6 Беседы с Гринспеном
6
Беседы с Гринспеном
За долгие годы своей деятельности мне часто доводилось беседовать с председателями Совета управляющих Федеральной резервной системы. Больше всего я общался с Гринспеном. Он восхищал меня главным образом потому, что я довольно рано узнал о его положительном отношении к золотому стандарту и презрению к ФРС и бумажным деньгам.
В 1960-х я выписывал «Объективистский бюллетень» Айн Рэнд, на страницах которого в 1966 году впервые была опубликована статья Гринспена «Золото и экономическая свобода», которую я внимательно изучил[57]. Однажды я сказал ему, что именно ею он произвел на меня благоприятное впечатление. Он всегда прекрасно осознавал мою позицию, и даже если я напрямую не упоминал о золотом стандарте в своих к нему вопросах, отвечал на них в этом контексте. Хотя мои вопросы его часто раздражали, особенно в последние годы, они никогда не вызывали у него такого недовольства и смятения, как у Бена Бернанке.
Как-то раз Гринспен, отвечая на очередной вопрос, заявил, что центральные банки настолько совершенны, что способны обеспечить все плюсы золотого стандарта без всех его ограничений. Однако для свободного общества ценны и важны именно ограничения, которые накладывает золотой стандарт. Эту мысль прекрасно сформулировал сам Гринспен в своей исторической статье «Золото и экономическая свобода»:
«При отсутствии золотого стандарта отсутствуют и способы защиты сбережений от конфискации путем инфляции. Отсутствует безопасное средство сохранения ценности. Если бы оно существовало, государству пришлось бы сделать владение им незаконным, как это произошло в случае с золотом. Если каждый, к примеру, решит конвертировать все свои банковские вклады в серебро, медь или любой иной товар, после чего откажется в качестве оплаты за товары принимать чеки, то банковские вклады утратят свою покупательную способность, а созданный государством банковский кредит потеряет всякую ценность в качестве требований на товары. Финансовая политика государства благосостояния требует, чтобы у владельцев богатства отсутствовали любые способы защитить себя.
В этом и состоит главная подоплека всех атак на золото. Дефицитное финансирование государственных расходов — это лишь способ конфискации богатства. Золото является препятствием для этого бесчестного процесса. Оно стоит на защите прав собственности. Тот, кто это осознает, сможет без особого труда понять причины резкой неприязни "государственников" по отношению к золотому стандарту»[58].
В соответствии с его же логикой Гринспен просто-напросто стал «государственником».
Однажды я спросил Гринспена, как он относится к работам Мизеса и экономистов австрийской школы. Вот этот разговора от 25 июня 2000 года.
Рон Пол: В сущности, я так понимаю австрийскую трактовку экономических циклов на свободном рынке: когда мы прибегаем к инфляции, печатаем новые деньги, мы искажаем процентную ставку и заставляем людей делать глупости. Они делают слишком большие вложения капитала, инвестирование становится неэффективным, появляется излишек производственных мощностей, в результате чего требуется коррекция. Об этом писали многие известные представители австрийской школы — уверен, вы их знаете: Мизес, Хайек и Ротбард, а также Генри Хэзлитт, и они сделали немало правильных прогнозов. Именно этим меня и привлекли их труды. Так, например, Мизес прекрасно понимал, что советская экономическая система, в конце концов, окажется недееспособной.
В 1920-х годах экономисты австрийской школы объяснили, что может произойти в 1930-х. Ни один представитель австрийской школы не удивился, когда в 1989 году лопнул пузырь в Японии, а у Японии, между прочим, был резервный капитал. И разумеется, самым значимым прогнозом австрийской школы стало предсказание разрыва Бреттон-Вудского соглашения и того, что нам пришлось пережить в 1970-х. В свете всего этого сейчас нам следует задать себе вопрос: почему мы до сих пор поддерживаем инфляцию? С 1995 по 1999 год денежный агрегат М3 увеличился на 41 %. Его рост за этот период в два раза превысил рост ВВП, что еще больше усугубило сложившееся положение.
Мы пользуемся тем, что доллар является мировой резервной валютой — это позволяет нам сохранять финансовый пузырь. Из-за огромного дефицита текущего баланса мы теперь берем в долг более миллиарда долларов в день, чтобы профинансировать наше процветание. Большинство экономистов хоть из австрийской школы, хоть из любой другой согласится с тем, что это нестабильная ситуация и что-нибудь рано или поздно произойдет.
Недавно я видел статистику, которая показывает, что общая сумма кредитов на повседневную деятельность, выданных подконтрольными ФРС банками, выросла на 22 % и продолжает увеличиваться. Америка является самым крупным дебитором мира. У нас 1,5 триллиона внешнего долга, сейчас он составляет 20 % ВВП, и такую статистику многие экономисты считают недобрым предзнаменованием.
В связи с этим я хочу задать вопрос: в чем же не правы экономисты австрийской школы? По каким пунктам вы их критикуете и почему заявляете, что мы не можем принимать ничего из сказанного ими?
Второй мой вопрос связан с производительностью труда. Многие уже высказывались о том, что у нас нет точной статистики. Эстевао и Лач указывают на то, и это написано в материалах Федерального резервного банка Сент-Луиса, что в расчетах не учитываются временные сотрудники и это искажает всю картину. Стивен Роуч из «Морган Стенли» говорит, что мы не принимаем во внимание сверхурочную работу. Роберт Гордон из Северо-Западного университета отмечает, что в 99 % случаев рост производительности труда наблюдается в компьютерной отрасли и он никак не связан с экономикой в целом, а значит, нам нельзя успокаивать себя тем, что рост производительности труда защитит нас от будущих коррекций, которые могут оказаться достаточно серьезными.
Алан Гринспен: Я буду рад поучаствовать в серьезной академической дискуссии по поводу австрийской школы экономики и ее влияния на современные экономические воззрения, ведь я посещал семинары Людвига Мизеса, когда ему было около девяноста лет, а у меня все еще было впереди. Так что я давно знаком с идеями австрийской школы и считаю, что многие из них до сих пор актуальны. Несомненно, они во многих отношениях повлияли на экономическую науку в целом, и отсылки к ним можно найти во многих академических материалах, которые появляются на страницах разных современных журналов, хотя обсуждение редко, даже практически никогда не ведется с их позиций.
У нас выдающаяся экономика, которая определяет нашу внутреннюю и внешнюю политику. Как показал опыт не одного поколения, силы, которые обуславливают экономические изменения, сами постоянно меняются, и человеческая природа остается единственной несомненной константой во всем этом процессе. Думаю, все экономисты прежде всего стараются понять, что именно заставит экономику двигаться в том или ином направлении в непосредственном будущем, и я рискну утверждать, что взгляды на это меняются каждое десятилетие. У нас были одни взгляды на инфляцию в 1960-х, а сейчас, в сущности, идея низкой инфляции мало кого привлекает, во всяком случае большинство не рассматривает низкую инфляцию как нечто желательное.
Факторы, которые способствуют стабильности рыночной экономики, периодически меняются, и мы видим, что определенные гипотезы о том, как работает система, со временем перестают соответствовать реальности. Поэтому я могу сказать лишь то, что длинные щупальца, если позволите так выразиться, австрийской школы проникли далеко в будущее и большинство их идей оказали сильное и, по моему мнению, даже необратимое влияние на господствующую экономическую мысль в нашей стране.
Рон Пол: У вас нет времени ответить на вопрос о производительности, но я предполагаю и в некотором роде надеюсь, что вы сказали бы примерно следующее: не обращайте внимания на этих экономистов австрийской школы, поскольку если мы будем воспринимать их воззрения как истину в последней инстанции, помня о том, что некоторые их прогнозы сбылись, то это будет лишний повод для беспокойства. Пожалуйста, переубедите меня в том, что они правы.
Алан Гринспен: Позвольте мне отметить, что существует большая разница между экономическим анализом и прогнозами, сделанными на основе этого анализа. Особенность экономики заключается в том, что она редко меняется в соответствии с прогнозами так, как это предполагалось. Я знаю о серьезном споре по вопросу данных о производительности труда. И я не хочу в него ввязываться, иначе нам пришлось бы вести его как минимум до конца месяца. Мне кажется, факты все больше убеждают нас в том, что в нашей стране происходят фундаментальные структурные изменения, которые оказывают влияние на производительность труда.
Накануне одной из наших встреч с Гринспеном, которые проходили дважды в год, нам удалось устроить фотосессию. Поскольку мероприятие было запланированным, я взял с собой оригинальный экземпляр «Объективистского бюллетеня» от 1966 года. Во время краткого общения и съемок я показал его Гринспену и спросил, помнит ли он этот выпуск. Гринспен без лишних размышлений ответил утвердительно. Тогда я открыл статью «Золото и экономическая свобода» и попросил у Гринспена автограф, на что он быстро согласился. Пока Гринспен подписывал статью, я поинтересовался, не хотел бы он отречься от изложенного в ней. На удивление, он ответил, что недавно перечитывал ее и убедился в том, что не стал бы менять в ней ни слова.
На слушаниях 21 июля 2004 года мы обсуждали пузырь на рынке недвижимости.
Рон Пол: Разумеется, когда в 2000 и 2001 году рост экономики замедлился, для исправления ситуации был выбран агрессивный подход: инфляция и снижение процентных ставок до беспрецедентного уровня в один процент. Но если оглянуться назад, станет ясно, что промышленность так и не восстановилась, сбережения тоже, жилищный пузырь продолжает расти, дефицит текущего баланса усугубляется и продолжает разбухать по мере роста нашего внешнего долга, увеличиваются также задолженности по потребительским кредитам и государственный долг. Таким образом, складывается впечатление, что этот один процент ничего хорошего нам не принес, а только предотвратил дефляцию пузыря, то есть мы, по сути, одержали краткосрочную победу, но тем самым оттянули неизбежные страдания и боль — неминуемое последствие искажений, возникающих в период инфляции.
Итак, я спрашиваю вас: насколько, по вашему мнению, уникальна сложившаяся в наше время ситуация и уместны меры, которые вы принимаете? Лично я не удивляюсь тому, что одни полагают, что вы слишком поспешили с повышением процентных ставок, другие же, напротив, уверены, что вы запоздали. Но поскольку бумажные деньги никогда в истории долго не жили, возможно, что наше время со всеми его задачами и проблемами — это переломный момент, конец эпохи бумажных денег, которая пришла на смену Бреттон-Вудской системе тридцать три года назад. И поскольку у нас нет доказательств долговечности и прочности бумажных денег, согласны ли вы, что, цитирую, «для того чтобы восстановить реальный рост экономики, возможно, нам придется пересмотреть кредитно-денежную политику не только в масштабе страны, но и на международном уровне»?
Алан Гринспен: Конгрессмен, вы поднимаете более фундаментальную проблему, чем вопрос, какой денежный стандарт лучше. Эта проблема обсуждается, как мы с вами прекрасно знаем, уже достаточно давно.
Когда вы решаете, что какой-то стандарт, допустим, золотой, по каким-то причинам более неприемлем, и переходите на бумажные деньги, этот вопрос возникает автоматически, если только ваше правительство не стремится регулировать предложение валюты. Очень сложно воспроизвести то, что эффективно делал золотой стандарт.
Думаю, вы убедитесь в том — и я уже неоднократно говорил об этом, — что самые эффективные центральные банки в нашу эпоху фиатных денег преуспевают во многом потому, что склонны действовать так, как поступали бы в условиях денежной системы товарного стандарта.
Я всегда считал, что бумажные деньги по природе своей инфляционные. Однако меня ошеломил тот факт, что с самого начала 1990-х Япония демонстрировала нам, что этот факт не является общим универсальным принципом. И тогда я начал осознавать, что, поскольку мы во многом моделируем ситуацию так, как она развивалась бы в системе товарного стандарта, нам не приходится сталкиваться с долгосрочными инфляционными последствиями бумажных денег. Скажу вам честно, этот факт меня удивляет. Но насколько я могу судить, это действительно факт.
11 февраля 2004 года я прямо заговорил о власти, которой обладает Гринспен.
Рон Пол: Фредерик Хайек любил повторять, что регулируемая экономика зыбка потому, что в ее основе лежит претензия на знание, ведь те, кто занимается экономическим планированием, не знают определенных вещей. Например, мы с вами, как и Конгресс, понятия не имеем, какими должны быть ставки по суточным депозитам, однако при этом отвергаем рынок. Но это часть системы. И я это понимаю.
А разве вам никогда не казалось, что слишком много власти сосредоточено в руках тех, кто управляет денежной политикой, — эта власть позволяет им создавать финансовые пузыри, провоцировать их возникновение, менять ситуацию на фондовой бирже за считанные минуты?
Мне эта власть представляется грозной силой, которая бросает вызов самой концепции свободы, независимости и обеспеченных денег.
Алан Гринспен: Конгрессмен, как я уже отмечал раньше, проблема, о которой вы упоминаете, связана с переходом от товарного стандарта к бумажным деньгам. Мы перешли на стандарт бумажных денег в установленном порядке, неизбежным следствием чего является тот факт, что орган, который производит денежную массу, обретает исключительную власть. Вот почему, а также по той причине, что мы являемся невыбираемыми чиновниками, мы должны действовать настолько прозрачно, насколько это возможно, и помнить о том, что мы обязаны отчитываться перед гражданами и Конгрессом. Вся власть, которой мы обладаем, дарована вами. Мы не имеем возможности предпринимать какие-либо шаги без согласия или без непротивления Конгресса Соединенных Штатов.
Мы осознаем, что я нахожусь здесь сегодня в том числе и для того, чтобы объяснить, почему мы принимаем те или иные меры. И я продолжу поступать так же. Уверен, все мои коллеги отдают себе полный отчет в том, какой ответственностью наделил нас Конгресс. Я верю в то, что мы придерживаемся принципов Конституции Соединенных Штатов еще тверже, чем любой другой гражданин нашей страны.
Последнее выступление Гринспена перед Комитетом по финансовым услугам состоялось 20 июля 2005 года. На этот раз я активно расспрашивал его о том, какие обстоятельства могли бы заставить его пересмотреть свое отношение к использованию золота в денежной системе. Предваряя вопрос, я указал на то, что центральные банки все еще хранят золото, очевидно потому, что оно действительно выступает в качестве валютной ценности. Никаких других товаров они не держат, даже несмотря на то, что золотом торгуют уже много лет, Международный валютный фонд и центральные банки по-прежнему имеют большие золотые запасы.
Рон Пол: Даже вы в 1960-х годах указывали на то, что бумажно-денежная система создается для конфискации богатств… Не является ли существующая сегодня бумажноденежная система прикрытием для невыполнения долговых обязательств? И разве не по этой причине люди не хотят покупать казначейские векселя, ведь выплаты по ним будут производиться уже более дешевыми долларами?.. Наряду с этим мне хотелось бы задать вопрос непосредственно по поводу золота. На сегодняшний день бумажные деньги, казалось бы, вполне нормально выполняют свои функции, но если бумажно-денежная система окажется несостоятельной, в какой ситуации мы окажемся? Что будет признаком того, что пришло время подумать о возвращении к золотому стандарту?
Алан Гринспен: Вы говорите, что центральные банки, то есть руководящие денежно-кредитные учреждения, владеют золотом. Да, Соединенные Штаты имеют большие золотые запасы. А зачем нам нужно золото? Ответ проистекает из самого вопроса, который вы подняли: в частности, со временем в бумажно-денежной системе возникают определенные проблемы, которые, я думаю, вы обозначили корректно, подобные тем, с какими мы столкнулись в 1970-х. Хотя идея о том, что это происходит в результате махинаций или заговоров, в большей степени умозрительна, чем реальна, насколько я могу судить, помня те события. Скорее, к проблемам привели наши ошибки.
Как я уже заявлял, отвечая на подобный вопрос, центральные банки в конце 1970-х годов начали осознавать, насколько опасным фактором является инфляция. И да, с конца 1970-х центральные банки в целом стали действовать так, как будто мы живем в эпоху золотого стандарта. В самом деле, сокращение объема ликвидности, которое произошло в результате разнообразных мер, принятых руководящими денежно-кредитными учреждениями, явно свидетельствует о том, что мы осознаем, до какой степени избыток ликвидности порождает инфляцию, которая, в свою очередь, подрывает экономический рост. Итак, вопрос заключается в следующем: даст ли нам возвращение к золотому стандарту какие-либо преимущества? А вот ответ: я так не думаю, поскольку мы и без того действуем так, как будто он существует. Нужно ли было задаться этим вопросом еще в 1971 году, как вы уверяете? Да. Как вы помните, золото стоило 800 долларов за унцию. Мы тогда столкнулись с невероятными расхождениями, процентные ставки резко выросли, система казалось очень нестабильной, нам необходимо было что-то предпринять, и мы это сделали. Пол Волкер, как вы наверняка помните, вступив в должность в 1979 году, наложил очень жесткие ограничения на кредитную экспансию. И это имело долгосрочные последствия, из чего мы извлекаем пользу по сей день.
Итак, я считаю, что система центральных банков осознает угрозы, связанные с бумажными деньгами, вследствие чего мы действуем так, как будто эта система опирается на реальные резервы.
Итак, складывается впечатление, что только высокий рост потребительских и оптовых цен может заставить Гринспена пересмотреть свое отношение к золотому стандарту. Тем временем я полагаю, что многие центральные банки разных стран мира и МВФ будут делать ставку на золото. Сейчас же мы наблюдаем следующую ситуацию: банки тех западных стран, которые привыкли жить не по средствам, продают золото, а страны, ориентированные на развитие, его покупают.
Что же касается утверждения о том, что центральные банки действуют так, как будто золотой стандарт существует, события 1990-х, которые в 2008 году привели к началу катастрофы, доказывают обратное.
Идеи, с которыми Гринспен выступал в 1966 году, существенно отличаются от его воззрений и политики на посту председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы. Однажды в частной беседе он признал, что разделяет некоторые взгляды Мюррея Ротбарда, но не высказал никаких ценностных суждений. Возможно, под благотворным влиянием Ротбарда Гринспен и написал свою замечательную статью про золото и свободу.
В какой-то мере его слова удивительны. В период своего пребывания на посту председателя ФРС он бесконечно, в ответ на каждую коррекцию и каждый политический кризис, прибегал к искусственному увеличению массы денег, не обеспеченных товарами. И после этого он утверждает, что осознает опасность избыточной ликвидности, которая ускоряет инфляцию. Сейчас, в разгаре, пожалуй, величайшей в истории экономической коррекции, Гринспен продолжает отрицать тот факт, что он внес самый существенный вклад в этот кризис. Я бы сказал, что ему так никогда и не удалось приблизить ту мечту, в осуществимости которой он нас уверял, — когда бумажные деньги смогут заменить золото благодаря мудрой политике центральных банков. История покажет, что эта цель недостижима и любые изощренные меры по управлению бумажными деньгами лишь отсрочивают наступление коррекции и вместе с тем создают благоприятные условия для роста финансовых пузырей. Этим и объясняется кризис, с которым мы столкнулись сегодня.
Стараниями многих либертарианцев укоренилось мнение о том, что Гринспен искренне придерживается идеалов либертарианства и, когда придет время, будет бороться за идею обеспеченных денег и свободу. Я никогда так не считал и со временем убедился в том, что Гринспен руководствовался именно прагматизмом, той самой философской позицией, которую ненавидела Айн Рэнд. 24 октября 2008 года он посетил собрание Комитета палаты представителей по надзору и правительственной реформе, где его тепло приветствовали как «безупречного» экс-председателя ФРС. Там он произнес свое заключительное слово.
Его выступление по большей части прозвучало как попытка отстоять свою репутацию и оправдать оплошности, совершенные им на посту председателя ФРС. Это была очень трогательная речь. Он отметил, что компьютерные программы, которые использовались для составления экономических прогнозов, оказались далеко не идеальными. Единственной причиной увеличения долга был чрезмерный спрос на этот долг, а не последствия политики Федеральной резервной системы. Кульминацией его выступления стало признание того, что он действительно совершил ошибку и что регулирование рынка в самом деле было недостаточным. Иначе говоря, нужно было создать еще более благоприятные условия для неэффективного инвестирования и компенсировать это введением дополнительных инструментов государственного регулирования. Когда его выступление подходило к концу, я мог сделать лишь один вывод: Гринспен — не Джон Голт[59].
История покажет, что Гринспен за годы своего председательства в ФРС (1987–2006) посеял семена финансовой катастрофы, которая разразилась в 2007 и 2008 году. Как болезнь нельзя исцелить теми же микробами, что ее вызвали, так и обесценивание денег и рост долгов в годы президентства Обамы не помогут нам выбраться из сложившейся ситуации. Наша депрессия, вероятнее всего, будет длиться долго. Если она затянется на десять лет и более, в этом нельзя будет обвинять исключительно Гринспена. Вину нужно будет возложить на нынешний Совет управляющих Федеральной резервной системы, Конгресс, президента, Министерство финансов и более всего на кейнсианскую экономическую политику, ту самую стратегию, которая привела к возникновению Великой депрессии в 1930-х.
Текущий экономический спад — это естественная коррекция дисбалансов в экономике, возникших в период неестественного подъема, который, в свою очередь, был вызван «легкими кредитами» центрального банка и искусственно заниженной процентной ставкой. Сама его продолжительность является следствием вмешательства в экономику в таких формах, как ликвидация долга, неэффективное инвестирование, регулирование цен на труд, товары и услуги. Политиков и бюрократов нужно попросить не заниматься централизованным планированием экономики, особенно когда рынок старается исправить все ошибки политики Совета управляющих ФРС.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.