ЛЕСОСБЕРЕЖЕНИЕ, УЛУЧШЕНИЕ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА И ДВОРЯНСКАЯ ДЕНЕЖНАЯ ССУДА (“Сельское хозяйство”, журнал, издаваемый при Московском обществе сельского хозяйства, 1861 г., март, том I, № 3-й. Москва)

ЛЕСОСБЕРЕЖЕНИЕ, УЛУЧШЕНИЕ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА И ДВОРЯНСКАЯ ДЕНЕЖНАЯ ССУДА

(“Сельское хозяйство”, журнал, издаваемый при Московском обществе сельского хозяйства, 1861 г., март, том I, № 3-й. Москва)

Известное дело, что какую специальную, а наипаче сельскохозяйственную статью ни напечатай в журнале неспециальном, господа специалисты-практики, и особенно сельские хозяева, всячески стараются как-нибудь ее охаять, и охаять преимущественно со стороны непрактичности, неудобоприменяемости — это уж так водится и вошло у нас в общую привычку. И Усов, и Преображенский, и Бабарыкин, и даже сам Теер весьма часто пользуются у нас, в ином помещичьем кругу, весьма незавидной репутацией книжников и теоретиков; и много-много есть у нас весьма полезных сельских книг, о которых наши благородные землевладельцы знают так только наслыхом, но тем не менее крестят их именем чепухи и вздора. Помести в журнал какую-нибудь хозяйственную статью кто-нибудь из профессоров, увлекающих слушателей своими лекциями, хоть, напр<имер>, в зале Императорского вольно-экономического общества, — иной помещик, разрезывая журнал, непременно насмешливо улыбнется и скажет соседу: “А ну, посмотрим, что он тут напутал”, и затем станет читать (если станет), придираясь к каждому слову, а как дойдет дело до рационального хозяйства, до разбивки полей, или до преимуществ вольнонаемного труда пред обязательным, или свободы труда, так соседи совсем расхохочутся, вспомнят, как сосед NN поля подклинивал, да без хлеба остался, как вольный плотник задаток взял, да и был таков, и скажут, что “все эти господа только вздор мелют и что помилуй Бог им поверить!”. Конечно, далеко не все так думают, однако еще немало господ, которые уверены, что хозяйство знают только они, просвещенные землевладельцы, и что все трактаты об агрикультуре, и особенно о сельскохозяйственной администрации, — просто какая-то поэзия, спекуляция на сбыт своего писания. Но, странное дело и непонятная вещь! Как это случается, что разные хозяйственные сочинения, написанные самими господами сельскими хозяевами и помещенные в специальных сельскохозяйственных журналах, оказываются вблизи вовсе не теми кладезями премудрости, какими представляются они, по всем вероятиям, самим авторам, гг. редакторам и известному кругу читателей. В февральской книжке “Отечественных записок” мы давали читателям отчет о проекте законтрактования помещикам солдатских рук на полевые работы и, по мере сил наших и понятий, старались указать несостоятельность этого проекта, напечатанного автором, г. Александром Бенедским, в “Журнале Общества сельского хозяйства Южной России”, а теперь перед нами лежит книга сельскохозяйственного органа другой местности нашего просторного отечества: мы говорим о мартовской книге “Сельского хозяйства”, журнала, издаваемого при Императорском московском обществе сельского хозяйства. В ней две части, подразделяющиеся на три отдела: 1) действия общества, 2) практические статьи и 3) научные статьи. Мы сегодня, собственно, будем говорить о втором отделе, то есть о практических статьях, которые в настоящее время имеют для нас особенный интерес. В этом отделе помещены нижеследующие статьи: а) по случаю составления комиссии для исследования лесной промышленности в казенных и частных лесах (Десятовского); б) о мерах к улучшению сельского хозяйства в России (Якимаха); в) о преобразовании нижегородского александровского банка в земледельческий банк (Н. Русинова) и г) об образовании дворянской денежной ссуды (Н. Александрова). Из всех этих практических статей только одна, статья г. Русинова, “О преобразовании нижегородского александровского банка в земледельческий банк”, носит характер статьи, имеющей интерес местный, и написана под взглядом особых местных соображений, а три остальные имеют предметом практическое разрешение сельскохозяйственных вопросов, занимающих в настоящее время всех вообще русских людей, сознающих, что благосостояние народное самым тесным образом связано с хозяйственным благоустройством, и с этими-то тремя статьями мы намерены познакомить читателей.

Начнем по порядку. В первой статье, написанной г. И. Десятовским по случаю составления комиссии для исследования состояния лесной промышленности в казенных и частных лесах, автор, после краткого, но сильного вступления, в котором объяснил, что “правительство, берущее на себя инициативу во всех вопросах, соответствующих (!) прогрессивному развитию нашего отечества, озаботилось учреждением во всех губерниях комиссий для исследования лесной промышленности в казенных и частных лесах”; что комиссия открыта в Черниговской губернии и “состоит из лиц, назначенных правительством, и из помещиков, избранных административной властью под председательством гражданского губернатора, потребовавшего от дворян известных сведений по предмету лесного хозяйства”; излагает тоже в довольно кратких, но сильных словах огромное значение правильного лесоводства и указывает на него как на статью, которая “должна составлять одну из важнейших забот правительства и частных владельцев” (стр. 53). Указывая на особенную важность лесного материала в России, автор вспоминает то былое “время, когда непроходимые леса встречались во многих местностях России, когда лесные дачи не составляли той ценности, какую они приобрели в настоящее время”; скорбит о том, что “неразумное употребление лесного материала, разработка под пашни (чего? вероятно, лесосек или чищоб), злоупотребления (какие?) произвели опустошения, непроходимые леса остались кое-где в северо-восточной России, составляя собою редкость (ну, там они не совсем редкость), а между тем потребность в лесных материалах все более и более увеличивается” (стр. 54). “Итак, вопрос о лесоводстве, — заключает автор, — вопрос не частный, а государственный, требующий постановлений, вполне обязательных (!) как для казны (!!), так и для частных владельцев лесов (!!), ограждение которых от неразумного и злоупотребительного употребления (ipsissima verba[142]) лесных материалов есть дело первой важности. Смотря с этой точки зрения, мы (то есть автор и редакция) находим, что, в ожидании более зрелых законоположений (а теперешние разве еще не созрели?), весьма бы полезно применить ко всей России правила для сбережения лесов, существующие в прибалтийских провинциях”, с некоторыми изменениями, которые автор признает нужными вот почему: “В прибалтийских провинциях (говорит он), по историческому развитию этих провинций, поселение вообще гораздо более цивилизовано, чем в остальной России. Высший слой общества, по своему образованию, более усвоил чувство законности, которое отразилось и на народных массах. Люди, состоящие на службе во всех управлениях страны (ну, не во всех) боятся общественного мнения (есть такие, что и не боятся, “лишь бы скажет иной, солнце грело, а звезды — черт с ними!”), которое там уже сложилось, а следовательно, и нравственность народная и нравственность административных лиц представляет надежное ручательство, что правила касательно лесосбережения, вызванные местною потребностью, исполняются добросовестно, точно. Вследствие такого положения страны (продолжает автор), произвол не может выражаться безнаказанно; чувство правды и справедливости составляет, можно сказать, принадлежность всех классов; редко можно встретить обиду, не удовлетворенную законно, и это так глубоко вкоренилось в нравы, что, при спорах владельцев с крестьянами, суды, составленные из владельцев, почти всегда бывают на стороне поселян, потому что жалобы их (то есть крестьян) заключают в себе или справедливость, или неясное понимание права”.

Засим автор обращается к другим местам России (стр. 55), где, говорит он, “произвол, это детище крепостного права (не одного крепостного), все еще существует. Лица, облеченные административною властью, или недостаточно образованны, или невежественны и своекорыстны; чувство законности редко в ком составляет насущную потребность; крестьяне не понимают права собственности, потому что и личное право, и право собственности они издавна утратили (писано, очевидно, до обнародования манифеста 19-го февраля); им кажется, что леса, для которых казна и владельцы не употребили никакого капитала, принадлежат всем без исключения, а следовательно, и пользоваться ими может всякий безнаказанно, как общею собственностью, дарованною Провидением”. Здесь г. Десятовский упоминает, что “запрещение рубить и вывозить лесной материал у нас считается притеснением” и что леса истребляются разными незаконными путями, которыми пользуются не только крестьяне, но и некоторые дворяне, “на основании возможности ускользнуть от законного преследования. Остановить такое неразумное стремление может лишь одно просвещение, уяснение понятий о правде, праве и экономических началах…” Если остановимся на этом, то нельзя не признать, что г. И. Десятовский не только автор весьма благонамеренный, но и человек здравомыслящий; ибо, устранив его увлечение относительно того, что леса на северо-востоке России редкость и что ценность на лесные материалы поднялась, собственно, от безалаберных порубок, а распашка лесосек составляет явление нерадостное, в его словах есть много правды, когда он говорит о невежественности русского лесного хозяйства, о неуважении к законам собственности, о наклонностях к лесокрадству и крайнем злоупотреблении административных лиц, которым вверено охранение лесов от безрассудного их истребления. Указанные г. Десятовским способы прекращения этой лесной безурядицы путем просвещения, уяснения понятий о правде, праве и экономических началах тоже весьма рациональны и честны. Для охранения лесной собственности, как нам кажется, не оставалось бы ничего придумывать, кроме желания возможно простых форм делопроизводства по ограждению вообще всякого рода собственности от стороннего расхищения”; но г. И. Десятовский не так думает. Он идет гораздо дальше и впадает в крайнее регламентаторство и гувернементализм. Вот что он предлагает: “До того времени (то есть до просвещения и торжества понятий о праве и проч., говорит он) нужны правила настолько простые и приложимые к делу, чтоб они могли быть легко сознаны, как административными властями, так и сословиями, и настолько неумолимо строгие, чтоб неисполнение их в точности влекло за собою тяжелую ответственность. Желать правил простых, несложных и удобопонятных для современного развития масс — похвально и разумно: кто их не желает, кроме остатка подьячих и кляузников; но проповедовать необходимость законов неумолимых и налагающих ответственности тяжкие, воскрешать Ликурга, Нерона и прочих в мире почивших законодателей, отметивших свои деяния в истории человечества темными пятнами тирании, значит не знать самых основных выводов исторической науки, указывающей на совершенную несостоятельность строгих мер и свидетельствующих о всегдашнем стремлении человечества злоупотреблять запретительными правилами. Виселицы и эшафоты не прекращают убийств в просвещенной стране, учреждения которой Европа ставит в образец себе, и не прекратит их, пока истинное просвещение и ясно выработанное понятие о человеческом праве не положит конца бесправию, выражающемуся в виде убийства, лесокрадства, насильственного брачного сочетания или какого бы то ни было непроизвольного привлечения к известным обязанностям. Законы об ограждении лесной собственности в России, сколько мы знаем, предусматривают многое и особенно стремятся к ограждению этого вида собственности; взыскания, определенные за нарушения их, весьма чувствительны, так что желать усиления их, в виде более тяжких ответственностей, непростительно для современного человека. Мужик-лесокрад, кроме некоторых иных видов наказания, не благоприятствующих его положению, подвергается взысканию попенных и посаженных денег иногда до совершенного разорения, до последней степени нищеты: а между тем лесокрадство идет своим путем-дорогою, и цифра самовольных порубок не только не уменьшается, но, напротив, лесокрадство (обратившее на себя в последние годы особенное внимание нашего правительства) в некоторых, хорошо нам известных местностях составляет единственное, так сказать, специальное занятие крестьян, пренебрегающих земледелием, как трудом относительно тяжелым, в пользу лесокрадства, труда относительно легкого. Кара, угрожающая занятию лесокрадством, нимало не останавливает огромных самовольных порубок в казенных и частных лесных дачах. Мужик подает в волоковое окошко своей избы краюху черного хлеба детям своего соседа, содержащегося в остроге за воровство леса и разоренного в корень взысканием посаженных и попенных денег, и тотчас же с невозмутимым спокойствием пойдет запрягать в санишки лохматого мерина и прямо погонит его к чужой лесной даче нарубить дровец или ссечь дубок или березку. Это уж так; неумолимая строгость закона и тяжкая ответственность тут ничего не помогут, ибо в виду самой кары мыслима и замеченная автором возможность ускользнуть от преследования закона; а при известных учреждениях такая возможность всегда будет, если человек захочет искать ее. Уж на что строже законов о корчемстве вином; на что тяжче взыскания за рюмку провозимого чрез откупную черту вина, как за ведро, втрое против продажной в откупе цены! Зачем более рьяных и полноправных досмотрщиков, как откупные, без всяких церемоний сующие в наш экипаж и свой нос и свой заостренный щуп? А между тем… каких дел у нас больше, как не корчемных, во всех местах, где корчемство является прибыльным делом?

Но посмотрим, что дальше предлагает г. Десятовский. Он говорит (стр. 55), “что лесничие или полесовщики (лесничие вовсе не то же самое, что полесовщики, и наоборот), на обязанности которых лежит сбережение лесных дач, позволяют себе злоупотребления, а потому выбор этого рода служащих должен бы был обратить на себя наибольшее внимание. Смотря на лесосбережение как на важную отрасль государственного хозяйства, он полагает, что лица, призываемые на такого рода службу и частными владельцами лесов (то есть, попросту сказать, нанимаемые в лесные смотрители и сторожа), должны быть непременно известны правительству (то есть сторожа-то?!); а потому закон должен (die bienen mu?[143]) вменить им в обязанность, чтоб они, то есть владельцы, сообщали полиции (нельзя же и тут без полиции!) списки как о состоящих в службе в должности лесничих, так и о переменах в составе этого рода служащих, имея притом право ходатайствовать (у кого же это? верно, опять у полиции?) о награде тех из них, которые честным исполнением долга будут содействовать к прекращению злоупотреблений, грозящих конечным истреблением лесов”. Что это такое? О чьих злоупотреблениях здесь идет речь? У кого и каких наград помещики будут просить своим полесовщикам? В чем должны состоять эти награды и на чей счет они станут производиться — решительно не понимаем. Если награды должны быть денежные, на счет самого лесовладельца, которому полесовщик окажет ближайшую услугу, то чего же бы, кажется, ему еще ходатайствовать об особом позволении выдать такую награду? А если она должна состоять из каких-нибудь невещественных знаков признательности или, например, хоть из блях с истинным изображением изобретателя сей разумной меры г. И. Десятовского, то если он сам, в видах сочувствия государственной пользе, не издаст потребного количества своих истинных изображений для раздачи полесовщикам, мы все-таки не видим никакого резона вовлекать казну в какие бы то ни было расходы по делам, составляющим частный интерес; а мы уверены, что лесная собственность частных владельцев в общем государственном интересе ничуть не важнее некоторых других отраслей хозяйства, возвышающегося во всех просвещенных странах мира без всяких покровительственных мер. Если установлять награды для лесников, охраняющих лес от воровских порубок, то почему же не установить их для пастухов, охраняющих стада нашего бедного скотоводства от волков и других зверей? Или, наконец, они были бы всего уместнее для ночных сторожей, стерегущих многоценные товарные склады в портах, лавках и магазинах. Ведь ограждение неприкосновенности всякой частной собственности, в каком бы виде она ни была, всегда составляет задачу и интерес правительственный; но не идти же правительству в бесконечное производство поощрений всем людям, служащим по найму у его граждан-собственников!

Г. И. Десятовский, очевидно, поборник и клеймения лесных материалов, и всяких других ухищренных способов стеснения лесной промышленности. На странице 56 практического отдела лежащего пред нами специального сельскохозяйственного журнала он рекомендует введение письменных видов для лесного товара, привозимого на продажу, и предлагает узаконить, чтобы “действительными видами признавались только те, которые вырезаны из книг, получаемых от правительства чрез уездные казначейства, и утверждены подписью лесного чиновника, если лесной материал из казенных дач, или подписью владельца, а в отсутствие его — управляющего, уполномоченного доверенностью, если он из дач частных”. Здесь местоимение он, очевидно, относится не “к уполномоченному доверенностью”, а к “лесному материалу из частных дач”. Г. Десятовский! А копии с доверенности не прикажете ли прикладывать к виду? Да не следует ли и подпись самого помещика заверять подписью полицейского чиновника с приложением печати, присвоенной его уряду? А то ведь, как знать, что случится? Иной, этакой пройди-свет, какой-нибудь лесной мазурик купит себе в уездном казначействе книгу — еще пожалуй на ваше имя — да и пошел вырезывать из нее виды к у вас же украденному лесу, подмахивая лихим почерком: “помещик NN уезда И. Десятовский”. Воля ваша, никак нельзя без полицейского удостоверения и копий с доверенности: уж коли делать, так делать, чтобы мошеннику и носа не подточить. Далее, г. Десятовский предлагает образчик одного из своих неумолимых законов: он полагает постановить, что “неимение при управлении (каком?) такой книги поставляется в вину частному владельцу, за которую, по приговору суда (курсив в подлиннике), должно быть положено денежное взыскание от 100 до 1000 р<ублей> с<еребром>, смотря по обширности лесных дач, находящихся в его владении”. Г. Десятовский, как видно, в самом деле не любит шутить и, налагая штрафы, не кладет охулки на молодецкую руку: 100 рублей minimum и 1000 рублей maximum за одно неимение книги — ответственность тяжкая, какой и добивается г. Десятовский; но очень жаль, что он не объяснил при сей верной оказии, в чью пользу должен взыскиваться этот штраф (надеемся, что не в пользу же самого г. Десятовского); а во-вторых, соболезнуем о крайнем неведении г. Десятовского в расценке лесных участков. Определить штраф во 100 или в 1000 рублей нельзя по одной величине лесного участка, и г. Десятовскому, пишущему практическую статью с проектом законоположений о лесах, следовало знать, что ценность лесных участков всего менее выражается их пространством, а главнейшим образом зависит от качества стоящего на корню леса и более или менее выгодного географического положения участка по отношению к лесным рынкам, изобилующим сбытом. Подвергать одинаковому штрафу всех владельцев одинаковых лесных участков, например, в Вятской губернии, где в некоторых местах лес относительно ни почем, и в Курской, где он очень дорог, и в Херсонской или Саратовской, где растущее дерево составляет роскошь и лесные питомники стоят человеку страшных трудов и усилий, было бы высшею степенью несправедливости, которая не пришла бы в голову и достославному воеводе Шемяке, чинившему суд и расправу задолго перед тем, как народился на свет г. И. Десятовский, написавший ныне рассматриваемый нами практический проект. Степень несправедливости остается та же самая при определении штрафов по величине участков и одной и той же местности, если не обращать внимания на свойства леса. Участки дровяного каряжника, тонкого лопняка, строевой сосны и поделочного дуба представляют на одинаковом пространстве и при одинаковых условиях совершенно различную ценность. Это следовало бы знать г. Десятовскому; тогда он не предложил бы узаконение нелепости, немыслимой без явного нарушения всякой справедливости. Г. Десятовский отчасти и сам чувствует свой промах: он сам в конце своей статьи оговаривается, что “допустил, по-видимому (будто только по-видимому?), стеснительную меру для частных владельцев лесов, обязывая их иметь от правительства книгу для вырезывания из оной свидетельств при отпуске лесного материала на продажу; но в важном деле лесосбережения мера такого рода не может почитаться стеснительною, как могущая предохранить леса от расхищения и водворить порядок в лесном хозяйстве” (!). Во-первых, учение благонамеренных последователей знаменитого патера Лойолы, по которому “цель оправдывает средства”, отвергается современным развитием человеческой цивилизации; а во-вторых, кто же сказал г. И. Десятовскому, что книги, которые он навязывает лесовладельцам, есть мера, “могущая предохранить леса от расхищения и водворить порядок в лесном хозяйстве”? Такие книги могут послужить материалом для составления приблизительных статистических цифр ежегодно снимаемого с корня леса; это, пожалуй, так, если лесовладельцы не найдут выгодным скрывать эти цифры; но чтобы книга, выданная из казначейства с бланками для отпускных лесных ярлыков, или свидетельств, предохранила леса от расхищения или водворила порядок в лесном хозяйстве — это уже Бог знает, что за чепуха! Г. И. Десятовский, впрочем, хочет оправдаться в своих стесняющих предложениях. “Неужели (говорит он на 57 странице практического отдела “Ж<урнала> М<осковского> общ<ества> сел<ьского> хоз<яйства>”) нельзя подчиниться такой мере, с пожертвованием за книгу от 2 до 3 р<ублей> сер<ебром> в видах государственной пользы? Ведь этою мерою не стесняется владелец разумно пользоваться принадлежащим ему лесом и может продавать его сколько угодно”. Еще бы и в этом стеснить! А кто же поручится г. Десятовскому, что помещик, купив книгу в казначействе, будет уже непременно разумно пользоваться своим лесом? Каким манером эта книга наведет его на разум? Очень жаль, что г. Десятовский не объяснил нам этого. Не 2 или 3 р<убля> за книгу будут тяжки помещику, а тот бесконечный контроль, который сделается необходимым за точным исполнением велемудрого проекта г. И. Десятовского; та тяжкая ответственность, которую учреждает автор сей практической статьи за неимение книги, за которою отдаленному от города помещику, может быть, некогда будет послать в то время, когда набежит заезжий покупатель, а листы прежней книги будут в расходе. Наконец, долго зарапортовывавшийся г. И. Десятовский предлагает еще одно практическое и, притом, уже последнее узаконение, чтоб лица, обличенные в злоупотреблении по сбережению лесов, “как соучастники в воровстве леса, предавались уголовному суду с немедленным отрешением от должности. Такого рода строгость необходима (говорит наш автор), потому что потворствующая власть вреднее самого вора-лесокрада”. Все это совершенно справедливо, только жаль, что уже очень и очень неново. Закон давно так смотрит и на лесокрадов и на власти, им потворствующие, велит отрешать их от должности и предавать суду; да… лесок все-таки крадут себе подобру да поздорову. Г. Десятовский совершенно напрасно полагает, что закон слаб: он не дает потачки тем, кто изобличен в нарушении его; но дело то в том, как изобличить лесокрада-мужика и потворщицу власть? Вот где камень-то преткновения для русского человека! Конечно, если б это можно было сделать, например, хоть вот тем путем, которым мы докладываем просвещенной публике о рациональности проекта г. И. Десятовского, то оно как не изобличить! У каждого из наших читателей, благодаря Бога, есть свой царь в голове, с помощью которого он рассудит и, не погрешая, решит: мы ли правы, не признавая практичности практической статьи г. И. Десятовского, или он прав, а мы перед ним виноваты? А то подите-ка изобличите! Ведь не при свидетелях же берутся кондукторы потворства. Укажите, может быть, на мирские крестьянские сходки, где, не погрешая, узнают, на ком шапка горит; да ведь то, государь мой, “мир, громада, большой человек”; вам же, чай, главнейшим образом придется не мужиков изобличать, а те ведь мужичьих порядков не захотят…

Не знаем, какое впечатление произвела рассмотренная нами практическая статейка г. И. Десятовского на помещиков, владеющих большими и малыми лесными участками, и в какой степени они сочувствуют крайним регламентарным стремлениям почтенного автора; но мы прочли ее с чувством глубокой скорби о тех идеях, которые иногда приводят наши сельскохозяйственные органы, по преимуществу распространенные в помещичьем кругу. Мы не беремся судить о приличных для нашего лесоводства приемах таксации, хотя и положительно знаем, что непроходимые леса, о которых с сожалением вспоминает г. Десятовский, вовсе не свидетельствуют о высокой степени лесного хозяйства и благосостоянии страны; они, правда, составляют известный вид естественного богатства страны, но богатства нередко мертвого, непроизводительного и неспособного окупать в настоящее время расходов разработки. Наш дубровный северо-восточный край относительно и небогатый край, и несчастливый край, а потому, мы полагаем, нечего и вздыхать о девственных дебрях, куда ворон не заносил и костей человеческих. Что же касается прочих предложений г. Десятовского, то мы о каждом из них сказали в своем месте свое мнение и теперь позволим себе только прибавить, что в гибели русских лесов на многих ныне совершенно обезлесевших пространствах вовсе не виноват закон, а виновата крайняя недальновидность помещиков, не знавших цены дедовским наследиям и истреблявших леса на удовлетворение своих минутных прихотей вроде псарных охот, французских камелий и московских цыганок; виновато их бесхозяйство и убеждение в излишестве всяких затрат на содержание леса; виновато безумное шлифование в течение целой жизни солнечной стороны Невского проспекта и Кузнецкого моста, тогда как наследственное имение грабится наемными руками; виновато наше невежество в деле хозяйственной науки и вера во вдохновенные познания; виновато, наконец, — и даже больше всего виновато — общенародное неразвитие и отсутствие всяких понятий о доле, о праве, о справедливости, и многое-многое виновато… но никак не законы о сбережении лесов, которые, напротив, были у нас иногда слишком строги и не в меру карательны. Все, чего мы вправе ожидать от нашего правительства по настоящему вопросу, это — дарование нам возможно простых и известных за лучшие форм общего судопроизвоства, способных оградить и наше человеческое право, и право нашей собственности без проторей, волокит и хождения по делам; а остальное, как в отношении лесного хозяйства, так и в возвышении других отраслей отечественной производительности, должен сделать сам народ, уясняя себе связь общественных интересов с интересами частными. Одно размножение скотоводства, дающего удобрение земле, пищу, освещение, одежду и кожаную обувь человеку, вернее, чем всякий регламентарный проект, спасет сотни десятин липового леса, ежегодно засыхающего от сдирания лык на лапти, и такое же, если не более, количество березняка, переводимого на вредное во всех отношениях освещение лучиною и на разные другие продукты березового произрастания. Лес вовсе не составляет такого вида собственности, которая требовала бы особых правил: для него, как и для всякой иной собственности, довольно, чтоб человек разумно распоряжался своим добром и не протягивал лапу к чужому, ни воровским образом, ни по львиному праву; а это достигается, надеемся, не проектами, подобными тому, которым г. Десятовский угостил читателей журнала именованного общества сельского хозяйства.

Вторая статья рассматриваемого практического отдела, написанная г. С. Якимахом, под заглавием: “Несколько слов о мерах к улучшению сельского хозяйства в России”, представляет взгляд более современный и положительный, чем предшествовавшая статья г. И. Десятовского. Г. С. Якимах говорит о насущной необходимости при совершающемся изменении взаимных отношений землевладельцев к землепашцам “дать совершенно новое направление нашему сельскому хозяйству”; напоминает, что сельскохозяйственные общества еще очень мало оказали до сих пор того полезного влияния, которого можно было ожидать от них, и, полагая причину этого неуспеха в недостаточном распространении сельскохозяйственных журналов, возлагает большую надежду на землевладельческие съезды, где решались бы вопросы данной местности и обмен мыслей отдельных обществ составил бы непрерывную цепь сельскохозяйственных соображений, которые будут группироваться около центральных обществ сельского хозяйства: Московского, Вольно-экономического, Казанского, Южной России и друг<их>. “Тогда (говорит автор), когда местные небольшие общества будут служить как бы посредниками между главными учеными обществами сельского хозяйства и практическою жизнью, эти сношения покроют государство непрерывною сетью полезных знаний, разносимых во все отдаленные уголки, и наше сельское хозяйство проснется от векового летаргического сна”. Кроме того, он, для быстрейшего хода улучшений в сельском хозяйстве, находит нужным сделать следующие нововведения:

1) Разделить государство в хозяйственном отношении на округи, параллельно с существующим разделением по учебному ведомству.

2) При всех существующих у нас университетах и лицеях учредить особые агрономические отделения, то есть факультеты камеральных наук, подобно тому, какой с видимою пользою существует при Дерптском университете.

3) Открыть в центре каждого хозяйственного округа при университете центральное общество сельского хозяйства, с химическою лабораториею, механическим и техническим заведением и практическим хутором.

4) В каждом губернском городе и в некоторых уездах учредить общества сельского хозяйства и при них депо машин, необходимых и полезных в данной местности.

5) В каждом уезде и даже в каждом уголке уезда (!) учредить отделы обществ, для постоянных совещаний и возможно частых съездов помещиков (почему не вообще землевладельцев, без различий званий?) с чисто хозяйственными целями.

Правительственного содействия г. Якимах предполагает искать только в виде разрешения съездов и, так сказать, первоначального указания пути, под чем он, вероятно, разумеет указание заграничных машинных фабрикантов, с которыми правительство согласится войти в сношения в качестве поручителя за вещи, необходимые для предполагаемых автором машинных депо; ибо по дальнейшему духу статьи видно, что автор разумеет многосложные обязанности правительства, занятого делами, не допускающими его к участию в сельскохозяйственных интересах, и указывает на Американские Штаты, где “главный двигатель” (разумея здесь сельское хозяйство) — общество, а у нас — правительство. Там (продолжает автор, стр. 61) общество придумывает и делает все, что нужно, а у нас общество ни за что не возьмется, пока не вступится в дело правительство. Нас нужно еще водить на помочах не потому, однако ж, что мы не созрели (курсив подлинника), а потому, что еще не проснулись” (тоже курс. подл.). Этим автор и объясняет участие правительства, заявляемое учреждением сельскохозяйственного департамента, Горы-горецкого института, выставок, поощрительных медалей, наград, чего, однако, по мнению автора, недостаточно. Если не во всем, то в очень многом мы совершенно разделяем мнения автора и о нашей лени, и о нашей привычке возлагать все на правительство, и о нашей несостоятельности совершать прогрессивные улучшения одними усилиями частных лиц, но… мы не допускаем, чтоб мы одни только в этом и виноваты были; впрочем, не это точка наших суждений, и мы снова обратимся к пяти пунктам проекта предложенных г. Якимахом улучшений. Только один из них, располагающий централизацию агрономических обществ по масштабу учебных округов, кажется нам несколько нерациональным, и распределение более мелкое и более соответствующее климатическим и географическим условиям края представлялось бы, конечно, более выгодным; но, принимая в соображение те выгоды, которые на первое время представляют университеты, где уже есть и химические лаборатории, и ботанические сады, с которыми может быть мыслимо соединение и практических ферм, и наконец присутствие профессоров-специалистов, знаниями которых могут быть освещаемы практические наблюдения помещиков, заставляют и эту меру признавать пока необходимою. Итак, общий смысл всей статьи г. Якимаха дышит разумностью и горячим сочувствием к делу, которому он желает успеха путем свободных общественных усилий; но зато редакция поместила под этой статьею в высшей степени оригинальное и назидательное примечание. Редакции журнала Московского общества сельского хозяйства, как видно, ужасно не понравилось желание г. Якимаха, чтоб Россия запаслась хорошими и дешевыми земледельческими машинами иностранного приготовления, и вот она написала под статьею г. Якимаха нижеследующее примечание, свидетельствующее о совершенном незнакомстве с самыми простыми выводами политико-экономической науки: “Мы (говорит редакция) не можем согласиться в этом отношении с почтенным автором и признать эту меру полезною. Она (то есть эта мера) не поднимет успехов нашей сельскохозяйственной механики, а скорее убьет их. Мы думаем, что гораздо больше будет пользы, если у нас самих образуются фабрики земледельческих орудий и машин в наивозможно больших пунктах, а не одни только склады иностранных машин”. Мы знаем, что как ни странно такое замечание, но у нас оно может встречать в известном кругу известное сочувствие, ибо у нас еще есть люди, которые каждого убеждают печь дома ш булки, хотя они и не дешевле обходятся по цене и ниже по достоинству, чем купленная булка; но нам непонятно, как это наши сельскохозяйственные редакции то помещают статьи о сдаче помещикам солдат (см. “Журн<ал> Общ<ества> сел<ьского> хоз<яйства> Юж<ной> Рос<сии>” февр<аль> <18>61 г., ст<атью> г. Бенедского), то сами пишут такие примечания, которые к лицу разве только заклятому протекционному желчевику, вроде ситцевых фабрикантов, вопиющих против уменьшения таможенных пошлин и свободной торговли. Неужели же почтенная редакция, позволившая себе приведенное замечание, видит зло и в теперешнем допущении к беспошлинному ввозу паровых и некоторых других машин? Неужели, по ее мнению, лучше было бы для блага отчизны воспретить ввоз этих машин или обложить их такою высокою пошлиною, которая, в видах покровительства отечественным фабрикам, лишала бы русских людей возможности приобретать хорошие машины Кокереля, Альбана, Зигеля или братьев Брельс по той цене, по которой они доступны всем в настоящее время? Удивительные соображения! Давайте непременно у себя делать то, что можно приобресть на стороне и лучше и дешевле; давайте дома строить пекарную печку и расчинять дрожжи, чтоб выпечь булку, которая у нашего соседа-булочника уже приготовлена к нашим услугам и обходится дешевле, если вы примете в расчет, что в то время, которое вы потратите на сочинение себе булки, можно испечь нечто вроде примечания, написанного редакцией “Сельского хозяйства”, на которую все же нисходит известная благодать, не чета булке. А ведь можно сделать в это время и другую работу, более полезную для отечества, например хоть воз навозу свезти на поле или выбрать репьи из конского хвоста, которым животное от тяжести не может отогнать докучных комаров и мошек нелитературного свойства. Мы не называем тех политико-экономических соображений, которые, по выражению фельетониста “Русского инвалида”, делают эту науку всеобъемлющей наукой, заставляя труд и капитал висеть между небом и землею и дрыгать ножками (ipsissima verba), но мы позволяем себе ручаться, что в деле распространения у нас фабрик (какого бы ни было рода) нужно держаться знаменитого девиза laissez faire, lassez aller,[144] а не придумывать разных искусственных мер вроде блях и рогаток. Все нужно делать с толком, и любить свое отечество по-китайски вовсе не следует, а еще менее следует развивать такую любовь в других посредством печатного слова.

Теперь третья практическая статья “Сельского хозяйства” — “Об образовании дворянской денежной ссуды” Н. И. Александрова. Эта статья-проект, по нашему мнению, не представляет ни резких промахов, ни особенно практических планов и предположений; но она заслуживает внимания как попытка (хотя и весьма уже не новая) к уяснению необходимости кредитных учреждений для землевладельцев и, вероятно, разбудит в известных кружках ту беспробудную лень, которая обуяла от пахотника до бархатника большинство наших соотчичей, ожидающих себе правительственных пособий и манны, которую вкушали праотцы людей, рассматриваемых ныне в качестве евреев. Нам только странно, почему это почти все господа, пишущие о кредите для землевладельцев, о сельской полиции и прочих учреждениях человеческой цивилизации, всегда как-то смахивают на сословных адвокатов дворянства, забывая интересы всех землевладельцев, всякого иного наименования. Мы не будем высказывать нашего мнения о рациональности положений Н. И. Александрова: по известным нам причинам мы полагаем сделать это несколько позже; но должны заметить, что нам кажется до крайности непрактичным созидать ссуду собственно дворянскую, ввиду вероятной возможности размножения числа поземельных собственников и недворянского происхождения. Очевидно, что разночинные и вовсе нечиновные землевладельцы очень тесно свяжутся существом своих интересов с дворянами-землевладельцами, и как тем, так и другим отделяться друг от друга, по сословным соображениям, решительно нет никакого основания. Да и предложение об учреждении дворянского кредитного учреждения, “с целью снабжать исключительно помещиков” на счет процентного сбора с дворянской поземельной собственности, мы полагаем невозможным, потому что дворянская поземельная собственность, входящая в соображения автора, может быть продана, подарена, уступлена или иным каким образом отчуждена лицу вовсе не того привилегированного сословия, для которого Н. И. Александров проектирует ссудную казну. Как же тогда? Исключать нового владельца за нечистокровность от участия в операциях ссуды значит ведь подвергать дело многим неблагоприятным случайностям, сопряженным с колебанием фондов и баланса ссуды. Мы уже не говорим о том, что это корпоративное кредитное учреждение в земледельческом классе было бы очень несовременно и недостойно просвещенной нации, признавшей незаконность владения крепостными людьми. Не правильнее ли думать об учреждении землевладельческих ссуд, а не дворянских, не однодворческих, не крестьянских? Развитие земледельческих интересов дорого нам вообще, и думать, что кредит неодинаково нужен всем практикующим одно дело, при более или менее одинаких условиях, значит предполагать вещь весьма неудобную для помещения в практическом отделе такого почтенного журнала, как орган Московского общества сельского хозяйства.