2. Окончание первой и второй «холодной войны»

2. Окончание первой и второй «холодной войны»

«Мы победили в холодной войне»: Россия как держава, потерпевшая поражение

Поскольку надежды Горбачева повести мир к уничтожению ядерного оружия и укрепить ООН не реализовались¹⁵, дискурс американской гегемонии усилился. Хотя Варшавский договор и исчез, но организация НАТО сохранилась, что позволяет многим претендовать на победу в «холодной войне». Постсоветская Россия возникла как «больной человек» Евразии, и для России это обстоятельство имело суровые внутренние последствия, служащие подтверждением триумфа американских элит. Именно в таком контексте Джордж У. Буш в своем обращении 1992 года «О положении страны» заявил, что США «одержали победу» в «холодной войне». Данное заявление легитимировало уже сильный политический дискурс, вывело его на высший уровень. Все же такие слова для Буша стали скорее политической речью, произнесенной в предвыборный сезон, тогда как для Билла Клинтона они были политическим планом действий. Риторику победителей на самом деле закрепила администрация Клинтона, проводившая аналогии между Россией и потерпевшими поражение во Второй мировой войне Германией и Японией. «Мы — страна-победитель, они потерпели поражение и потому должны умолять США и подчиняться США», — писал Стивен Коэн, считающий подобное мышление «страшной ошибкой». Коэн продолжил: «Но на самом деле этой победы не было, без Горбачева «холодная война» не закончилась бы, так что Россия заслуживает такого же уважения, какого заслуживают США»¹⁶.

Пускай Россия внесла решающий вклад в окончание «холодной войны», к правительству новой России все равно стали относиться как к властям страны, потерпевшей поражение и обойденной помощью вроде плана Маршалла. Российские руководители ожидали получить от стран Запада пакет значительной финансовой помощи, особенно потому, что президент Борис Ельцин и его министр иностранных дел Андрей Козырев обязались превратить Россию в державу Запада. От России же ожидали следования американским рекомендациям в плане политических и экономических преобразований и внешней политики, но все программы западной помощи способствовали по большей части поощрению разрушения прежней экономической системы. Вместо того чтобы создать институты социальной защиты населения и утвердить господство права в процессе структурной трансформации, США предпочли построить отношения с узкой и коррумпированной правящей элитой¹⁷. Спонсированная Западом стратегия реформ не способствовала успешному развитию. Исходим, помимо прочего, из цифр, отражающих бегство капиталов из России в 1992–1993 годах. По объему этот поток превысил размеры финансовой помощи Запада. Согласно данным официальной российской статистики, общий объем бегства капиталов из России за этот период составил 182 млрд долларов, а объем иностранной помощи — 174 млрд долларов¹⁸. Так называемые российские реформаторы отлично понимали положение дел, но не могли сказать «нет» «помощи», приходящей с Запада.

Параллельно ограниченной экономической поддержки, предоставляемой российским властям, администрация Клинтона проводила политику сдерживания России в вопросах безопасности. Во-первых, произошло расширение НАТО, которое даже либерально мыслящий Козырев считал «инерционным продолжением политики, направленной на сдерживание России»¹⁹. В России многие восприняли решение о расширении НАТО как попытку заполнить возникший вакуум безопасности за счет слабости России. Ответственность за неадекватную политику по отношению к России ложится в первую очередь на США как на самого могущественного члена НАТО, хотя лидеры европейских стран тоже внесли свой вклад, изолируя Россию в вопросах безопасности. Озабоченные недостаточным уровнем демократии в России и тем, как Россия ведет войну в Чечне, европейские лидеры препятствовали движению России к интеграции в западноевропейские институты. Россия стремилась к этому соглашению, однако «Общая стратегия Европейского Союза в отношении России», тщательно разработанный документ с формулировкой принципов отношений ЕС с Россией, ставивший интеграцию России в структуры ЕС в зависимость от прогресса в построении демократических и рыночных институтов, был принят только в июне 1999 года.

В конце 1993 года ориентирующаяся на Запад коалиция в России стояла на грани развала. Российские руководители продолжали настаивать на том, что наилучшим вариантом для США остается стратегическое партнерство с Россией, поскольку такое партнерство является «исторической возможностью содействия формированию в России демократического, открытого государства и трансформации нестабильного, постконфронтационного мира в стабильный и демократический мир»²⁰. Вскоре Козырев в опубликованной в The New York Times статье должен был предупредить о «развевающихся на вашингтонском ветре новых шовинистических знаменах». «В эти дни сумятицы, — сетовал Козырев, — нас не поняли и не поддержали естественные друзья и союзники на Западе… Оказалось, что некоторые политики на Западе, в Вашингтоне и других столицах видят в России не равного, а младшего партнера. По их мнению, «хороший русский» — всегда последователь, но никогда не лидер»²¹.