Дух нации и мрачные песни о важном
Дух нации и мрачные песни о важном
Удивительно, но отечественные СМИ делают все, чтобы эта Божья милость не была осознана нашим народом как милость. На наших глазах они строят новый миф, превосходящий своей мерзостью все рассмотренные выше — миф о бедствии, якобы постигшем Россию с крушением коммунизма. То, что в апокалиптических оценках заинтересованы коммунисты, объяснения не требует. Мотивацию же демократических СМИ при нынешнем раскладе сил в стране поймет разве что психоаналитик.
Роль печати и эфира у нас сегодня воистину парадоксальна. Они — главные стражи наших свобод и демократических достижений. И они же — мощный дестабилизирующий фактор. Можно гордиться тем, что нигде на просторах бывшего СССР не появилось таких зорких и зубастых средств массовой информации, как в России. Не будь их, духи гнилых коммунистических болот, возможно, уже утянули бы нас в какую-нибудь новую историческую трясину. Однако лихая безоглядность наших СМИ, их любовь к мрачным прогнозам и подстрекательским заголовкам, их похоронный настрой вперемешку с шутовской развязностью, их незнакомство с заповедью «не навреди» также вполне способны торпедировать наше будущее.
Мини-эсхатологию, которую наши СМИ то ли от затмения разума, то ли от инфантилизма уже 8 или 9 лет всячески внедряют в наше сознание, хорошо обрисовал председатель российского Социал-демократического союза Василий Липицкий:
«Сложился повторяемый из года в год стереотип. По весне мы слышим: „Вот вернется осенью народ с огородов и дач — тогда и грянет буря!“ Зимой нас подбадривают: „Вот иссякнут к весне запасы, собранные, на дачах и огородах, — тут-то народ и поднимется!“, „К лету промышленность окончательно встанет!“»
Горько признавать, но наша журналистика повинна в нескольких тягчайших грехах. Первый из них состоит в том, что за последние годы она полностью разрушила мировосприятие среднего нормального человека, постоянно внушая ему мысль, что он существует в обстановке нескончаемой катастрофы, что Россия переживает перманентную трагедию, что каждую сферу нашего бытия постиг провал и крах. Эту установку наших СМИ Иван Толстой (Радио «Свобода») грубо, но метко определяет как дерьмоцентризм, а пишущий эти строки — как катастрофизм 44. Такая установка есть достаточно сложный феномен общественной психологии, но главная причина ее господства проста: в самом организме наших СМИ живет и паразитирует, как солитер, Большой Негативный Миф о России. Множество журналистов и публицистов, пишущих о ее проблемах, капитулировали перед этим мифом еще до того, как взяли в руку перо. Их истошная ирония и грошовый скептицизм, посягающие на сферы, обычно табуированные уже на уровне подсознания, самый их тон по отношению к родной стране — ничто иное как попытки отвлечь внимание от факта капитуляции.
Совсем неспроста в этой среде зародился новейший миф о том, будто «Россия разгромлена в холодной войне». Так и хочется спросить: с кем вы, мастера культуры? Откуда у вас эта песня? Считать, что Россия потерпела поражение, могут только люди, прочно связывающие себя с коммунизмом. Да, тт. Ленин, Сталин, Троцкий, Дзержинский. Ежов, Берия, Хрущев, Брежнев, Андропов и примкнувший к ним Шепилов, действительно, потерпели поражение. Но не Россия.
Россия в холодной войне, хочу напомнить, вообще не участвовала ни минуты. В этой войне разгромлены коммунизм, несвобода, Политбюро, железный занавес, гонка вооружений, соцсоревнование, соцреализм, Главлит, Агитпроп, «единство партии и народа», «ленинский университет миллионов», номенклатура, «братская помощь» злодейским режимам, борьба с религией, убийственная «мелиорация» земель, поворот северных рек, полная инфантилизация общества, шутовские выборы, кукольный «Верховный совет», «пролетарский интернационализм», спецраспределители, стукачи, кумачи, парткомы, месячники борьбы, ленинские комнаты, пятые пункты, 101-е километры, погранзоны, радиоглушилки, характеристики «от треугольника», «есть мнение», «под мудрым руководством», повальная стандартизация жизни, нечеловеческая тоска (вы не забыли, что буквы СССР означали Страна Смертельной Скуки Ради?), дефициты, «доставание» вещей и продуктов, очереди, «не больше килограмма в одни руки», невозможность видеть мир, разлитая в воздухе фальшь, унижающая демагогия, официозная культура, осторожность в разговорах, тотальное убожество, ежедневная порция стыда, неостановимый идеологический долбёж, шизофреническое двоемыслие, фига в кармане, партсобрания и все прочее, что составляло черный ужас и идиотизм подсоветской жизни. Все это было бесконечно враждебно самой душе и сути России, так что главной победившей стороной в войне, затеянной когда-то коммунистическим СССР, стала как раз Россия.
Согласен с Мариэттой Чудаковой (Грани, № 182, 1996), определившей позицию наших демократических СМИ как «социально-комфортную, гиперкритическую, обеспеченную традиционно престижным статусом „властителей дум“ и амбициями „четвертой власти“», не сумевшую сочетать «традиционно культивируемый критицизм с социальной ответственностью и рациональным политическим поведением». В свое оправдание «многие любят повторять, что „ничего не изменилось“ [трудно придумать что-то глупее — А.Г], - самогипноз помогает им, активно пользуясь свободой слова и печати, обходиться без всяких конструктивных идей». Болезнь на диво упорна. «Обличения и насмешки сыпались на президента и правительство (независимо от состава) все пять лет, приутихнув месяца за 2–3 до летних выборов (когда Зюганов стоял уже на пороге Кремля), с тем, чтобы возобновиться после них».
Второй грех наших СМИ, за который им не оправдаться никогда, таков. Сотни тысяч, а может быть и миллионы супружеских пар в России не родили еще одного ребенка не потому, что не могли себе это позволить или не хотели, а потому, что каждый день на них обрушивались пророчества близких катастроф, неминуемых социальных взрывов, русского бунта (совершенно верно, «бессмысленного и беспощадного» — чем хуже наш журналист знает родную словесность, тем тверже он помнит полдюжины основополагающих, на его вкус, цитат, путая только их авторов).
Наши СМИ не пожалели сил, чтобы замедлить хозяйственное развитие страны — в этом их третий великий грех. Они отвадили множество потенциальных инвесторов, бесконечно преувеличивая слухи о тотальной криминализации российской жизни, ненадежности ситуации, неизбежном «откате реформ», близкой смене курса, нестойкости правительства, всеобщей продажности властей всех уровней. Не думая о последствиях, они невольно подыгрывали конкурентам российских предприятий, распугивая клиентуру последних — к примеру, фильм Говорухина о кражах из контейнеров (чего на самом деле в России меньше, чем в среднем по миру) послужил зарубежным морским перевозчикам отличной антирекламой Транссиба, а это, как мне сказали в МПС (хотя не поручусь, что дело только в этом), стоило нашей казне миллиардов, которые ей приносил контейнерный поток Находка-Европа. Бесконечным враньем о русской мафии, якобы раскинувшей щупальца по всему глобусу, о «грязных деньгах» из России 45 они вредят отечественному бизнесу за рубежом, вредят каждому из нас, когда мы посещаем заграницу либо собираемся это сделать.
Наконец, склонность наших СМИ в трудные для страны дни к истерикам представляет уже просто общественную опасность. Так было между 15 и 22 мая 1998, когда «рельсовая война» (напомню, бастующие шахтеры перекрыли Транссиб и Ростовскую железную дорогу) совпала с финансовым кризисом, большой студенческой демонстрацией в Москве и другими достаточно серьезными событиями. К тому же незримо присутствовала еще одна угроза. «Во имя спасения десятков тысяч людей, — рассказал позже министр путей сообщения Н. Аксененко, — я вынужден был бы дать указание двинуть поезда на бастующих. Скопление опасных грузов, чреватых техногенными катастрофами, было близким к беде. Мы бы сделали все, чтобы освободить пути».
Как же ведут себя в эти дни (да и в дальнейшем) наши СМИ? Дм. Юрьев в «Русской мысли» (28.5.98) блестяще описал, как они включали механизмы раскачки общественного сознания и как эта раскачка входила в разрушительный самовозбуждающийся режим. Журналисты как по» команде «заговорили о ситуации в России в целом и о перспективах российских финансов в частности… в терминах катастрофы, краха, провала, преддверия гражданской войны», стали рисовать, забыв о чувстве реальности, «чудовищный образ гибнущей нации». В этом занятии они слились в «единый общероссийский экзальтированный хор», вошли в «какой-то мазохистский раж: пусть будет еще хуже и за это мы возненавидим власть еще больше!» Они подталкивали свою аудиторию к мысли, что «любые действия в отношении этой власти оправданы, любые ее действия по самозащите или хотя бы по защите общественного порядка — недопустимы и аморальны». 46 Не забудем, добавлю от себя, и про взвинченную красную Думу.
В мае 1998-го обошлось, но три месяца спустя, в конце августа позорная истерика СМИ еще ближе подвела страну к неуправляемому развитию событий. Все лето они воевали с правительством, которое воевало с кризисом, неустанно дергали финансовый рынок, держателей бумаг, инвесторов и, наконец, честного обывателя нестихающими воплями о скорой девальвации, чем, естественно, подталкивали именно такое развитие событий. Нынче они надеются, что это сойдет за выдающуюся проницательность. Не хочется напоминать, как поступали с паникерами в военное время — слишком уж это грустное воспоминание. К счастью, на дворе все еще мир, так что нашим сеятелям паники и подстрекателям смуты опасаться нечего — до тех пор пока (и если) они этот мир не опрокинут.