4 Центральные банки и война

4

Центральные банки и война

После создания ФРС правительство стало открывать для себя другие преимущества эластичного предложения денег помимо защиты банковской системы от невыполнения ее обязательств. Тот факт, что столетие мировых войн совпало с наступлением эпохи центральных банков — вовсе не совпадение. Когда правительствам приходилось финансировать собственные войны без помощи печатного станка, они экономили ресурсы. В частности, находили дипломатические решения для предотвращения войны, а если войны все же начинались, старались завершить их как можно быстрее.

Но в конце XIX века в Европе денежные ограничения на ведение войны были сняты. Теперь, с появлением центральных банков, правительства могли печатать столько денег, сколько им необходимо, поэтому они с большей готовностью спускали курок и начинали битвы. Дипломаты оказались не в силах остановить правительства, которым не терпелось опробовать свои станки для печатания денег. Кто знает, может, и не развязалась бы первая Мировая война, не будь у Германии и Англии этих станков и последнего кредитора? История не знает сослагательного наклонения, но поразмышлять об этом все же любопытно.

Как писал Мизес в 1919 году, «без всякого преувеличения можно сказать, что инфляция является важным инструментом милитаризма. Без нее влияние войны на благосостояние осознавалось бы намного быстрее и глубже; усталость от войны намного раньше давала бы о себе знать»[45].

Вооруженные центральными банками для покрытия обязательств, европейские правительства начали войну через год после создания ФРС. В New York Tribune с ужасом писали: «Потрясенный и озадаченный мир наблюдает за тем, как Европа стремительно приближается к небывалой катастрофе… Нам столько раз говорили, что финансисты разных стран, которые давно уже стали гражданами мира в силу своих интересов, никогда не допустят, чтобы великие нации доводили себя до нищеты всеобщей войной. Стоит сжать тиски кредита, уверяли нас, как к большинству правителей вернется разум»[46].

Когда-то было именно так, но система центральных банков навсегда изменила положение дел. Правительства перестали сдерживать страх банкротства и финансового краха, ведь инфляционное финансирование как по волшебству способно удовлетворить любые их нужды.

Более того, раньше Соединенные Штаты могли бы остаться в стороне от европейского конфликта. Но с ФРС Америка вступила в войну в 1917 году и с ней же приняла самую централизованную за всю историю страны национальную программу экономического развития. Она включала в себя регулирование цен, новые налоги, правительственную национализацию железных дорог, учреждение Военно-промышленного управления[47], займы свободы, новые банкноты и огромное увеличение государственного долга, спровоцированное возможностью ФРС создавать деньги для покрытия долга.

В те времена ФРС еще не научилась создавать деньги с помощью такого инструмента, как дисконтное окно, но уже тогда она играла важную роль, будучи поручителем долгов правительства. ФРС была кредитором последней инстанции и имела достаточно возможностей для создания новых денег просто из воздуха. Денежная экспансия началась в декабре 1914 года, и Америка пережила тогда свой первый из многочисленных ложных экономических подъемов. Процентная ставка искусственно удерживались на низком уровне, хотя она должна была расти вследствие увеличения рисков.

Как писали Фридман и Шварц о ситуации во время Первой мировой войны, «денежная масса, умеренно возраставшая на протяжении 1914 г., ускорила темпы роста в начале 1915 г. и наиболее быстро, как и цены, стала увеличиваться с середины 1915 г. по середину 1917 г., а затем в конце 1918 г. возобновила свой активный рост, уже более стремительный, чем цены. На пике в июне 1920 г. объем денежной массы примерно в два раза превысил показатели сентября 1914 г., когда федеральные резервные банки начали свою деятельность»[48].

Банки начали предлагать кредиты правительству для выкупа государственных облигаций. В результате инфляции значительно увеличился уровень цен. Ложный подъем продолжался на протяжении 1918 года, пока не закончилась война. Затем страна тотчас же погрузилась в рецессию, за которой в 1920–1921 годах последовал еще один небольшой подъем. В целом, по оценкам исследователей, война лишь на 21 % субсидировалась за счет доходов от налогообложения. Все остальное предоставила ФРС путем заимствований (56 %) и непосредственного создания денег (23 %) — в сумме 33 миллиарда долларов.

Итак, мы видим, что ущерб от деятельности ФРС стал проявляться практически сразу после ее создания. По сравнению с сегодняшней ситуацией тогда ее власть была ограниченной. Но сам факт наличия кредитора в последней инстанции оказывал разрушительное воздействие на государственную политику. Он заставлял правительства мечтать о большей власти и новых проектах, он порождал все более честолюбивые замыслы. Пока у государства есть неограниченное финансирование, его ничто не сдерживает, даже когда к власти приходят люди с консервативными воззрениями в отношении финансов.

Не забывайте, что значила «Великая война» для Европы. Она положила конец старым монархиям, относительно спокойному миру, который был единым лишь номинально, а по сути же являлся децентрализованным. Она положила начало военным демократиям XX века, вставшим на рельсы технократии. В Соединенных Штатах война привела к укреплению сильной президентской власти и к появлению концепции глобальной миссии США. В Германии она создала условия для гиперинфляции, которая и привела к власти Гитлера, искусно разжигавшего народное негодование.

Для России она значила приход коммунистов к власти. Лью Роквелл объясняет, как это произошло:

«Война в России финансировалась за счет печатания денег, что привело к невероятному повышению цен, усилению регулирования и дефициту… идея того, что печатный станок обеспечит режим, оказалась слишком соблазнительной. Она превратила относительно гуманную монархию в военную машину. Страна, которая давно была интегрирована в систему международного разделения труда и поддерживала золотой стандарт, стала смертоносным механизмом. И точно так же, как гибель множества людей на полях сражений отражалась на боевом духе русских, инфляция влияла на каждого, вызывая смятение и тревогу, что в конечном счете привело к победе коммунизма»[49].

В Соединенных Штатах война фундаментально изменила расстановку сил в системе демократии. Вотумы, предвыборные обещания, голосования, общественное мнение, законы, ограничение власти государства — все эти инструменты демократии ушли на задний план, уступив место неуемной жадности правительства. Представьте себе подростка с кредитной картой без ограничений. Родители, учителя, священники и власти не обладают никакой законной властью изменить его привычки. А теперь вообразите молодого парня, вооруженного до зубов и столь же невосприимчивого к букве закона. Вот что собой представляет наше правительство, поддерживаемое центральным банком.

Наглядный пример тому произошел в конце Первой мировой войны. Общество, возмущенное утратой тех свобод, которое оно когда-то имело, потребовало от правительства отчета и большей независимости в общественной жизни и экономике. Государственные расходы существенно снизились, и в Конгрессе проводились слушания, в ходе которых конгрессмены пытались выяснить, кому же была выгодна война. Эти настроения прекрасно отразились в лозунге кампании Уоррена Хардинка 1920 года: «Возвращение к нормальности», а также в названии бестселлера межвоенного периода «Торговцы смертью: Исследование международной военной промышленности»[50].

Однако, к сожалению, никакого возвращения к нормальности не могло быть до тех пор, пока центральный банк готов был финансировать правительство с ненормальными полномочиями. Старые правила больше не действовали. Был создан зверь, сулящий все для всех, который исполнял любое желание политиканов, облегчал жизнь денежным творцам и спонсировал любые необузданные желания власть имущих. Правительство отныне могло выполнять любые требования. Более того, банки получили новые гарантии от банкротства, что создало условия для роста рисков недобросовестности. Они получили возможность выдавать кредиты без должного рассмотрения потенциальных рисков.

Итак, чтобы понять «бурные двадцатые», важно посмотреть, какую роль играла ФРС в кредитно-денежной политике. Среднегодовой прирост денежной массы в обращении варьировался между 7,3 % и 8,1 % и в целом вырос с 55 % до 61 %[51]. Этот ложный подъем неминуемо должен был привести к краху сначала самого модного сектора экономики — фондового рынка, а затем и всех остальных.

Президент Гувер в 1930 году мог сделать то, что было сделано в 1920-х, когда правительство, в сущности, не стало предпринимать попыток спасти систему. ФРС еще не вошла в полную силу и на самом деле не слишком-то стремилась безгранично наращивать денежную массу. В противоположность мифу, именно Гувер предпринял немалые усилия для того, чтобы помочь системе с помощью доступных в то время финансовых инструментов. То, что они оказались неэффективными, это другой вопрос: главное, что он пытался вывести Соединенные Штаты из рецессии с помощью инфляции (в дополнение к повышению налогов, наложению новых торговых ограничений и других вмешательств).

Франклин Рузвельт просто продолжил действовать по антирецессионному плану Гувера и даже пошел еще дальше в разрушении национальной валютно-денежной системы. Он закрыл банки, объявил частное владение золотыми слитками и неколлекционными монетами незаконным и нанес увесистый удар по золотому стандарту. «Новый курс» не положил конец депрессии. Безработица оставалась такой же высокой, как и до Второй мировой войны в 1932 году, а доходы и производительность по факту снизились. Зато ФРС обрела небывалое могущество и готова была финансировать войну.

Со времен Второй мировой войны американское правительство с потрясающей ненасытностью расширяло сферу своего влияния на внутренней и международной арене. Оно вело одну войну за другой, создавала смертоносное оружие массового поражения, строило «государство всеобщего благосостояния», которое держит под своим крылом все общественные классы. Была холодная война, война в Корее, операция в заливе Свиней, оккупация Доминиканской Республики, Вьетнам и бесконечное присутствие на Ближнем Востоке, войны в Никарагуа, Сальвадоре, Боснии и Гаити, а также войны, ведущиеся по всему миру под названием войны против терроризма. И реакцией на каждый существенный кризис, будь то 11 сентября, пузырь доткомов или экономический крах 2008 года, становится все большее увеличение денежной массы.

Когда-то считалось, что правительство должно делать выбор между пушками и маслом. Теперь, когда есть ФРС, стало ясно, что выбирать что-то одно вовсе не обязательно. Политики собрались и договорились оказывать друг другу взаимные услуги, чтобы соблюдались особые интересы каждой стороны. Пушки, масло и все сущее под солнцем, включая бесконечную поддержку разоряющегося бизнеса и экономическую помощь иностранным государствам, — все стало возможным по милости печатного станка. Даже когда ФРС не делает прямых вливаний вновь созданных денег, она самим своим существованием создает условия для наращивания долгов, которые бы не стоили ничего на свободном рынке облигаций без гарантий ФРС.

Именно ФРС сделала возможным существование такой модели реакции на кризисы, поскольку без печатного станка, готового при необходимости обеспечить финансами сильных мира сего, ничего бы этого не было. Не будь ФРС, для таких целей пришлось бы увеличивать налоги, и я сомневаюсь, что американцы это приветствовали бы. А если повышение налогов провести под видом денежной экспансии, можно обеспечить правительству необходимое финансирование, незаметно раскидав расходы на все общество.

ФРС — не единственный в мире несостоятельный центральный банк. Межвоенные годы породили страшную гиперинфляцию в Германии, Австрии, России, Польше и Венгрии[52]. Надежды на процветающий благодаря центральным банкам мир разбились вдребезги. Но к тому времени правительства уже подсели на иглу свободного кредитования и не собирались возвращаться к обеспеченным деньгам.

Чем больше мы откладываем возвращение к обеспеченным деньгам и уход от системы центральных банков, тем больше усугубляется кризис и расширяется влияние правительства за счет наших свобод.