Дух и самооценка российского человека 1914 года
Дух и самооценка российского человека 1914 года
Но, возможно, наиболее радикальное отличие нынешнего усредненного российского самоощущения от самоощущения человека 1914 года кроется в совершенно ином состоянии духа. Прежде всего. Российская империя (в лице своих подданных) чувствовала себя страной грозной и молодцеватой. Это чувство не могла поколебать даже неудачная японская война, ибо велась она, по народному ощущению, как-то вполсилы и страшно далеко, в Маньчжурии, на чужой земле. Мол, если бы Россия сильно захотела, напряглась, от японцев бы мокрое место осталось. Надоело — вот и бросили эту войну, не стали вести дальше. Не обсуждаю, так это или нет, говорю о преобладавшем настроении, хотя, разумеется, присутствовали и досада, и горечь, и разочарование.
Эта уверенность в русском превосходстве над остальным миром хорошо описана Буниным. Он рассказывает про мещанина, у которого снимал квартиру. Это был, я думаю, вполне распространенный тип врожденного, органичного, естественного патриота, которому не, надо было приходить к своему патриотизму! путем каких-то мучительных поисков. При слове «Россия», пишет Бунин, у него непроизвольно сжимались желваки, он бледнел. Не исключаю, что бунинский мещанин был ксенофоб и ограниченный человек. В данном случае это нисколько не важно — таковы были простые люди кануна Первой мировой войны в большинстве христианских стран. Важно другое: когда народ непоколебимо уверен в своей стране, ему не страшны никакие трудности. Сказанное справедливо даже для тех случаев, когда эта уверенность основана на неполном знании, неосведомленности или даже наивности.
Уверенность всегда гипнотизирует. В начале века, в связи с пуском Транссибирской магистрали, большая группа иностранных журналистов проехала по ней до Иркутска и обратно. От них едва ли могли ускользнуть отсталость бытовых условий и другие минусы тогдашней России, но все статьи (до 150!), отправленные иностранными журналистами с дороги в свои газеты и журналы, оказались крайне благожелательными, а многие и просто восторженными. Да, рукотворное чудо впечатляло, но еще больше впечатляли сила духа молодой и бодрой нации. Особенно отличились французские журналисты. Один из них писал, что история поставит постройку Великого Сибирского пути по своему значению сразу после открытия Америки, другой увидел в дороге гарантию будущего полного русского экономического господства на Востоке. И подобные высказывания не казались тогда излишне смелыми 74.
Раз уж я затронул эту тему, добавлю, что для своего времени прокладка дороги от Урала до Тихого океана была абсолютно выдающимся достижением. По своему значению она вполне сопоставима с высадкой человека на Луне. Достаточно сказать, что второго широтного пересечения Азии нет в полном смысле слова и по сей день, хотя великих проектов было немало. Российскую историю вполне можно делить на время до Дороги и время с Дорогой. Дорога стянула великую страну в единое целое, консолидировала её, спасла от распада в страшное пятилетие 1917–1922-гг.
Если сравнить историю ее строительства (Транссиб был заложен в 1891 г., а уже через десять лет, в 1901-м, пошли поезда Петербург-Владивосток) с той тягомотиной, в какую вылилась прокладка вдвое более короткого БАМа (строительство велось с перерывами в 1932–1951, возобновлено в 1974 и не закончено по сей день, ибо Северо-Муйский тоннель будет открыт для движения, говорят, только в 2002 году), да еще с поправкой на технический прогресс за столетие, то на этом примере напрашивается вывод, что советская созидательная энергия оказалась примерно вдесятеро слабее имперской. Это очень хорошая иллюстрация к обсуждаемой теме.
Российская империя буквально вибрировала витальной энергией, и понятие «серебряный век» (на самом деле, воистину золотой) приложимо не только и не столько к литературе и искусству, но практически ко всему, в чем она проявила себя перед своей нелепой гибелью. Я не утверждаю, что позитивный дух пронизывал в ушедшей России всё и вся, так что бывает нигде. Как в любом обществе, было полно социально ущемленных. Более того, задним числом видно, что стремительное капиталистическое развитие маргинализировало избыточно многих. Социологи утверждают, что когда число людей, считающих, что терять им нечего, достигает пяти процентов, это уже очень опасный уровень. Как показали ближайшие годы, Россия кануна Первой мировой войны подошла к этому уровню или его превысила. Пять процентов населения в то время — это примерно 7 млн. человек, огромное количество. Сперва события 1905–07 гг., а затем безнаказанность и ожесточение гражданской войны дали этим людям возможность реализовать свою разрушительную энергию, и какую! По сравнению с ними сегодняшние маргиналы (к счастью) производят впечатление людей с вынутым стержнем.
Но благоприятный, казалось бы, фактор — высокая самооценка нации, как следствие ее растущей витальности и энергетики (даже при наличии некоей негативной составляющей — а где ее нет?), оказал в судьбоносный миг дурную услугу этой нации. Воистину, иногда стране полезно быть менее уверенной в себе. Всеобщая вера в русскую силу и несокрушимость бесспорно оказывала давление на действия людей, принимавших решение о вступлении России в войну 1914 года. Эта вера била через край. Буквально каждый, кто описывает день объявления войны, вспоминает об энтузиазме, охватившем решительно всех, о ликующих толпах на улицах. Сомневающиеся и пессимисты так себя не ведут.
Если бы Россия 1914 года жила своим нынешним самоощущением, то, конечно, остереглась бы ввязаться в ту войну, самую роковую в своей истории. Это, наверное, единственный возможный плюс низкого духа нации. Все остальные последствия низкого духа негативны.
Вовсе не хочу этим сказать, что россияне образца 2000 года плохи или тем паче безнадежны. Не устаю повторять, что они совершили чудо, преодолев коммунизм. Они обнаружили немало неожиданных и замечательных качеств 75. Но все это не отменяет того факта, что их дух сегодня непозволительно низок.
Они бесконечно далеко ушли от себя самих образца 1986 года, и о том, чтобы вернуть их в прежнее состояние, не может быть и речи. Но нас сейчас больше интересуют сопоставления с другим годом, 1914-м. Интересует, можно ли перебросить мост над этой пропастью? Отвечает ли наш современник с его, прямо скажем, иным восприятием своей страны, идеалу воссоздания ценностей ушедшей России?