Конец «красного Бонапарта»

В приватной беседе Тухачевский заявлял: «Я с большевиками, потому, что мне с ними пока по пути». Что это за путь — известно: «Большая война».

Все дело в том, что «идеей фикс» Тухачевского являлось стремление потрясти мировую общественность своими полководческими талантами в войне большого масштаба.

«— Смотрю на вас, знаете, и удивляюсь.

— Чему?

— Да, так. Вы ведь сами пошли на войну. А зачем? Были в отставке, пожилой уж человек, для вашего будущего все у вас есть, и вдруг пошли в эту бойню? — Тухачевский даже коротко захохотал, что случалось с ним редко.

…Офицер в воронке даже взволновался.

— Позвольте, да как же я могу сидеть сейчас в тепле и уюте, когда встала вся Россия? Это всего-навсего долг… Ведь вы сами тоже здесь и, вероятно, не считаете это странным?

— Я? — втемноте проговорил Тухачевский, словно даже чуть удивленно, — ну, я другое дело… Что у меня впереди? В лучшем случае, через годы служебной лямки пост бригадного генерала. Это, когда из меня песок посыплется. Война, мой друг, для меня все! Для меня тут или достичь сразу всего, что хочу, в год, в два, в три. Или — погибнуть. Я сказал себе, либо в тридцать лет я буду генералом, либо меня не будет в живых!.. В войне — вся цель моей жизни с пятнадцати лет!.. Вот, за два месяца, что мы в боях, я убедился, — для достижения того, что я хочу, нужно только одно — смелость! Да еще, пожалуй, вера в себя. Ну, а веры в себя у меня достаточно.

В этот момент к воронке Тухачевского подползла на корточках темная фигура.

— Ваше высокоблагородие, связь от батальонного, приказ поднимать в атаку.

— Хорошо, скажи, подымаю, — проговорил Тухачевский, приподнимаясь в воронке. — Прощайте, — засмеялся он собеседнику» [19, с. 33–34].

Европейские гастроли 1920 года сорвались под Варшавой и теперь 40-летний маршал жаждал реванша. Здесь интересы Сталина, планировавшего мировую войну, и Тухачевского, жаждавшего ее, пересекались. Сталин при всей своей нелюбви к «забияке» нуждался и в нем, и в Уборевиче, и в Триандафилове, и во всех других талантливых военачальниках, способных создать ему инструмент, с помощью которого он вернет старые и завоюет новые земли для новоиспеченной Российской империи товарища Джугашвили.

Тухачевский тоже не любил Сталина. В первую очередь он ни в грош не ставил воинские таланты человека, запланировавшего такое грандиозное и «трудноподъемное» предприятие, как мировая война. Он-то помнил, как «сталинцы» Егоров, Буденный и Ворошилов терпели в октябре — декабре 1919 года позорные поражения от Деникина под Батайском и Аксаем, пока РВС (то есть товарищ Троцкий) не назначил командующим Кавказским фронтом Тухачевского вместо Егорова.

С тех пор Александр Ильич затаил обиду на «барина».

Очевидно, у Тухачевского сложилось ошибочное впечатление, что в подобных обстоятельствах он станет для Сталина абсолютно незаменимым в грядущих битвах.

Еще раз подчеркнем: сама РККА 1930-х, ее стратегия, тактика, техническое оснащение, организационные принципы — дело рук не товарища Сталина и не Ворошилова с Буденным. Триандафилов, Тухачевский, Уборевич, Блюхер, Алкснис, Зоф, Геллер и другие — это и есть Красная Армия (авиация и флот), со всеми своими сильными сторонами, а также недостатками, сколь бы серьезными они ни являлись.

«Бирюзов поведал миру, что еще в 1927 году начальник Штаба РККА… Михаил Тухачевский написал письмо Сталину и в нем изложил программу глубокой и полной реорганизации Красной Армии» [64, с. 162–163].

И это действительно так. Весь план первых военных пятилеток составлялся генштабом РККА, а следовательно, Тухачевским и Шапошниковым (например, приписка о строительстве 60 глиссеров вместо 20 для черноморского флота в Справке разногласий штабов РККА и РККФ сделана лично рукой Тухачевского, а ведь именно глиссеры станут чуть ли не единственными кораблями советского ВМФ, от которых в Отечественную будет какая-то польза), Геллером и Ал кснисом, а вовсе не Сталиным, тот его л ишь утвердил в 1929 году.

Никаких «50— 100 тысяч» танков в год (это 250–500 тысяч в пятилетку, так что ли, ведь план составлялся не на год, а на пять лет?!), выдуманных «сталинским соколом» Серебрянниковым, в природе не существовало. Нельзя ли уточнить, так 50 или 100 тысяч танков планировали выпустить, уж больно велика разбежка? Пятилетний военный план был конкретен с самого начала, именно поэтому в 1928 году дописали 1075 танков, о не «1–2 тысячи». И еще. Если Сталин вообще отказался от производства танков в пятилетку и ударился в строительство железных дорог, то почему 1075 танков были все-таки добавлены и Коба это санкционировал? А ведь именно в этой, «рельсовой» якобы пятилетке было налажено серийное производство самого массового танка Красной Армии предвоенного периода Т-26 (1931 год) и «танков вторжения» БТ (1933 год).

«А еще — Днепрогэс. Это алюминий для самолетов. Это будущие наши танковые дизели В-2, лучшие в мире (пустое бахвальство. — С.З.). Все усилия — на Уралмаш, на Комсомольск, на Магнитку, на Кузнецк. База нужна» [64, с. 228].

Так ведь про то, что «база нужна» писали и Тухачевский, и Шапошников, причем в 1927-м без Сталина обошлись. А кто курировал и Днепрогэс, и Уралмаш, и Магнитку? Сталин? Все это курировал Пятаков, которого благодарный Коба прикончил в 1937-м. Сталин лишь осуществлял контроль и отдавал руководящие указания, а также двигал «фигуры» по доске так, как ему было угодно. А кто ведал производством вооружения и закупкой зарубежных образцов? Все тот же Тухачевский! В 1931 году без отрыва от основной деятельности (зампред РВС СССР) он был назначен Сталиным на пост начальника вооружений РККА (надо полагать, по причине абсолютной «бездарности» в этом вопросе). И Т-26, и Т-28, и Т-35 с БТ, вся авиация с артиллерией в массе своей были созданы при Тухачевском.

Но в начале 1930-х происходит кардинальное расхождение взглядов Сталина и Тухачевского на внешнюю политику страны, а точнее на то, с кем и против кого следует готовиться к войне. Этот факт выпал из поля зрения историков по той простой причине, что не был проведен анализ сталинских стратегических замыслов до 1933 года. Не вскрыв их, не получили ключ к произошедшему позднее. До 1932 года, когда еще была жива идея совместного с Германией противостояния Великобритании и Франции, взгляды вождя и его маршала на грядущую войну совпадали. После прихода к власти Гитлера в 1933-м последовало резкое охлаждение отношений между СССР и Германией (если Сталин хотел подтолкнуть Гитлера к нападению на Францию и Великобританию еще в начале 1930-х, то откуда этот «лед» во взаимоотношениях и замораживание контактов почти на 5 лет?).

Сталин в этот период находился на распутье. Нет, готовиться к войне он не перестал, но вот как и когда ее начать, он сейчас не знал. Лезть на Польшу, Прибалтику и Румынию нахрапом, не имея союзников — верное поражение, ибо почти наверняка в этом случае против СССР выступит еще и Германия. Сталин решил посмотреть, как проявит себя новое германское руководство, с самого начала враждебное англо-французам, так как своего решения покончить с «версальской удавкой» фюрер в долгий ящик откладывать не стал. В перспективе на этом можно было сыграть и прийти с немцами к обоюдовыгодному союзу, реанимируя тем самым идею «1932 года». Коба принял решение выждать.

Совсем по-иному вел себя в этот период Тухачевский. Обращает на себя внимание, что в 1933–1935 гг. он буквально «замордовал» конструкторов вооружений чрезвычайно сжатыми сроками сдачи готовых «изделий». От усовершенствованных разработок он иной раз отмахивался, требуя в кратчайший период наладить массовое производство уже рекомендованных ранее образцов, пусть и не столь совершенных, как новые. Складывается впечатление, что в то время, как Сталин «взял паузу», Тухачевский продолжал подготовку предстоящей кампании прежними темпами.

Михаил Николаевич очень спешил в этот период — это факт. Было ли это требованием Сталина? Можно ошибаться, но судя по газетным статьям и публичным выступлениям в 1935–1936 годы маршал действовал вразрез с политикой Кобы в отношении Германии. Это позволяет предположить, что, начиная с 1933 года, Тухачевский пошел «своим путем».

Что повлияло на изменение политической ориентации маршала с «про» германской на «анти»? Возможно, Тухачевский понял, что с приходом к власти в Германии нацистов вся идея «глобальной ломки границ» приказала долго жить. Значит, старый план нужно поменять на новый.

В чем истинный смысл предупреждений о германской опасности? Одни твердят о гениальном предвидении маршалом грядущей угрозы нацизма, но чтобы это предсказать, большим гением быть не надо было: всей Европе было ясно, что если, поправ версальские статьи, Германия опять станет на милитаристские рельсы (как известно, Ллойд-Джордж точно предсказал даже год, когда начнется новая мировая война — 1939-й), повторения 1914 года, уже в гораздо больших масштабах, не избежать. Тухачевский знал немцев, воевал против них и прекрасно осознавал ту степень угрозы, которую представляет для цивилизованного мира жаждущая реванша Германия. Отсюда и его предупреждение. К слову, подобными предупреждениями пестрели заголовки многих европейских газет. Но вовсе не предвидение грядущих европейских бед подвигло Тухачевского на его выступления против Германии. Суворов, например, утверждает, что причина выступлений маршала предельно проста: Михаил Николаевич — идиот. Однако если учесть тот факт, что через каких-то 3 года произойдет все, как и обещал Тухачевский, то кто же из двух (маршал или Сталин) в действительности больший идиот?

Для Тухачевского не было большой разницы, с кем в союзе воевать — с немецкими «левыми» против Польши и Франции или же с Польшей и Францией против немецких «ультраправых». Пришли в Германии к власти нацисты — тем лучше! Объединимся с Антантой и «дадим прикурить» Адольфу, это даже проще, чем бодаться с могущественными франко-британскими силами, за которыми еще и США. Агрессивные планы фюрера в этом случае также на руку — сойдем за «миротворцев», дважды «освободителей», не надо будет выдумывать никаких цивилизованных предлогов для агрессии. Вот в чем смысл выступлений Тухачевского, это сигнал Сталину: меняй ориентиры, бросай Германию, немцы нам больше не союзники. С 1935 года Тухачевский в ходе поездок во Францию устанавливает контакты с офицерами французского генштаба, так же как за 5 лет до того — с офицерами рейхсвера. Вот почему, решая, кого поддержать в грядущей политической борьбе, немцы сделали выбор не в пользу советского маршала, а в пользу Сталина.

«В тот момент Гитлер столкнулся с необходимостью принять важное решение — выступить на стороне западных держав (против СССР. — С.З.) или против них (на стороне СССР. — С.З.). Принимая это трудное решение, необходимо было также учесть, каким образом использовать материал, доставленный ему Гейдрихом (компромат на Тухачевского. — С.З.). Поддержка Тухачевского могла означать конец России как мировой державы, в случае же неудачи Германия оказалась бы вовлеченной в войну. Разоблачение Тухачевского могло бы помочь Сталину укрепить свои силы или толкнуть его на уничтожение значительной части своего генерального штаба. Гитлер в конце концов решил выдать Тухачевского и вмешался во внутренние дела Советского Союза на стороне Сталина.

Это решение поддержать Сталина вместо Тухачевского и генералов определило весь курс германской политики вплоть до 1941 года и справедливо может рассматриваться как одно из самых роковых решений нашего времени. В конечном итоге оно привело Германию к временному альянсу с Советским Союзом и подтолкнуло Гитлера к военным действиям на Западе, прежде чем обратиться к России» [79, с. 38].

Согласен, Сталин прекрасно обошелся бы и без немецкого компромата, но это вовсе не означает, что этого компромата не существовало вообще в природе.

Но не исключена вероятность того, что выступления Тухачевского — начало борьбы за власть с Кобой, нечто вроде негласной критики внешней (прогерманской) политики генсека. Это может означать подготовку к заговору военачальников против Сталина и его контакты с французами — из той же обоймы. Как известно, на следствии один из арестованных военачальников — Якир поведал, что в ходе поездок во Францию Тухачевский согласовывал с «трехцветными» детали готовившегося им предстоящего переворота в СССР. Возможно, что все эти показания просто «вложены в уста» бывшего командующего УВО и сталинского протеже ретивыми следователями НКВД. Но возможно, что это — правда, во всяком случае мы сами, без посторонней помощи пришли к выводу, что подобный вариант развития событий был по меньшей мере возможен.

В конечном итоге Тухачевский допустил две ошибки. Во-первых, посчитал, что Сталин не осмелится в отношении него на какие-то крайние меры (с кем же Коба Европу-то воевать будет?) Во-вторых, он не учел, что Сталин — не большевик, а русский царь, и как Другим русским царям, ему необходимы были райские земли у Босфора и «крест над Святой Софией» (даром, что половина собственной страны не освоено, воистину «черная дыра»). Что выигрывал Сталин от союза с Англией и Францией против фюреровского рейха? Да ничего! Ему нужна была Прибалтика, нужна Польша, а пуще всего — Босфор с Дарданеллами, Средиземное море до чертиков необходимо было, а разве немцы препятствовали ему в этом? Нет, препятствуют как раз британцы и французы — враги Германии. А значит, и не будет никакой дружбы с Антантой, а будет союз с немцами — вот как решался вопрос для Сталина. РККА в 1936-м уже была отстроена, значит, «забияку» и всю его компанию пора было убирать, тем более что те что-то начинают затевать. Этот вопрос совершенно ясен.

Иное дело, имел ли место «заговор Тухачевского» на самом деле?

«Однажды, гуляя по поселку, Лиля Юрьевна (Брик. — С.З.) сказала мне:

— Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде… Я тогда была замужем за Виталием Примаковым, командиром «Червонного казачества» во время гражданской… И все это время я — чем дальше, тем больше — замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна… Может быть, они действительно хотели свалить тирана? Или тот играл с ними, организовав провокацию?» [57].

В условиях тотальной слежки за военачальниками (а Тухачевского «пасли» ежечасно) ни о каком сложившемся заговоре речи быть не могло. Как заметил кто-то из российских историков: «Пока Тухачевский был не опасен, его не трогали, стал опасен — убрали».

Это не совсем верно. Начать с того, что маршал был обречен уже давно, как были обречены все военные, попавшие «под нож» первыми. После того как они сделали свое дело — создали инструмент агрессии, они стали ненужными и опасными для Старца. Коба ни с кем не собирался делить лавры победителя в будущей войне. Если уж он друга Николая в расход определил, жену довел до самоубийства и старшего сына третировал за то только, что тот осмелился на самостоятельный выбор, то что уж говорить о тех, кого он не любил? Суворов прав — Сталин избавился от ненужных людей. Ненужных лично ему — Сталину. Ему не нужны были «умники», вдобавок помнившие о том, как они с Ворошиловым «отличились» в Царицыне. Ему необходимы были исполнители, техники войны и не более того, отсюда и вал вновь созданных военно-учебных заведений, и количество абитуриентов в них, подскочившее чуть ли не в десять раз по сравнению с концом 1920-х.

Вместе с высшими военачальниками ликвидировали и их «ближний круг» — всю их команду. А затем и «дальний круг». А затем тех, кто награждался и выдвигался Тухачевским, Якиром и прочими (как, например, конструктор танков Николай Цыганов). А затем и многих из тех, кто всего лишь встречался с ними мельком (как, например, командир бригады подводных лодок А.А. Пышнов — «последний гардемарин русского флота»), а то и просто подозревался в симпатиях к расстрелянным.

Итак, созревавший заговор (если только он не был организован самим Сталиным) возможен. Это неудивительно, поскольку недовольство Старцем среди военных имело место и далеко не всегда носило скрытый характер.

«Помню, как в Москве уже — Ивана Панфиловича (командарма Белова. — С.З.) перевели начальником МВО — он рассказывал мне во время прогулки: «Знаешь, мне даже какую-то радость доставляет грохотать сапогами по металлическим лестницам Кремля — сталинские охранники за пистолеты хватаются, каков поп, таков приход» [57].

Достоверных фактов существования заговора нет, повторюсь лишь, что такое — возможно.

Никто до сих пор не заострял внимания на том, как быстро произошла расправа над военными руководителями страны. Спешка Ежова за кулисами, расстрел подсудимых в день после оглашения приговора… «Никакого суда не было, их просто убили», — рассказывал маршал Блюхер. А вагон Якира зачем среди ночи понадобилось отцеплять втихую, неужели не могли открыто войти и арестовать? Вывод напрашивается сам собой — Сталин всерьез опасался восстания армейских частей, поэтому и постарался побыстрее прикончить Тухачевского и всю его компанию. Ведь тот же Якир в случае чего мог поднять весь УВО, а там, глядишь, запылает вся Украина, всего четыре года назад испытавшая все прелести сталинской коллективизации и людоедства! Поэтому Иону под вымышленным предлогом и выманили в Москву, подальше от его дивизий.

Наткнувшись в 1936-м на «железобетонную» позицию Сталина по «германскому вопросу», у Тухачевского вполне могла созреть мысль о том, что «усатого» пора бы и снять. Было бы от этого хуже стране, как пророчествует Суворов? До того, что в конечном итоге сотворил с государством Сталин, явно не додумался бы ни Тухачевский с Якиром, ни Уборевич с Эйдеманом.

Да, эти люди пролили реки крови. Но на войне, тем более войне гражданской, тем более — в России, где по иному, без рек крови, никогда не обходилось. Но разве в мирное время они в действительности являлись «кровавыми безумцами»? Кто же из них был действительно клинически безумен? А вот товарищ Сталин — был! Товарищ Сталин был параноиком, причем клиническим! И убил врача (великого врача!) только за то, что он эту болезнь определил.

Кто залил кровью всю страну, причем в мирное время? Кто посадил десятки миллионов невинного люда? Кто занимался геноцидом других народов? Кто ограбил и низвел до рабского состояния крестьян? При ком в мирное время царил голод, доходящий до людоедства, вто время как танки штамповались тысячами? Чья бездарная политика привела к бесконечным и бесперспективным войнам на протяжении 15 лет, унесших в могилу более 30 миллионов собственных граждан? Кто спровоцировал мировую бойню? Кто прямо, а не косвенно повинен в гибели в этой, спровоцированной им войне, более 20 миллионов граждан других государств? Кто усадил страны Восточной Европы и СССР за «железный занавес»? Не многовато ли для «слуги Державы»? Да ни один, даже самый испорченный советский военачальник из числа расстрелянных Сталиным, не додумался бы и до половины из всего перечисленного!

«В своей книге «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург пишет: «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали литографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И.П. Белов. Он был очень возбужден; не обращая внимания на то, что кроме Мейерхольда в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных. Белов был членом Военной Коллегии Верховного Суда (Эренбург ошибался — Сталин назначил Белова, как и маршала Блюхера, Егорова и Буденного, членами Особого Присутствия). Белов рассказывал: «Они вот так сидели — напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза…» Помню еще фразу Белова: «А завтра меня посадят на их место…» Потом он вдруг повернулся ко мне: «Успенского знаете? Не Глеба — Николая? Вот кто правду писал!» Он сбивчиво изложил содержание рассказа Успенского, какого — не помню, но очень жестокого, и вскоре ушел… Белова вскоре после этого арестовали.

Я помню, как Иван Панфилович возвратился с процесса над своими товарищами во главе с Тухачевским. Он был совершенно черный тогда… Сел к столу, попросил у меня бутылку коньяку, открыл его и выпил всю бутылку, не закусывая. А ведь он пил редко, крестьянский сын, блюл себя… А потом поманил меня к себе и прошептал: «Такого ужаса в истории цивилизации еще не было… Они сидели как мертвые… В крахмальных рубашках и галстуках, тщательно выбритые, но совершенно безжизненные, понимаешь? Я даже усомнился — они ли это? А Ежов бегал за кулисами, все время подгонял: «Все и так ясно, скорее кончайте, чего тянете…» Я спросил Якира — помнишь, сестра его жены была замужем за моим помощником по разведке: «А он тоже враг народа?» Якир даже не посмотрел на меня, ответил заученно: «Да, он тоже враг народа…»

…Судили Тухачевского два его недруга: маршал Егоров, командовавший Юго-Западным фронтом вместе со Сталиным, и Буденный; Блюхер и Белов были фигурами нейтральными, их использовали… Было необходимо соблюсти декорум — в этих вопросах Сталин был большим специалистом.

За всеми участниками Особого присутствия — сразу же после окончания кровавой трагедии — Ежов поставил слежку.

О результатах Сталину докладывали ежедневно.

Доложили и о том, что Егоров сник, замкнулся в себе, сказал одному из близких: «Я оказался пешкой в грязной игре. Мне стыдно самого себя» (это стало концом сталинского выдвиженца, а ведь был 1-м замом наркома обороны. — С.З.).

Смогли записать подобные же разговоры Ивана Белова.

Маршал Блюхер заметил командарму Штерну во время боев против японских армий, вторгшихся в Монголию (ошибка Юлиана Семенова — Блюхер был формальным командующим войсками во время боев у озера Хасан, фактически же, как свидетельствуют очевидцы, он был отстранен от руководства частями Начальником политуправления РККА Мехлисом уже на второй день конфликта. — С.З.): «Это был кровавый фарс, но я не могу понять, отчего же они во всем признавались?! Отчего же их лица были белые, словно мукой обсыпанные? Почему у них были чужие, мертвые глаза?!» (версия — следователи использовали наркотики или транквилизаторы перед судебным заседанием, поэтому оно и длилось всего ничего — меньше часа, чтобы подсудимые не успели прийти в себя, потому так торопился Ежов; исторический пример — показания Ван дер Любе на процессе по поводу поджога рейхстага. — С.З.).

Егорова и Белова расстреляли после нечеловеческих пыток. Блюхер — чтобы не выйти на процесс — выколол себе глаза в кабинете Берия и был там же убит.

Буденный одобрял исход процесса, показывал друзьям в лицах, как кололись Тухачевский и Якир.

Вскоре после расстрела героев гражданской войны, — продолжает Александра Лаврентьевна, — Сталин вызвал Белова… В кабинете сидел Ворошилов… Сталин долго ходил по кабинету, а потом, остановившись перед Иваном Панфиловичем, спросил:

— Любишь меня, Белов?

— Вы ж не женщина… Потом помолчал, нервы, видимо сдали, и выдохнул:

— Да как же вас любить, когда вы революцию погубили?

Сталин хлестанул его по щеке, обернулся к Ворошилову:

— А ты его на новую должность рекомендовал… Нехорошо.

Из сталинского кабинета Белова увезли в тюрьму. На расстрел его вели под руки, шел он, как каучуковый, подскакивал, все кости были переломаны.

Ну, а потом пришла моя очередь…

Детей забрали в детприемник, туда моя мама поехала, а ей говорят, что моя трехлетняя дочка Клементина умерла от голода… Мама спрашивает: «А где хоть ее могилка?» А ей в ответ: «Будем мы еще вражеских змеенышей хоронить… Иди вон в ров, там их много лежит, раскапывай, может, по костям родное определишь» [57].

Это, видимо, и есть тот самый народ, в котором Сталин «будил чувство Родины».

Современная экспертиза обнаружила на бланках допроса Тухачевского следы крови. Зачем били маршала, если арестовали его якобы «поделом»? Ясно зачем — липовые показания выколачивали. Выходит, не было реального повода к аресту? Семью Михаила Николаевича, кстати, за что «упекли», они тоже стране «навредили»? Но тут вдруг выясняется, что «Тухачевский лез в дела, в которых ничего не понимал. В которые его не просили лезть (начальника Штаба РККА?! — С.З.). В которые он не имел права лезть (7-м зам наркома обороны?! — С.З.)» [64].

Так с этого и следовало начинать! Оставим в покое «гениальный» замысел главаря, который придуман и никогда не существовал в голове Кобы в действительности, и зададим простой вопрос — если все так, зачем тогда доказывать, что Тухачевский — дурак и вредил стране? Это начинает напоминать потуги Исаева и Мухина, сперва пытавшихся доказать, что списки побед немецких воздушных асов не соответствуют действительности, а затем вдруг начинающих объяснять, что причина поражений «сталинских соколов» — плохое техническое состояние их самолетов.