Деньги вперёд (цыганская повесть)

Ай, у цыгана дочка больна.

Лекарь пощупал — точно, больна.

Ведьму позвал — испугалась она.

Шепчут ромалэ — сглаз, белена.

Ай, твоя старшая стала бледна!

Юная грудь каменеет, болит.

Катя себя обнимать не велит.

Катенька денег шибать не идёт,

русые косы свои не плетёт.

Волосом светлая — в бабку пошла:

воля цыганская чадо нашла

или украла — бабка была,

ой, на-на, ликом бела.

Да и отец не тёмен лицом,

век не ходил серьгой да кольцом,

шляпы, однако, снимать не привык.

Крепок рукой, ещё не старик.

Ребе в Одессах он деньги давал,

золота много монахам совал.

Свечи заказывал — в толщу руки.

Богу велел передать: «Помоги».

Екатерина тонкой свечой

тает и гаснет, укрыта парчой.

Пышных подушек жар истомил.

Милых подружек гомон немил.

Вот он пошёл в полуночный раздол,

В поле костёр искроглазый развёл,

бросив угрюмо: «Со мной не ходить.

Время пришло кое с кем говорить».

К небу, как волк, запрокинул кадык

и захрипел: «Ты могуч и велик.

Кто я? Я вор, и таков мой народ.

Но — я давал Тебе деньги вперёд!»

Падают звёзды с небес на холмы.

Оцепенели волы, как волхвы.

Плёткой хлестнул он землю в сердцах.

Брызнули к небу искры и прах.

— Только красивые деньги давал.

Мятых лавэ я не брал у менял.

Слуги Твои принимали бакшиш.

Где же Ты сам? Почему Ты молчишь?

Слышал — Ты благ к простоте, нищете.

С вором висел на римском гвозде!

Знаю — меня искупленье не ждёт.

Но я давал Тебе деньги вперёд».

Злыми слезами слова погасил.

В табор вернулся, горилки спросил.

Пил до рассвета, думу гадал.

Утром все деньги народу раздал.

В полдень коней и повозки раздал.

Сёдла парням безлошадным раздал.

Золото в ярости всё раскидал.

И в пыль-дороге ковры раскатал.

Третьего дня в домовину легла

Катенька, любая дочь, и была,

словно невеста, в гробу хороша,

так, что в куски разрывалась душа.

Вскорости табор ушёл и забыл.

Новую степь, как жену, раздобыл.

Стал близ могилы жить он один,

сам себе раб и господин.

Ходом светил возвратился когда

через три осени табор сюда,

весть разносили майдан и шинок —

странную быль среди здешних дорог:

где ни бахчи, ни отар, ни жилья,

видят ночами, подобьём копья,

пламя костра — подойдёшь: ни души.

Только два голоса слышно в тиши.

Спорят? Пожалуй. Но так, как прибой

горькой волной с побережной дугой.

Камень о камень — возглас, ответ.

Этому спору скончания нет.

А подойти разобрать хоть словцо —

только огонь опаляет лицо.