Про наш кризис

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Про наш кризис

Все это прекрасно, слышу я голоса современных Чернышевских (выходцев из все тех же прокуренных кухонь), но как же КРИЗИС? Не делайте вид, господин хороший, будто не понимаете, что все «достижения» предшествующих лет возникли из воздуха, финансировались из мошеннической пирамиды!

Может, они правы? Может, надо было жить бедно и честно, не сдерживать рост доллара с помощью ГКО (государственных краткосрочных облигаций)? Пусть бы он оставался все время дорогим, все время вне пределов досягаемости среднего человека. Не надо было раскатывать за дешевые доллары по забугорью, оканчивать какие-то, видите ли, курсы, переобучаться. Не надо было накачивать страну бытовой техникой, электроникой, компьютерами. Обходились бы пока пишущими машинками и холодильниками «Газоаппарат». Да и автомобилей что-то подозрительно много стало, больше, чем в каждой третьей семье. Не по чину это нам, друзья, не по чину. И столько глянцевых журналов не следовало издавать. А уж понастроили сколько всего! Зачем бедной стране вести себя, как богатая, зачем так много строить? Вот все и кончилось крахом.

Гм. Может быть это и крах, но, что любопытно, построенное не рассыпалось от краха в прах (извините за рифму). И автомобили не встали на прикол — пробок на дорогах не стало меньше, их стало больше. Магазины, после краткой заминки, заполнились снова. Если не читать газеты и не смотреть ТВ, можно ли догадаться, что страна в глубочайшем, как нас уверяют, кризисе? Речь не только о Москве. Я задавал себе тот же вопрос в Таганроге и Челябинске. Екатеринбурге и Перми, Самаре и Воронеже и еще в десятке городов. Внешних признаков кризиса, вроде заколоченных витрин, не видно нигде, газеты деловых объявлений выходят толщиной в палец. Импортозаменяющие производства растут и работают порой в три смены.

Годы дешевого доллара дали возможность наладить инфраструктуры хозяйственной и интеллектуальной жизни, которые иначе могли и не возникнуть. Многие предприятия, особенно среднего размера, успели переоснаститься, закупив новейшее оборудование. При «нормальном» курсе им бы это не удалось. При «нормальном» курсе, возможно, не было бы такого издательского бума, не стал бы могучей силой русский Интернет и уж точно не расцвел бы туристский бизнес, многие миллионы людей не увидели бы другие страны. А главное, еще большее количество людей не получили бы ту социальную мотивацию, которую они имеют сегодня. Они вошли во вкус другой жизни, чем известная им с детства.

Да, кризис больно ударил по многим. Но он же покончил с таким антирыночным явлением как «приятельский капитализм». Это когда мигом раздувшиеся от важности молодые столоначальники (в сугубо непроизводственных сферах, конечно) брали себе в подчиненные дармоедов и прихлебателей из родни и бывших одноклассников, устанавливали всем непомерные оклады в уверенности, что так будет всегда. Кризис, как волк-санитар, перегрыз горло целым отраслям воздухоторговли, прикончил самые (с отдельными печальными исключениями, конечно) нежизнеспособные и дурно управляемые предприятия и фирмы. Он сбил спесь с неосновательно обогатившихся (и потому мигом просевших) карикатурных «новых русских» из числа тех, что носятся по улицам в сверкающих катафалках. И он же сделал вновь рентабельной нефтедобычу — главную кормилицу России.

Наши финансово-экономические трудности — печальная реальность, но кто осмелится назвать их непреодолимыми? Что касается российского внешнего долга, то судьба его будет наверняка такой же, что и у прочих внешних долгов нашего столетия. Страны расплачиваются в разумных пределах, а неподъемные долги им списывают. Сначала идет реструктуризация, потом отсрочка, потом новая отсрочка и новая реструктуризация, потом проблема уходит из поля зрения широкой публики, погружается в тихие омуты международной бюрократии, где и происходит бесшумное списание. Об этом говорил в свое время недавно скончавшийся лауреат Нобелевской премии Василий Леонтьев: смело берите в долг, всего отдавать не придется. В США я не раз слышал от американцев их проверенную мудрость: «Если хочешь, чтобы тебе начали всерьез помогать, сперва влезь в долги».

Кажется, лишь Румыния времен Чаушеску да Чили времен Пиночета разбились в лепешку и выплатили весь внешний долг, но никто этого не оценил. Мало того, в печати мелькали гипотезы, что печальная судьба Чаушеску как раз и была следствием его полного расчета по долгам. Наводит на раздумья и едва предотвращенная расправа над Пиночетом. Впрочем, не будем отвлекаться.

Ясно, что такой мощи и силы бескровные революции, как наша либеральная революция, не могут протекать гладко и незатруднительно. Я уже сравнивал сегодняшнюю российскую жизнь с капитальным ремонтом в доме без отселения жильцов. Для миллионов людей это тяжко. Особенно для населения малых городов и городов промышленной монокультуры, для людей пониженной адаптируемости, для старых по возрасту и старых от рождения. Может быть, самая важная задача государства сегодня — адресно помогать этим людям. А еще тяжко пьющим. И тем, кому полработы не показывай, хотя жаль, конечно, и их. Не жаль только подавшихся в «политологи» марксистов, сеющих разлад, уныние и ненависть.

Нам нужно многое и основательно менять в нашем доме. Главное, нам нужно менять самооценку. Да, мы продолжаем жить некрасиво и неправильно — коммунистическая короста, повторюсь, сходит долго. И все же внушаемая нам изо всех рупоров самооценка никак не соответствует действительности. Совершив беспримерный в истории бросок к свободе, одолев такой заоблачный исторический перевал, мы заслужили совсем иную оценку. И не только. Нам нужны принципиально другие, принципиально положительные установки. («Установка» — не советское словцо, как может кто-то подумать, это общепринятый термин общей и социальной психологии.) Поиск национальной идеи, государственной идеологии — ничто иное как тоска по положительным установкам.

Конечно, такие вещи проще сказать, чем сделать. Но, как ни странно, кризис может в этом помочь. Сегодня творцы общественного мнения уже не так самодовольны и заносчивы, как год назад, сегодня есть шанс докричаться до них и быть услышанным. Экстремальные времена — они же и самые интересные. Сегодня может получиться то, что было обречено в более расслабленной и самоуверенной атмосфере.