мне, поскольку она еще и стихи пишет.

Интересная с виду. Полный макияж на лице. Прекрас* но одетая по сравнению с другими. Кстати, хорошие вещи она выпрашивает у своих однопалатниц, потом не хочет возвращать их.

Она с жаром кинулась объяснять мне, что пишет стихи и немедленно хотела бы «показать» их. Я объяснил ей, что я прозаик, стихи не пишу. Она прекрасно меня поняла и выразила сожаление, попросила меня в следующий раз приехать с поэтом. Я пообещал, и она отступилась.

Другая женщина подошла ко мне и убедительно попросила передать привет известному кубанскому писателю.

И тут настал момент, по — моему, сказать, почему я обратился к этой теме? Виктор Григорьевич тоже интересуется. Ответ очень простой — чистая случайность. Он выступил с беседой перед коллективом редакции «Кубанских новостей» по их приглашению. Я был в это время в редакции. Мне предложили послушать главного психиатра края. Я остался. И был приятно удивлен вещами, которые услышал. В частности о том, что церковь в лице ее архиепископа Краснодарского и Новороссийского Исидора охотно читает проповеди больным. Некоторых даже исповедует в условиях больницы. Причем на исповедь к нему идут охотнее даже, чем к лечащему врачу и даже к главному. Чем персонал немало поражен и даже шокирован. Я подумал, если церковь пошла к этим несчастным, то почему писателю не рассказать о работниках этой службы? Если служитель православия подает руку помощи душевнобольным, то почему служителю литературы не порадеть? Не замолвить слово о людях службы сверхболевой. Ведающих самым тонким инструментом человеческого существования — душой человека. Тем более, служба эта — психиат

рия России — переживает сейчас, как впрочем, и вся Россия, не лучшие времена. Если мы, здоровые люди, никак не наладим между собой нормальные человеческие отношения, то что говорить о нашем отношении к душевнобольным? Не только среди обывателя, но даже среди медиков слышишь: «псих», «психушка», «дурдом». Печально!

Просторные поля, набухающие весенней «беременностью», свежий пьянящий воздух, обилие необычных впечатлений, и у меня у самого вскружилась голова. За чашкой кофе в родительском доме Виктора Григорьевича я задаю вопрос Лидии Гавриловне. (Она сияет вся за столом, радуясь необычному визиту старшенького. Их у нее трое. Сыны. И все живы — здоровы. Григорий Никитович тоже светится весь. Вначале он робел, вернее стеснялся Потом разговорился. Даже про Жукова вспомнил. Воевал в составе Белорусского фронта. Видел его вот так, рядом. Он не похож на того, что играет Михаил Ульянов. Спокойный, выдержанный, невысокого роста. Смотрит соколэм).

Я спрашиваю у Лидии Гавриловны, кто из трех сыновей самый любимый. Она с лукавинкой в глазах уходит от прямого ответа. Говорит, вот ему, старшему больше всех досталось.

— …Мы с отцом на работе, а он на хозяйстве дома. И живность накормит, и сам поест, и полы помоет. А народился Костик — еще и нянькой стал. И пеленочки сменит, и покормить ко мне на службу принесет. А как же! Надо! Как?то он понимал, что надо. А подрос — стал подрабатывать. У нас зарплата маленькая, приходилось туго. А тут еще строить дом затеяли. Так он пошел на ток зерно перелопачивать. Потом учеба в Краснодаре, в медицинском училище. Потом армия. После армии работал медбратом в психиатрии. Потом институт… Младшие его слушают, советуются с ним…

На выезде из Краснодара по ростовскому шоссе Виктор Григорьевич показал мне место на углу Зиповской, где «голосовал» на попутную, чтоб домой наведаться. За рубчик. А родители давали на все про все пятерку на неделю.

Лидия Гавриловна, рассказывая о старшеньком, уже седоголовом, косится на него с любовью. А он сидит, слушает, не перебивает. Задумчиво улыбается. При словах: «Как?то он понимал, что надо», встрепенулся, поднял указательный палец: «Как?то понимал!..»

На обратном пути я размышлял над этими словами и понял до конца «секрет» его преданности избранной профессии и отказ от мандата. В Думе сидеть, речи умные толкать — почетно и красиво. А тут, в крае — надо! Надо держать психиатрию на уровне. Надо довести стройку нового корпуса до конца. Это главная забота и боль. Сколько сил, нервов, сколько томительных часов в приемных разных начальников! Сколько «дружеских» выговоров и упреков. Наподобие: «Других забот нет у России?» Или: «Колхозы вон сидят без горючего и удобрений, а ты — лечебный корпус, лечебный корпус!»

Новый лечебный корпус начали строить еще при Советской власти. И уже девять лет! Правда, дело движется к концу. Недавно побывал на стройке корпуса глава администрации края Евгений Михайлович Харитонов. Твердо пообещал помочь. И держит слово. Дай?то Бог!

Мы прошли с Виктором Григорьевичем по всем этажам нового корпуса. Там действительно кипит работа. Поражает размах, основательность и продуманность строительства — уже сейчас видно, что это будет клиника, отвечающая лучшим мировым стандартам. И снова, и снова я возвращаюсь к мысли, сколько же надо было затратить сил, энергии, чтобы пробить такую стройку в те времена, а в нынешние — удержать ее в действии. Строители стараются изо всех сил. Тоже, видно, понимают — надо! Каждый день «на свежем воздухе» проводятся корректировочные планерки с участием руководителей подрядчика и заказчика. А то и заместителей главы краевой администрации. Надо! И в этом чувствуется сострадательный дух российский. Подсознательное ее покаяние за немилосердный прессинг цивилизации. Развиваясь, общество увеличивает риск каждого стать жертвой несчастного случая, политических и экономических неурядиц. Самые незащищенные категории людей — это наши дети и больные. В том числе душевно.

«Как?то» понимают это наши руководители, строители; отлично понимают это медики и в их числе неутомимый Виктор Григорьевич.

Кроме конкретной заботы о конкретном больном, в нем кипят еще и масштабные идеи государственного человека. После десятичасового, а то и двенадцатичасового рабочего дня в водовороте клинических забот он зще и «пописывает вечерами» «на медицинские темы», — как он выразился. Я знаю. И удивляюсь, уже в который раз,

его энергии. Амплитуда его интересов не знает границ. Днем он часами возится с «поступающими». Наиболее тяжелыми, диагностически сложными. Каждого надо расспросить, «расколоть» — в смысле докопаться до истины, почему у него появились симптомы заболевания? Ибо если он не докопается до первопричины, то и диагноз поставит неправильно. А неправильный диагноз влечет за собой неправильное лечение, а неправильное лечение… И так далее. Нельзя ошибиться.

На одном из приемов больной, угинаясь от стыда и невероятной душевной подавленности, говорит о том, что пытался изнасиловать собственного годовалого ребенка. Тут же сидит его мать. Бедная, задыхается от волнения и переживания за сына. Виктор Григорьевич понимает их «трудности», успокаивает и ведет расспрос дальше. В конце концов выясняется, что когда она еще «ходила» им, на работе что?то там тяжелое упало на нее. Потом он, уже взрослым, попал в аварию на мотоцикле, сильно ударился головой, потерял сознание. И вот с тех пор…

Вот и думаешь после этого жуткого разговора, кто виноват? Человек? Или обстоятельства нашей дичающей жизни? Однозначного ответа на этот вопрос нет. А потому ясно одно — человек нуждается в помощи. И упаси Бог нас каждого от такого несчастья.

Таким или примерно такими вопросами приходится заниматься днем на работе. А вечерами…

Вот «Открытое письмо» Президенту СССР М. С. Горбачеву, отправленное еще 13.08.91 г. и повторно 22.10.91 г. И намеревается подновить его и отправить Б. Н. Ельцину. В письме есть такое предложение: «Лиц, выдвинутых кандидатами в народные депутаты, отнести к перечню профессий, подлежащих обязательному психолого — психиатрическому освидетельствованию».

В самом деле, психолого — психиатрическому освидетельствованию подлежат призывники, работники разных специальных служб и даже водители транспортных средств. А вот правители государства, депутаты парламента такому освидетельствованию не подлежат. Вопрос: может, поэтому наша страна почти не выходит из «штопора»? Это же надо дойти до такого — армия борется с незаконными вооруженными формированиями в Чечне, а «правозащитник» Сергей Ковалев сидит в бункере Дудаева и кричит на весь мир о нарушении прав этого эмоционально несдержанного человека, ввергшего свой народ в кровавую

бойню. И находятся деятели от «Выброса» России, которые выдвигают этого Ковалева на Нобелевскую премию. И мы еще удивляемся, что у нас дела никак не идут на лад.

А ларчик ведь просто открывается: правитель должен быть здоровым человеком.

«Кубанские новости» 1.07.95 г.