ДВА МНЕНИЯ ПО ВОПРОСУ О БРАКАХ

ДВА МНЕНИЯ ПО ВОПРОСУ О БРАКАХ

Люди “древнего благочестия”, именуемые на общеразговорном языке “раскольниками”, всею силою своей узкой логики вооружаются против брачных связей “людей древнего благочестия” с православными и вообще “еретиками”. Разрешение православным браков с католиками и лютеранами “люди древнего благочестия” ставят в непростительную вину церкви православной и порицают ее за это содействие осквернению истинного христианства. Разговор об этом идет с давних пор и давно уже обогатился различными хитрыми доводами с той и с другой стороны.

Стремясь убедить, что Творец оскорбляется счастьем католика, соединенного с лютеранкою, или евангелички, сопряженной с православным, законники “древнего благочестия” приводят правила вселенских соборов: 14-е четвертого и 72-е шестого, также 10-е и 31-е правило собора Лаодикийского и сочинения Матвея Властаря, Никона игумена, Токтикона и многих других. Наши православные законоучители смотрят на это гораздо толерантнее и приводят с своей стороны разные места из духовных писателей, пользующихся церковным авторитетом, доказывая, что брачное соединение людей разных исповеданий не противно духу христианства или по крайней мере может быть терпимо. Вопрос этот долгое время был предметом жарких прений, в которых “люди древнего благочестия” нападали на “вводимый в христианство разврат”, а православное духовенство более или менее искусно отстаивало позволительность браков православных с христианами неправославными. Потом вопрос этот замолк: “люди древнего благочестия” остались при своем мнении, а православное духовенство при своем. Все время частою минувшего уже стеснения раскольничьей пропаганды об этом вслух почти не спорили, потому что и спорить-то было нельзя: шансы у спорящих были слишком неравны. Нынче, как известно, “людям древнего благочестия” повольготнело, они свободно заявили свои сочувствия к современным политическим событиям и, заявясь таким образом сами, стали снова поспаривать друг с другом: поморяне-беспоповцы с федосиянами, королевцы с поморянами и т. д. Словом, улегшиеся под запретом глаголания междоусобные раскольничьи распри готовы, кажется, снова проявиться в горячей полемике, которая лучше всего докажет недогадливым людям, что наши “люди древнего благочестия” очень узкие религиозные фанатики и никакие политики. Устные и письменные прения законоучителей разных толков необыкновенно любопытны и при всей своей узости и несовременности достойны большего внимания, Но пока эти прения идут только устно или письменно, они, к сожалению, совершенно недоступны критическому взгляду общества и прессы, способной отнестись к этим спорам с тем беспристрастием, которого они в самом деле заслуживают. Знаменитый вопрос “об изучении раскола” сам подошел к воротам и, постукивая клюкою, тянет свое скитовое: “Господи Исусе Христе сыне Божий! помилуй нас”. Ему стоит ответить из-за ворот условное: “аминь” — и откроется великая тайна, разоблачатся великие загадки раскола, с которыми великие современные публицисты носились как с писаной торбой. Этот “аминь” будет произнесен в тот день, когда раскольники перейдут от устных и письменных прений к открытой печатной полемике, хотя бы только друг с другом. Очевидно, кто может произнесть этот магический “аминь”. Это — правительство, которое имело полную возможность удостовериться, что “нынешний раскол вовсе не политическая оппозиция правительству и что правительство смело может дать “людям древнего благочестия” полнейшее равноправие со всеми гражданами царства и свободу совести”. Теперь, когда горячее желание наше частию уже удовлетворено правительством и правительство не имеет никакого основания сожалеть о том, что им сделано для “людей древнего благочестия”, мы ступим в этом вопросе один шаг далее: мы пробуем заявить еще одно желание. Нам остается желать, чтобы для низведения раскола с его пьедестала, задернутого завесой таинственности, ему была дозволена открытая литературная полемика одному толку с другим и даже с православным духовенством. Желание это некоторым людям может показаться несколько смелым, пожалуй даже дерзким, а пожалуй, чего доброго, и опасным. “У всякого барона своя фантазия”. Но, по нашей фантазии, желание наше выходит не только вполне законным и весьма умеренным и безопасным, но даже крайне полезным в интересах чистоты высоких истин евангельского учения.

Самая слабая сторона раскола есть узость его мировоззрения, нетерпимость и несовременность стремлений, не отвечающих ни условиям современной жизни, ни требованиям нынешней цивилизации, ни привычкам и нравам современного русского общества. За сферою вопросов чисто религиозно-догматических, в которых полемизаторы православные всегда найдут возможность отстаивать свои принципы с неменьшим успехом, чем полемизаторы “древнего благочестия”, которые станут отрицать эти принципы, возникает ряд вопросов житейских, на которые господствующая церковь смотрит совершенно иначе, нежели как смотрят учители “древнего благочестия”. К большинству таких вопросов православная церковь относится гораздо гуманнее и толерантнее, чем “люди древнего благочестия”. В этом ее сила, в этом ее смелая надежда на возможность выйти победительницею в каждом спорном вопросе.

Возьмем затронутый нами вопрос о браке. В нем, как известно, прежде всего и сильнее всего у людей развитых играет первую роль чувство, взаимная любовь, взаимная привязанность супругов. Сердцу повелевать, говорят, нельзя, да, может быть, и незачем. Пусть любит, кого любит, — лучше, чем никого не любит. Полюбит православный лютеранку, евангеличку, католичку, англичанку, кальвинистку или другую какую “еретичку” — церковь православная велит своему слуге освятить такой союз и молиться за него, а церковь “древнего благочестия” видит в таком союзе оскорбление истинного христианства и не только отвергает его, но клеймит именем разврата, наложничества и конкубинатства. Самый “сводный брак” на севере законен только со своими, а с “еретичкой” — блуд, за который человек “отметается от общения с истинными христианами”.

Недавно наше духовенство[2] вошло снова в полемику с “древним благочестием” по брачному вопросу и самым успешным образом доказало несостоятельность суровых, диких бредней, в силу которых раскол лишает человека права на брак с милым ему существом, если это существо не принадлежит к одному с ним религиозному толку. Православное духовенство не только нашло, что поставить против догматических доводов, поставленных раскольниками в защиту варварской теории, не уважающей союза любви и глумящейся над естественным правом сердца, но оно блистательно разбило эту дикую теорию даже на почве исторической. Вот что сказано в конце статьи, делающей честь автору и редакции журнала “Православный собеседник”:

“Для большего еще удостоверения в законности браков православных лиц с неправославными и с неверными можно представить примеры таких браков, как из Священного писания, так и из истории. Патриарх Иаков, например, женился на дочери неверного Лавана (Бытия, гл. 29), Иосиф — на дочери египетского жреца Пентефрия (Бытия, гл. 41), Моисей — на дочери Иофора, мадиамского священника (Исход, гл. 2), Самсон— на филистимлянке (Судей, гл. 14), Вооз — на Руфи, моавитянке (Руфь, гл. 4), Давид — на дочери царя гефсурского (Царств, кн. 2, гл. 3), Соломон — на дочери царя египетского (Царств, кн. 3, гл. 3). Эсфирь была женою Артаксеркса, царя персидского (Эсфирь, гл. 3); св. апостол “Тимофей сын бе некия жены иудеани, отца же елина”. (Курсив подлинника.)

Ну, где же хотя малейшее равенство шансов на общественное сочувствие у этих двух препирающихся законотолкователей? Есть ли микроскопический атом вероятия, чтобы современное русское общество обнаруживало что-нибудь, кроме презрения, к теории, запрещающей брак двум любящим друга друга людям за то, что над купелью одного Символ веры прочитан не совсем так, как над купелью другого, или трегубили, а не двугубили аллилую? От кого скорее будет ждать это общество еще больших уступок в пользу повсюду заявляемого желания изменения брачных законов: от узкого понимания рутинного начетчика или от людей, пишущих курсивом, что “св. апостол Тимофей сын бе некия жены иудеани, отца же еллина”? Двух ответов быть не может.

Прежде чем заключить нашу статью, предложим общественному вниманию еще один вопрос, естественно вытекающий из нового положения раскольников в русском царстве.

Теперь их права стали значительно шире; мы желаем, чтобы они стали еще шире, и даже высказываемся в пользу предоставления им возможности отстаивать истину своего учения путем открытой полемики, необходимой, по нашему понятию, в интересах истории раскола и как нельзя более отвечающей высшим соображениям правительства и выгодам государства. С тех пор как мы знаем о намерениях нынешнего министра народного просвещения познакомиться с системою и сущностью первоначального обучения детей в обществах “древнего благочестия” и предоставить им возможность лучшего, более полного, правильного и современного образования, не нарушая строго сохраняемых их обществами преданий, мы не сомневаемся, что результатом всех этих хороших мер, разумеется, явится просвещение, в размерах, не касавшихся до сей поры замкнутой в самой себе среды “людей древнего благочестия”. Плоды просвещения одинаковы почти на каждой почве. Свет гонит тьму отовсюду, из каждой головы, самой темной, самой засоренной предрассудками. Несмотря на несовместимость истинного просвещения с узкими преданиями фанатически религиозных “людей древнего благочестия”, оно все-таки принесет свой светлый, здоровый плод. Развитому сыну поморского начетчика не по сердцу придется подруга, способная только детей качать да клопов давить, а нравственно чистому федосиянину станут претить ложные отношении к своему посестрию. И чего не сделали Петровы крючья, плахи и каленые клещи, то легко и мирно создастся двумя-тремя кроткими разумными мерами, откроющими расколу путь победить самого себя. Он давно созрел для этого дела и давно на него просится. Имея некоторое знакомство с самыми заповедными преданиями раскола и зная по пальцам его слабые стороны, мы высказываем наши мысли и наши надежды совершенно сознательно и не боимся ошибиться. Нам ясно, и мы повторяем это еще раз, что “люди древнего благочестия” подошли к воротам. Привычным ухом мы слышим у этих ворот их скитовое: “Господи Исусе Христе, сыне Божий! помилуй нас” и ждем… когда для них раздастся давно желанный “аминь”.