Шашлык по-карски
Шашлык по-карски
1
В свое время на заставе Кублашвили освоил мудрую пограничную науку, научился разбираться в самых изощренных, самых запутанных следах. О многом говорили ему и брошенный окурок, и сдвинутый с места камешек, и примятый стебель бурьяна.
«Умение анализировать, наблюдать пригодилось и здесь, на КПП», — записал Кублашвили в конспекте и тут же зачеркнул написанное.
Гм! Анализировать, наблюдать… У ребят может сложиться мнение, что контролер — это герой-одиночка, надеющийся только на свою смекалку, наблюдательность. Но в жизни ведь далеко не так. Один многого не сделаешь. Целая оперативная группа занималась носильщиком, о котором говорил Середа. Задержали носильщика, когда он взял «товар» и поспешил к выходу из вокзала. Наверное, считал себя в полной безопасности, шел довольно ухмыляясь, а тут неожиданно: «Вы задержаны! Следуйте за нами!»
Ночей недосыпали, мокли, не спуская глаз с пособника валютчиков и его хозяев. И все же вывели всю шайку на чистую воду.
Настоящим контролером, что и говорить, становишься не в тот день, когда назначен на должность. А вот если работаешь зачастую без выходных и трудная, беспокойная служба на КПП тебе не в тягость — можешь считать, что не ошибся в выборе профессии; когда, сдав дежурство, не торопишься домой, а словно магнитом тянет тебя к Середе или другому бывалому контролеру (ведь не только в авиации есть ведомые и ведущие) — считай, что ты на месте.
Кублашвили знал, что, размахивая руками на берегу, плавать не научишься. Чтобы научиться плавать — нужно войти в воду. И он, образно говоря, тогда не вылезал из воды. Спал не более шести часов в сутки, остальное время отдавал службе, одной службе. Сколько бессонных ночей, волнений, тревог!
«Ну, хватит предаваться воспоминаниям! Лучше подумай, о чем рассказать ребятам. Может, о той красотке? Или о толстяке из вагона-ресторана?.. А что, пожалуй, оба случая довольно любопытны».
* * *
…То дежурство ничем не отличалось от других. Поезда убывали за границу и прибывали с той стороны. Досмотровая группа занималась своим обычным делом. Все шло спокойно, без каких-либо происшествий.
Но вот под высокие своды вокзала со стуком и грохотом прикатил скорый «Берлин — Москва». Поблескивали зеркальные окна, сверкали ярко начищенные поручни вагонов.
Началась обычная процедура. «Пограничный наряд. Прошу предъявить документы… Пограничный наряд. Прошу предъявить документы…»
Беглый осмотр купе — и в следующее. Корректно, сдержанно, без лишних слов.
Первыми из советских людей встречают иностранцев пограничники, и эта встреча должна оставить у гостей хорошее впечатление.
Третье купе… Четвертое… Восьмое…
— Пограничный наряд. Прошу предъявить документы.
В купе были две женщины. Щуплая, лет за семьдесят, старушка с потемневшим морщинистым лицом, и молодая, ослепительно красивая. Строгий темно-синий дорожный костюм еще более подчеркивал ее привлекательность.
«Славная девушка!» — подумал Кублашвили, чувствуя к ней невольную симпатию.
Старушка оказалась на редкость словоохотливой. Пока проверяли ее документы, она успела рассказать, что родилась в деревушке под Гомелем, что сам Гомель казался ей чуть ли не на краю света и она, в ту пору совсем темная и невежественная, допытывалась у бродячего коробейника: «А за Гомелем люди есць?»
Рассказала и о том, что задолго до революции, спасаясь от беспросветной нужды, уехала на заработки в Канаду. Работала по шестнадцать часов в сутки, не щадя себя, в поте лица, но счастья на чужбине так и не нашла. Теперь вот, похоронив мужа, решила вернуться в родные края. Младшая сестра тут есть, племянники… «Умру, то хоть среди своих…»
— Вам еще жить да жить, — сказал Кублашвили. — Тем более, что за Гомелем, как видите, люди есць.
Старушка покатилась со смеху, вытирая выступившие на глазах слезы.
Спутница ее, казалось, не понимающая ни единого слова и до этого с любопытством поглядывающая то на пограничников, то на старушку, тоже рассмеялась. Смех у нее был мелодичный, подобно колокольчику, и Кублашвили подивился, как щедро наделила природа одного человека.
Порывшись в модной кожаной сумочке, девушка достала документы и протянула их старшине. Сделала она это с такой милой, подкупающей улыбкой, что у Кублашвили замерло сердце. Красота девушки очаровывала, давала ей волшебную власть.
Кублашвили раскрыл паспорт. На снимке девушка выглядела, пожалуй, еще очаровательней.
«Эх, попросить бы у нее фотографию!» — мелькнула дурашливая мысль. И почему-то совершенно некстати вспомнился Витька Судаков с его цветными открытками кинозвезд.
Кублашвили уже собрался было вернуть паспорт, но тут одна деталь привлекла его внимание: почему это, пусть едва заметно, на доли миллиметра, не совпадают линии печати, скрепляющей фотографию?
Солдат-первогодок, сопровождавший его, нетерпеливо кашлянул: давай, мол, старшина, поторапливайся! Околдовала, что ли, тебя красотка?
Да, сомнения рассеялись, линии печати не совпадали. Фото наклеено на чужой паспорт.
Теперь Кублашвили уже по-иному смотрел на девушку, в его глазах она многое утратила, как-то потускнела. Какая бы ни раскрасавица, а верить тебе — не верю. Честные люди чужими документами не пользуются. Никуда дальше ты не поедешь, в общем, приехала.