Коминтерн и Тухачевский

Принято считать, что мировая революция — термин, олицетворяющий романтические надежды российского пролетариата на крушение буржуазного строя по всему миру без помощи извне (под влиянием одного лишь положительного примера), исключительно силами «тамошних» рабочих и крестьян. Это заблуждение.

Мировая революция — прагматическая доктрина внешнеполитического курса советского правительства в период с 1917 по 1920 год. Она предусматривала консолидацию всех левых сил за рубежом, создание сильных социалистических и коммунистических партий, способных в нужный момент взять власть в свои руки, на худой конец — повлиять на политическую ситуацию в стране, если необходимо — дестабилизировать ее. И в этот самый «нужный момент» в дело вступит Красная Армия. Таким образом, суть данной доктрины — вооруженная интервенция против буржуазных государств, в сочетании с выступлениями народных масс этих стран против собственных правительств.

Красная Армия была создана большевиками в 1918 году. Почти одновременно они приступили к формированию за рубежом того, что позднее получило название «пятых колонн», а русский писатель — эмигрант Роман Гуль назвал «одоленными душами».

Если дотошный исследователь не сочтет за труд и проверит, в каких годах были основаны коммунистические партии крупнейших государств мира, он с удивлением обнаружит, что созданы они были практически одновременно и в очень короткий промежуток времени — с 1918 по 1921 год.

«Коммунистический интернационал, Коминтерн, 3-й Интернационал (1919—43), международная организация, созданная в соответствии с потребностями и задачами революционного рабочего движения на первом этапе общего кризиса капитализма…» [10].

Некоторые могут возразить, что создание компартий в этот период связано с самим фактом возникновения на земном шаре первого социалистического государства, повлиявшим на умы за рубежом. Несомненно, что еще больше на эти самые умы повлиял поток русского золота. О том, что золото после Октября потекло за границу чуть ли не тоннами, сейчас известно уже практически каждому. Эта страница истории, хотя и содержит еще достаточно тайн, уже приоткрыта. Основная роль в движении золотого потока за рубеж принадлежала спецкурьерам Коминтерна.

Коммунистический интернационал (Коминтерн, III Интернационал) был создан в марте 1919 года для координации совместных действий ленинского правительства и зарубежных «левых» на «идейно-финансовой» основе. В Большой советской энциклопедии отмечается следующее:

«Однако основать Коммунистический Интернационал (III. — С.З.) удалось лишь после победы Великой Октябрьской социалистической революции 1917, оказавшей огромное революционизирующее (каково сказано! — С.З.) воздействие на весь мир и создавшей принципиально новые условия для борьбы рабочего класса в результате появления первого в мире социалистического государства» [10].

На самом деле Октябрь открыл доступ к практически неограниченному источнику финансирования — государственной казне бывшей Российской империи.

Одним из упорно насаждаемых в обществе мифов являются сказки о том, что Ленин якобы «дал свободу» бывшим колониям царской России и именно благодаря Ильичу Финляндия, Польша, Прибалтика обязаны своей независимостью.

Действительно, 2(15). 11.1917 года Совет Народных Комиссаров (СНК) утвердил «Декларацию прав народов России», которая декларировала равенство и суверенитет всех народов, входивших в состав бывшей империи, право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельных государств. Однако это вовсе не означало, что большевики действительно собирались выпустить бывшие колонии из сферы своих интересов.

Механизм был прост — свободу народам декларировали в ноябре 1917-го, но уже в октябре всю власть в Прибалтике, Средней Азии и Закавказье прибрали к рукам местные Советы депутатов, состоявшие в массе своей из большевиков и опиравшиеся на верные (русские) воинские части. Эти большевистские Советы, понятное дело, никуда от РСФСР уходить не собирались, а что по этому поводу думало коренное население, ленинцев совершенно не интересовало. В этих условиях РКП(б), формально «давая вольную» колониям бывшей «тюрьмы народов», совершенно не опасалась, что они обретут свободу фактически. Среднюю Азию и Кавказ в ходе Гражданской войны «красным» в итоге удалось удержать, но на западе дела приобрели нежелательный для большевиков характер. Эстонию и Латвию совместными усилиями отстояли немцы и войска Антанты, причем для этого пришлось ввести в Финский залив английскую эскадру (обратите внимание на этот частный, на первый взгляд, факт, имевший большое значение в будущем).

Вооруженная борьба длилась два года и только к началу 1920-го большевики оставили безнадежную затею. Литва окончательно обрела свою независимость в 1922-м и вновь гарантом ее послужила Антанта. Созданную в 1917 году на Украине Центральную раду Советы не признали, равно как и провозглашенную в 1918 году Белорусскую народную республику. Эти государственные образования не были советскими и в результате территории Украины и Белоруссии стали ареной ожесточенной борьбы, приведшей в конечном итоге к их разделу между РСФСР и Польшей. Москва создала на доставшихся ей территориях марионеточные социалистические правительства.

Действия большевиков в Финляндии вообще привели к гражданской войне в этой стране. Сразу вслед за Октябрьским переворотом финские «левые», при поддержке русских, стали создавать отряды Красной гвардии. Сторонники независимой Финляндии в ответ образовали отряды Гражданской гвардии.

К этому моменту на территории Финляндии еще находились около 40 тысяч солдат и матросов бывших царских армии и флота. Финский Сенат потребовал разоружения и выхода с территории страны этих частей. Законные требования финского правительства вызвали раздражение правительства советского, обозвавшего парламентариев соседнего государства «контрреволюционерами».

Словесной перепалкой дело не ограничилось, последовала команда из Питера — и 27 января 1918 года представители финского рабочего класса, оставшиеся в парламенте в меньшинстве, при поддержке русских частей организовали переворот, захватив столицу и всю южную часть Финляндии. Страна оказалась расколотой на две части: Сенат располагался в городе Вааса, а рабочее правительство (Народная делегация) — в Хельсинки (тогда еще Гельсингфорсе). Так действия ленинского правительства спровоцировали гражданскую войну в соседнем государстве.

Советская Россия с самого начала поддержала Финляндскую социалистическую республику, провозглашенную по настоянию Ильича. Однако планам предоставления ей военной помощи сбыться было не суждено из-за политического и военного давления со стороны Германии.

Когда в марте — апреле 1918 года, совершив «Ледовый переход», русские эвакуировали свой Балтфлот из Гельсингфорса, положение финской Красной гвардии стало крайне сложным. В апреле Красная гвардия была разбита в районах Тампере и Виипури (Выборга), а 15-го числа того же месяца высадившиеся на финское побережье немецкие войска заняли Гельсингфорс.

В ходе боев с обеих сторон погибло около 7 тысяч человек, еще 12,5 тысяч красногвардейцев умерло в лагерях для военнопленных от голода и болезней [29, с. 58–70].

Вот так Ильич «дал свободу народам». Справедливости ради следует отметить, что Ленин не стремился превратить бывшие колонии царской России в колонии РСФСР. Он старался «осоветить» их любой ценой с тем, чтобы включить в сообщество подобных (советских же) государств, причем где будет находиться командный центр этого сообщества, в Питере ли, в Москве или Киеве, Ильичу, по всей видимости, было не столь важно. Логика вождя такова: «Пока у руля этих республик «левые» — они наши ибо «левые» подчинены партийной дисциплине Коминтерна, которым в свою очередь управляет РКП(б), где все решается большинством голосов». При подобном раскладе новоявленные советские республики (а точнее, их «левое» руководство) сами стремились присоединиться к РСФСР.

На этой почве у Ленина со Сталиным, занимавшим в 1921 году пост наркома по делам национальностей, возник примечательный конфликт при подготовке «Декларации об образовании СССР». «Об образовании СССР… Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В первом параграфе сказать вместо «вступления» в РСФСР — «Формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии».

Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправными с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию…» (Из рабочей записки В.И. Ленина).

Дело в том, что Сталин (с апреля 1922 года генеральный секретарь ЦК партии) выдвинул идею так называемой «автономизации», то есть вхождения самостоятельных советских республик в состав РСФСР на правах автономий, фактически — в качестве колоний. Ленин отверг эту идею (он не желал возрождения империи в каком бы то ни было виде) и выработал иную, более демократичную форму объединения — вхождения на равных правах. В этом отразилась сущность двух диктаторов: Ленин — диктатор-революционер, Сталин же — диктатор-царь.

Уже упоминавшийся выше персонаж В. Суворова курсант-артиллерист на вопрос: «Ты коммунист?» отвечает: «Не коммунист, а член партии. Разницу понимать нужно». Так вот, Сталин являлся таким же «членом партии». Он никогда не был идейным революционером и социальные эксперименты большевиков его интересовали постольку-поскольку. В революции он увидел для себя шанс прийти к большой власти, и таких, как Сталин, в рядах революционеров было предостаточно, но не каждый умел ждать своего часа так, как Коба. Ему нужен был российский престол со всеми его атрибутами, он шел к нему долго и упорно. Но вернемся назад.

В период с 1918 по 1920 год Ленину и большевикам было «не до жиру». В первую очередь требовалось одолеть внутреннюю контрреволюцию, поэтому идея «экспорта революции» была отложена на неопределенный срок.

Подходящий (с точки зрения партийного руководства РКП(б)) момент наступил только после полного разгрома Колчака и Деникина на Восточном и Южном фронтах и эвакуации войск Антанты на севере и юге. Юденич был разбит в декабре 1919 года, а отношения с Японией удалось на время нормализовать созданием Дальневосточной республики (ДВР).

Оставались такие «мелочи», как разрушенная до основания экономика страны, крестьянские восстания и «белый» Крым. Но Ленина в тот момент это беспокоило не в первую очередь.

Первой на пути Красной Армии в Европу стояла Польша, именно через нее, транзитом, «мировая революция» должна была быть «экспортирована» на штыках бойцов Тухачевского и Егорова как минимум до Рейна.

«Военные возможности Советской республики значительно превосходили возможности Польши, однако Советское правительство, стремясь избежать вооруженного конфликта с Польшей и стараясь установить с ней добрососедские отношения, в январе 1920 года предложило начать мирные переговоры на основе признания за Польшей границ по линии существовавшего тогда советско-польского фронта» [10].

Более вероятной представляется версия о том, что Ленин не планировал начинать войну с Польшей до полного разгрома «белых» в Крыму. Именно поэтому большевики в 1920-м предложили полякам начать мирные переговоры на основе признания за Польшей границ по линии существовавшего в тот момент советско-польского фронта — Полоцк, река Березина, станция Птичь — Чудов — Дережко — Бар, то есть на 250–300 километров восточнее границы, установленной для Польши Версальским договором.

Ленинское правительство не устраивали подобные границы: они просто уже видели Польшу в составе РСФСР. Большевики элементарно тянули время, возможно, они даже подписали бы мирный договор. Однако, обеспечив безопасность на западной границе, «красные» рассчитывали добить Врангеля, а уже потом разобраться и с Польшей, начхав на все договоры (как они начхали на договор с немцами в Брест-Литовске). Но как бы то ни было, польская сторона 7 апреля 1920 года отказалась от дальнейших переговоров с Советами. У маршала Пилсудского были свои далеко идущие планы.

14 ноября 1918 года Регентский совет Польши передал свои полномочия Пилсудскому, который сразу же после того распустил указанный орган. Передало свои полномочия Бригадиру и «левое» Временное народное правительство Польской республики. Этот шаг поддержали и польские «правые» — эндеки. Протестовали только «левые» революционеры (оно и понятно — деньги Коминтерна необходимо было отрабатывать). Они пытались убедить народ в необходимости участия поляков в европейской социальной революции.

Однако свои надежды польское население связывало вовсе не с революцией. В стране царила эйфория от обретения независимости. Общество верило, что теперь все проблемы будут разрешены в одночасье и все беды уйдут вместе с иностранным господством. Вот как характеризовал настроение польского народа в то время один из руководителей польской социал-демократической партии (ПСДП) Енджей Морачевский:

«Невозможно передать упоение той безумной радостью, которая охватила в тот момент польское население. Спустя 120 лет исчезли границы, нет «их» (русских. — С.З.)! Свобода! Независимость! Объединение! Собственное государство! Навсегда! Хаос? Ничего. Все будет хорошо. Все будет, поскольку мы освободились от кровопийц, воров, грабителей, от фуражки с кокардой, будем сами хозяйничать…» [44, с. 85].

Сам Пилсудский не искал поддержки среди существующих в Польше политических партий. Ему необходима была более надежная опора и он обрел ее в лице армии. Преданные главкому вооруженные силы должны были сыграть роль «партии власти», стать опорой в политической борьбе.

Но армия была необходима Бригадиру не только в качестве внутриполитического средства. Вооруженным силам молодой Польши предстояло реализовать «концепцию границ» Магдебургского узника. После того как 28 июня 1919 года Германия подписала Версальский мирный договор, существовавшая угроза западным границам Польши исчезла. Зюк мог теперь приступить к осуществлению своих восточных планов.

«Он уже не пытался вступить на путь переговоров с целью урегулирования спорных вопросов и заключения мира. Ибо отдавал себе отчет в том, что только с помощью силы он может заставить Советскую Россию признать его планы…

Нередко пишут, что Пилсудского толкала на восток его мания антикоммунизма. Но в этом утверждении заключена лишь часть правды. Действительно, к коммунизму и осуществленным большевиками общественным переменам он относился враждебно… Однако, в сущности, хотя он коммунизм отвергал и осуждал, ему было безразлично, какой строй утвердится в России. Он был уже готов, хотя и с характерной для антикоммуниста гримасой неудовольствия, признать правительство большевиков, так как ошибочно (ошибочно ли? — С.З.) оценивал его характер и был убежден, что оно погрузит Россию в хаос, лишив ее великодержавности. А это считал исключительно благоприятным для Польши явлением» [44, с.98].

Фактически польско-советская война велась уже с февраля 1919 года. Территории, которые и поляки, и Советы считали «своими» (в Белоруссии и на Украине), первоначально были оккупированы немецкими частями. По мере их эвакуации вспыхивали стычки между занимавшими освободившиеся позиции поляками и красноармейцами. Противостояние в скором времени превратилось в постоянную линию фронта.

Большая часть польской армии в этот период вела борьбу с украинскими сепаратистами в Восточной Галиции, а также (до подписания Версальского мира) прикрывала западную границу от немцев. Основным силам Красной Армии также было сперва не до Европы, хватало Деникина, Колчака и Юденича.

В апреле 1919 года польские войска заняли Вильно (современный Вильнюс). Этот ход маршала, мечтавшего о возрождении Речи Посполитой, понятен, тем самым он пытался воссоздать необходимую составляющую былого союза — Великое княжество Литовское.

«Также было и с занятием Вильно. И в этом случае выяснилось, что Пилсудский не руководствовался личными мотивами, а учитывал прежде всего политические интересы, питая иллюзии, что вытеснение с этой территории советских сил облегчит достижение польско-литовского взаимодействия. Может, даже станет прологом к восстановлению унии, придававшей несколько веков назад силу Польше. Поэтому он не ввел на занятой территории польской администрации. Наоборот, его обращение, названное весьма примечательно «К жителям бывшего Великого княжества Литовского» возвещало, что Польша готова поддерживать свободолюбивые устремления местного населения. Однако эти планы были нереальными. Возникающее в то время литовское государство своего главного врага видело именно в Польше и даже слышать не хотело о соглашении, не говоря уже об унии (потому что это была уже другая Литва, балтийская, а не белорусская. — С.З.), в которой, учитывая силы обеих сторон, доминирующим фактором была бы Варшава.

Однако виленская операция не нарушила относительного спокойствия советско-польского фронта, как не нарушило его победное для поляков окончание боев в Галиции.

Тем не менее в 1919 году Советы вновь оказались в смертельной опасности — на Москву шел Деникин, который для окончательной победы над большевиками хотел использовать и польские войска в качестве союзника. При посредничестве Англии и Франции он (Деникин. — С.З.) потребовал от Пилсудского начать наступление и прежде всего нанести удар по Мозырю. Реализация этого плана могла действительно стать исключительно опасной для Советской России. Но польский главнокомандующий не сыграл отведенной ему роли. Не имеют значения предлоги, которыми он обосновал свой отказ. В сущности, он не желал успеха Деникину. Ибо его совершенно не удовлетворяла программа аннексий белого генерала, замыкающего Польшу в узких этнографических границах. Поэтому он не ограничился тем, что не поддержал наступления, которое могло привести к падению Москвы, но дал, кроме того, доверительно понять советской стороне, какова его позиция. Командование Красной Армии поняло его заявление. Стянутые с польского фронта части были брошены против продвигающихся вперед войск Деникина.

Сам Деникин в своих воспоминаниях оценивал эти большевистские силы примерно в 40 тысяч человек, утверждал, что они отняли у него победу. Он прямо обвинял Пилсудского в том, что тот помог спасти Советскую власть» [44].

Повлияла на решение Бригадира и беседа с другом детства — большевиком Юлианом Мархлевским.

«Пилсудский мог подать руку помощи белому генералу под Орлом, но из-за ненависти к прежней России не подал. «Все лучше, чем они. Лучше большевизм!» — сказал маршал Пилсудский…» [19, с. 89].

Однако в начале 1920 года Пилсудский решил, что настала пора претворить мечту о Речи Посполитой в реальность. А кроме того, он имел информацию польской разведки, что большевики сами готовятся перейти в наступление на западе (и это соответствовало действительности).

Весной 1920 года польские войска начали концентрироваться на украинском фронте. Советы в это же время стягивали на запад части с Урала и Кавказа, но делали это медленно из-за разрушенных транспортных магистралей на европейской части РСФСР. Таким образом ситуация отчасти напоминали события, происходившие 15 лет назад в Китае и Корее, а через 20 лет повторились в июне 1941 — го — обе стороны готовились к нападению, но во всех случаях русские оказались менее расторопны.

Не совсем понятно, каким образом Пилсудский собирался завладеть Украиной силами всего трех армий, входивших в состав Юго-Восточного фронта (2-й, 3-й и 6-й) общей численностью не более 75 тысяч человек. Это при том, что двумя годами ранее немцы не смогли решить такую же задачу силами 250 тысяч.

По всей видимости, маршал рассчитывал, что украинский народ в массе своей поддержит Симона Петлюру, стремившегося к военному союзу с Польшей. Вообще вся война с Советами, многократно превосходившими поляков в живой силе (имея в виду мобилизационные возможности), попахивала откровенной авантюрой. Вероятно, Зюк рассчитывал, что после трех лет мировой и трех лет гражданской войн Россия окажется не в состоянии вести серьезную борьбу на западе.

Как бы то ни было, 17 апреля 1920 года Пилсудский подписал приказ о наступлении на Киев. Против похода на Украину возражал один из видных польских военачальников Юзеф Халлер, командовавший в 1918 году польскими частями во Франции, но положения дел это не изменило. Похожая картина складывалась и в противоположном лагере.

«Поляки — Мархлевский, Дзержинский, Кон — не хотят с Польшей воевать; сторонники немедленной социальной революции в России, они против экспериментов на живом теле Польши. Троцкий целиком с ними (это утверждение Р. Гуля вызывает сомнение — уж кто-кто, а идеолог «перманентной революции» был обеими руками «за» поход в Польшу, а вот то, что эту войну хотел Ленин — большой вопрос. — С.З.); средина наркомов, как всегда, в замешательстве, и только Ленин один прет, хочет русским штыком «прощупать панскую Польшу», да так, чтобы трубка вошла в Варшаву, а конец глянул, может быть, на Рейне. И Ленин в который раз увел за собой всех наркомов, бросив Россию на «бастион капиталистической Европы на востоке» [19, с. 91].

21 апреля в Бельведере официально был подписан союзный договор с Петлюрой. Петлюровская Директория соглашалась на присоединение к Польше Восточной Галиции, Западной Волыни и части Полесья; польское правительство, в свою очередь, признавало «независимость» Украины.

25 апреля 1920 года польское наступление началось. Попытка окружить более слабую 12-ю советскую армию силами 2-й и 3-й польских армий не удалась, «красные» ушли на левый берег Днепра. Тем не менее 6 мая вечером первый патруль польских улан въехал на трамвае в оставленную большевиками украинскую столицу. 6-я польская армия преследовала 14-ю советскую в направлении Одессы. Таким образом, наступление польских войск протекало в расходящихся направлениях, что являлось тактической ошибкой.

8 мая 3-я армия генерала Эдварда Ридз-Смиглого (будущего главкома вооруженных сил Польши в войне с Германией в сентябре 1939-го) заняла весь Киев и плацдарм на левом берегу Днепра. Через несколько дней на Крещатике состоялся парад союзных войск (польские части и Украинская армия Симона Петлюры).

«И только диссонансом доносились слова рапорта с северо-востока, из Белоруссии: «Реакция населения в районе боевых действий 2-й армии еще раз убедительно подтверждает, что почти единственной притягательной силой для него является большевизм.

В течение месяца оказалось, что и на Украине польские концепции не имеют шансов на успех. А ведь в свое время главное польское командование правильно оценивало ситуацию. Еще до похода на Киев утверждалось: «Если в настоящее время провести голосование среди населения, вероятнее всего, подавляющее большинство категорически выскажется за нахождение в составе России…

Так и случилось. Фактически Петлюре не удалось захватить власть на Украине. Была несколько увеличена армия, главным образом с опорой на старые кадры — новых добровольцев прибыло только около двух тысяч. Самое главное, украинское крестьянство не поддержало Петлюру. Оказалось, что Киевщина, которая не желала ни немцев, ни Деникина, ни польских помещиков, не хотела также и украинских националистов. Киевщина хотела земли и мира» [44, с. 257].

Отметим любопытный факт. В те дни проходил 2-й конгресс III Интернационала (Коминтерна). Официальная советская историография практически нигде не заостряет внимания на одном немаловажном событии этого мероприятия, а именно на объявлении его участниками войны «Парижу, Лондону и Нью-Йорку».

Против этого решения выступил только Карл Радек. Он произнес тогда знаменитые слова: «Товарищи, а не получим ли мы по морде?» Поляки своим наступлением упредили большевиков буквально на несколько недель. Еще 20 апреля на расширенном заседании РВС с участием предреввоенсовета Л.Д. Троцкого и главкома С.С. Каменева (не путать с Каменевым Розенфельдом Львом Борисовичем, советским партийным деятелем) решался вопрос о новом (вместо В.М. Гиттиса) командующем Западным фронтом для начала наступательной операции в Белоруссии.

«Не врасплох застали польские сабли Совнарком, только чуть-чуть раньше зазвенели чем надо. Уже 20 апреля в Кремле на расширенном заседании Реввоенсовета главком «с усищами в аршин» С.С. Каменев вел разговоры с председателем реввоенсовета Троцким, кого дать командующим Западным фронтом, кто пригодится для удара по Европе?

А на следующем заседании под предводительством того же желчного, сязвой в желудке Льва Троцкого уже присутствовал экстренно прибывший победителем с юга Тухачевский… От имени правительства рассматривалось предложение объединить действующие на польском фронте войска под единым руководством. В обход склок, интриг, возрастов выставлялась кандидатура самого младшего, почти что мальчика, 27-летнего полководца Михаила Тухачевского, чьи статьи «Война мировая, война гражданская, война классовая» шли из номера в номер в «Правде»… Ответственный пост Михаил Тухачевский принял, не колеблясь, напротив, считал себя единственно возможным кандидатом…» [19, с. 92].

Итак, выбор был сделан в пользу М.Н.Тухачевского. Мы еще не раз встретимся с этим персонажем впоследствии, поэтому несколько слов о нем.

Бывший гвардии поручик Семеновского полка с юных лет мечтал о небывалой воинской славе.

«Юнкер болен, юнкер бредит наполеонизмом…» — так характеризует Р. Гуль юного Михаила Тухачевского. Это соответствует действительности.

«За ужином после работы шутили, пришел и «Борис Годунов» (Павел Петрович Лебедев (1872–1933), начальник Полевого штаба Республики и Штаба РККА (1919–1924). — С.З.) отдохнуть от надоедных разговоров с Троцким. «Борис Годунов» талантлив, тонок, в эту войну не верит: «Да не Польша, а Европа насыплет нам по первое число!» — говорит, улыбаясь. Тухачевский тоже улыбается: кто ему насыплет?

— Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! — смеется за ужином» [19, с. 92–93].

Впоследствии советские и российские историки немало напишут о великих заслугах Михаила Николаевича в деле укрепления обороноспособности СССР. Да не оборону он крепил, господа историки! Тухачевский, так же как и Сталин, готовился к «Большой войне». Он один из тех, кто был посвящен в сталинские планы (он разрабатывал их военную составляющую), и эти планы лично его, Михаила Тухачевского, очень даже устраивали. Когда кто-то из знакомых красного маршала позднее в приватной беседе задал ему вопрос: «Скажите, почему Вы с большевиками?», тот откровенно ответил: «То, что делают большевики, меня устраивает. Нам с ними пока по пути».

Большевики, а точнее, их руководитель, готовили новую мировую войну, вот это и устраивало Михаила Николаевича. Сталин готовил к войне страну, Тухачевский готовил к ней войска. И концепцию «глубокого прорыва» советские военачальники под руководством бывшего гвардии поручика создавали не от широты душевной. Беда в том, что предстоящую «Большую войну» (и победу в ней, естественно) Сталин считал своей, а Тухачевский — своей. После польской катастрофы 1920-го назревала новая великолепная возможность явить свои воинские таланты миру.

«Тухачевский не революционер; он не мог им быть по всему складу Души. Тухачевский — профессиональный солдат; но не кондотьер и не солдат по присяге. Тухачевский солдат с собственным умом, собственной храбростью, собственным вкусом к истории. Из такого теста выпекались Бонапарты, Бернадоты, Ней, Даву, Пишегрю» [19, с. 53–54].