1

1

Пограничный контрольно-пропускной пункт встретил Кублашвили шумом, грохотом и суетой большого железнодорожного узла. Гудки, шипение, свистки паровозов, лязг вагонных буферов. На бесчисленных путях цистерны с потеками нефти на крутых боках, платформы с углем, лесом, станками, мостовыми фермами.

Как все это было далеко от настороженной тишины на заставе. И все же здесь проходила линия государственной границы, здесь предстояло искать нарушителей и контрабандистов.

Слово «контрабандист» вызывало представление об отчаянных дюжих молодцах в широкополых, низко надвинутых на разбойничьи глаза шляпах и развевающихся темных плащах, о засадах у тайных троп.

В действительности все обстояло иначе. Не было развевающихся плащей и тайных троп, а были приторно-вежливые иностранцы, предупредительные проводники международных вагонов.

…Кублашвили прикрыл глаза рукой и, словно в машине времени, перенесся мыслями в прошлое.

Вот он шагает по шпалам вдоль почерневших снегозащитных щитов, мимо водокачки, габаритных ворот, неказистой будки стрелочника. Шагает и внимательно слушает своего наставника Василия Максимовича Середу.

У Середы обветренное лицо с округлым подбородком и густыми светлыми бровями. Внимательные карие глаза. Обстоятельный, спокойный, он сразу же понравился Кублашвили, расположил к себе.

— …Возьми, к примеру, заставу, — неторопливо говорил Середа. — Там все тропы закрыты. На КПП — другое дело. Тут ворота Советского Союза. Приезжают и уезжают поездами, самолетами, морем, на автомашинах,

С теми, кто ползком, применяя всевозможные уловки, в темень и в туман пробирается к нам, — все ясно и понятно. Это явные враги, и с ними поступают так, как они того заслуживают. А вот с гостями куда сложнее. Больше шестисот лет и по-хорошему просим, и наказываем, а подлости и обману конца не видно.

Кублашвили недоумевающе уставился на Середу. Как это больше шестисот лет? Оговорился Василий Максимыч, не иначе.

А Середа понял причину недоумения и сказал:

— Не оговорился я. Да, свыше шести веков тянется эта волынка. На днях натолкнулся в журнале на любопытнейшее сообщение. Оказывается, еще в тысяча триста двадцать третьем году договор заключили, чтобы шведские купцы, прибывшие торговать в Новгород… Как же в той грамоте сказано? — покусывая нижнюю губу, он наморщил лоб. — Ага, вспомнил! Чтобы шведские купцы «гостили без пакости». Ты только обрати внимание: и в те далекие времена просили гостить «без пакости». А воз-то и ныне там. Да, так о чем это я говорил?

— Что КПП — ворота государства, — подсказал Кублашвили.

— И через эти ворота множество иностранцев приезжает в Советский Союз. Десятки тысяч ежегодно. Среди них нередко затесываются кадровые разведчики, валютчики, разумеется, с официальным прикрытием, под видом туристов, бизнесменов, ученых, членов экипажей морских судов, корреспондентов. Едут легально, с безукоризненными документами, корректные, улыбающиеся.

… Работа у нас, учти, трудная. Твердость нужна и, позволю себе так выразиться, дипломатия. С «господами» дело имеем, ухо держи востро. Нехорошо честного человека излишней подозрительностью обижать, но и врага нельзя упустить. А враг здесь особенный, что называется, из вареного яйца цыпленка высидит. Всевозможную контрабанду в чемоданах с двойными стенками прячут, в детских игрушках, в обуви, в специальных поясах под одеждой.

Один предприимчивый турист, скромный на вид старичок, додумался сорок наших сторублевок в веревку заплести и той веревкой чемодан свой перевязал. Да тот старичок — мелкая рыбешка. Встречаются куда покрупнее, настоящие акулы.

Есть тут в таможне инспектор Егорычев Анатолий Степаныч. Ты еще с ним познакомишься. Со всеми таможенниками работаем мы в одной, как говорится, упряжке. Раньше Егорычев в «Шереметьеве» служил, потом сюда перевелся: мать его здесь живет. Так вот в «Шереметьеве», на контрольно-пропускном пункте, приходилось ему таких акул вылавливать, что, откровенно говоря, по-хорошему можно позавидовать.

Сам он скромняга, говорить о себе не охотник, поэтому я и хотел рассказать о том, что знаю.

Представь себе, прилетают в Москву иностранцы. На первый взгляд, туристы как туристы. Одеты с иголочки, веселые, жизнерадостные. А ему они чем-то не понравились.

Как опытный доктор, наторевший в своем деле, быстро ставит диагноз, так и он не промахнулся. Полторы тысячи золотых монет заделали те «туристы» в планки чемоданов. Делец-валютчик, которому то богатство предназначалось, наверняка инфаркт получил.

Этот же инспектор подсек… нет, акула, пожалуй, не то слово, кашалота, что ли. Бизнесмен из заокеанской торговой фирмы пытался нелегально вывезти не то сто двадцать, точно не помню, не то сто тридцать тысяч Советских рублей. Пытался, да не вышло.

Кублашвили заулыбался.

— Кого-то из разведки за рубежом уже не инфаркт, а кондрашка хватила! — и, помедлив, задумчиво добавил: — Ну и везучий же таможенник.

— Везучий, говоришь? Вряд ли. Вот поработаешь и убедишься, что на одном везении и слепой удаче далеко не уедешь. Нарушители, контрабандисты не лыком шиты, все дотошно обдумывают и продумывают. Раскусить их нелегко и дано далеко не каждому. А он раскусил. Потому что настоящий контролер, запомни — это талант плюс опыт.

Тут проездом был у нас знаменитый Вольф Мессинг. Уж его-то смело можно назвать профессором, если не академиком психологии, и то руками разводил. Снимаю, говорит, шляпу и преклоняюсь.

Вскоре после встречи с Мессингом в местной газете писали о мастерстве контролеров-пограничников. Похвалы вскружили кое-кому голову. Зазнайство же, как известно, до добра не доводит. Оплошал солдат, прозевал нарушителя в поезде загранследования.

Кублашвили переменился в лице. Он понимал, какое произошло ЧП и какими могли быть последствия.

— Ушел?

Середа не ответил на вопрос, словно бы не расслышал его.

— Все до единого купе солдат осмотрел, и в туалет заглянул, а не заметил, что за дверью там человек притаился.

— Ушел? — повторил вопрос Кублашвили.

— Нет, не ушел… Куда ему уходить, если то наш дружинник был, багажный кассир… Но факт остается фактом. Тяжелый урок…

Середа помолчал.

— Сейчас, сам знаешь, идет ожесточенная борьба идеологий. Вот недруги и пытаются протащить затхлый свой товар: книжонки «свидетелей Иеговы», журнальчики с разной пошлятиной, магнитофонные записи.

— Отраву подбрасывают, на умы хотят подействовать, — вставил Кублашвили.

— Совершенно верно, — согласился Середа. — Нынче империалисты ведут войну психологическую. Сердцами людей хотят завладеть, их мыслями и душами. Открыто заявляют, что их цель — разложить наше общество изнутри.

Везет, например, иной турист томик Есенина, Куприна либо Гоголя на русском языке. Книга как книга. На отличной бумаге, с красочными рисунками. А полистаешь — тошно становится, руки вымыть хочется. Только на первом десятке страниц произведение писателя напечатано, а дальше — сплошная антисоветчина. Прикинулся турист любителем литературы, а на самом деле — идеологический диверсант.

Помнишь, у Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона прочтешь надпись: «буйвол» — не верь глазам своим». То же самое можно сказать о безобидных на первый взгляд книгах и журналах, провозимых иной раз в Советский Союз.

Вот что за труды выпускают, вот чем занимаются «научные», как они себя именуют, «центры по изучению СССР»…

Кублашвили вспыхнул.

— Да кто поверит той контрреволюционной писанине! Любого возьми…

— Действуют они хитро и тонко. Порядки наши критикуют довольно осторожно, вроде бы даже сочувствуют советским людям. И тут же на все лады расхваливают «западный образ жизни», подсовывают свои теории. «Наведение мостов», «тихое сползание к капитализму», «идеологическое перемирие». Названия, как видишь, разные, а цель — одна.

Кублашвили обдумывал слова Середы, а тот все разъяснял порядок службы на КПП, задачи и обязанности пограничников.

— Свое дело делаешь, а на часы не забывай поглядывать. Шерлок Холмс мог, не торопясь, покуривая трубку, обдумывать пути раскрытия преступления, а нам с тобой некогда. На КПП — железный закон расписания. Время для досмотра дается жесткое, ограниченное. Не то, что минуты, каждая секунда на учете. За простой поезда загранследования благодарности не объявят, не жди…

Дробно простучав по стрелкам, паровоз промчался мимо них, в сторону депо.

— А возьми, к примеру, локомотив, — кивнул Середа. — Вон какая махина! При досмотре по винтику не разберешь. И хуже нет, если начнешь суматошно метаться из угла в угол. Систему нужно выработать. Не суетись, а думай, думай, где мог укрыться нарушитель, в каком месте контрабанда упрятана. Мест этих много, не один десяток. И если собираешься стать настоящим контролером, то и локомотив и вагон должен для тебя быть без секретов. Как свои пять пальцев изучи их устройство, расположение и назначение деталей. Чтоб знал не хуже инженера. Сегодня же, не откладывая, садись, брат, за учебники. Я тебе главы и разделы укажу и, что потребуется, растолкую.

Тенью ходил Кублашвили за Василием Максимовичем, присматривался к его действиям, молча восхищаясь прозорливостью, смекалкой, каким-то обостренным чутьем на контрабанду.

Середа находил ее в самых, казалось бы, немыслимых местах. То, словно фокусник, вытащит бриллианты из каблука ботинка гораздого на выдумку любителя легкой наживы; то между стеной вагона и раковиной умывальника обнаружит пачку провокационных брошюр, изданных антисоветчиками из НТС [5].

И вот что всегда поражало: работает Василий Максимович без напряжения, удивительно легко. Но эта кажущаяся легкость говорила о незаурядном мастерстве, отличном знании дела, пришедшем с годами, с опытом.

Порой разбирала досада: вот он, Кублашвили, прошел мимо, а Середа обнаружил. Вместе смотрели, да видели, оказывается, по-разному. Хотя бы та история с метлой. Кублашвили внимания на нее не обратил. Метла как метла. Стоит в углу паровозной кабины. А Середа словно рентгеном все просвечивает. Повертел неприглядную ту метлу и — пожалуйте! — нашел в черенке тайник, а в нем тюбик с наркотиком.

Глаз у Середы, что и говорить, снайперский. Умеет наблюдать, делать выводы. Настоящий профессор пограничных наук.

Иногда охватывало сомнение, неуверенность в себе. Научится ли он когда-нибудь действовать так, как Середа? Ну пусть опыта у него, Кублашвили, пока что маловато, но опыт — дело наживное. Есть ли у него пусть не талант (в конце концов, талант — это редкость), но хотя бы способности к этому труднейшему делу?