Жертвы ради цветного металла

Жертвы ради цветного металла

Столь же тяжелые трудности поджидали советское хозяйство и в развитии цветной металлургии, жизненно важной для народного хозяйства и военного производства. В этом деле пришлось идти на неслыханные жертвы, дабы получить цветной металл. Даже эти жертвы, впрочем, вовсе не гарантировали достаточно удовлетворительного результата.

Встречается такая оценка, что якобы Сталин допустил просчет в развитии алюминиевой промышленности, из-за чего сильно задержалось развитие авиации и оказалось невозможным в больших количествах производить бомбардировщики, в частности, прекрасную машину ТБ-7 (Пе-8), которая с 1936 по 1944 год была выпущена в количестве 93 единиц, включая два прототипа. Этот самолет в начале войны был лучшим стратегическим бомбардировщиком в мире, и его превзошел только американский B-29. Виктор Суворов в своей книге «День М» пишет, что якобы Сталин отказался от производства этого бомбардировщика, потому что в «агрессивной войне» такие самолеты были не нужны. Однако решающей причиной отказа от крупносерийного производства этих машин была нехватка сырья для выплавки дюралюминия. На постройку одного самолета шло около 18 тонн алюминия, с учетом технологических отходов, в результате чего на постройку серии из 1000 самолетов потребовалось бы 18 тысяч тонн алюминия, что составило бы 48 % годового производства алюминия в СССР. Решение о массовом производстве ТБ-7 означало бы, что другие самолеты, истребители и штурмовики, не получат металла. Между тем, как мы уже видели, авиастроение и так потребляло почти весь выплавленный алюминий, и подобное решение грозило отставанием в других отраслях авиастроения, в частности в истребителях и штурмовиках, которые нужны были не меньше, чем бомбардировщики. В ходе войны, когда были потеряны два главных алюминиевых завода – Волховской и Днепровский, и при этом встала задача восполнения огромных потерь в авиации в первые месяцы войны, постройку большого количества стратегических бомбардировщиков пришлось окончательно отменить. От крайнего дефицита металла советские авиаконструкторы прибегали к дереву и даже создали цельнодеревянный самолет Як-6.

Американская «Суперкрепость» В-29 была тяжелее ТБ-7, и на ее постройку расходовалось около 30 тонн алюминия. Весь выпуск 3970 машин потребовал около 119 тысяч тонн алюминия. Для США это была вполне посильная программа, поскольку уже в 1939 году выплавка алюминия составила 148 тыс. тонн, в 1941 году поднялась до 280,4 тыс. тонн, а в 1943 году – до 835 тыс. тонн[101]. С таким производством металла американцы смогли построить колоссальный воздушный флот более чем в 300 тысяч единиц, который приводил японских летчиков в состояние ужаса. Среди эти самолетов были и В-29, превратившие японские города в огромные костры.

В этом месте начинается заламывание рук и вопли о том, что якобы Сталин допустил «алюминиевый просчет». Однако, если внимательно рассмотреть существо дела, причина слабого развития советской алюминиевой промышленности состоит в худой сырьевой базе. Европейские страны и США обладали хорошими запасами качественных бокситов с низким содержанием вредных примесей, в особенности кремнезема. Скажем, французские бокситы имели содержание окиси алюминия в 57–62 %, содержание кремнезема – 3–5 %. Американские бокситы – 57–60 % окиси алюминия и 4–7 % кремнезема. Венгерские и югославские бокситы, которые во время войны эксплуатировались Германией, содержали от 48 до 62 % окиси алюминия и от 1 до 7 % кремнезема. Тихвинские бокситы, которые до войны были главным источником сырья для производства советского алюминия, имели в среднем 47 % окиси алюминия и 13,2 % кремнезема. Американские капиталисты поначалу пытались получить концессию на тихвинские бокситы, но потом отказались, заявив, что такое сырье перерабатывать нельзя. Действительно, западные методы не годились, и советским химикам пришлось изрядно потрудиться, прежде чем выработать подходящую технологию переработки этого сырья. Было выработано два метода, один из которых применялся на Волховском алюминиевом заводе, а другой – на Днепровском алюминиевом заводе.

В 1920-х и 1930-х годах бокситы искали по всей стране: в Закавказье, на Донбассе, в Дагестане, но найденные месторождения минералов и глин не поддавались переработке. Лишь в первой пятилетке были обнаружены крупные и хорошие месторождения бокситов на Урале. На Северном Урале были открыты месторождения в районе г. Серов и Ивдель с содержанием 56 % окиси алюминия и 3,5 % кремнезема. На Среднем Урале было обнаружено Соколовское месторождение бокситов с содержанием окиси алюминия в 31,7 % и 5,8 % кремнезема. На Южном Урале были обнаружены бокситы с содержанием 53–57 % окиси алюминия и 5–7 % кремнезема, а сверху были пласты белого боксита с фантастически высоким содержанием окиси алюминия до 78 %.

Однако это были в то время слабоосвоенные районы, в особенности Северный Урал. Тут был выбор между суровой горной тайгой и сухими степями Южного Урала. Капиталисты же добывали бокситы в куда более благоприятных и развитых районах. К примеру, французские бокситы добывались в департаменте Буш-дю-Рон, на юге Франции, невдалеке от крупного морского порта Марсель. Это Лазурный Берег, курорт, куда богатые туристы едут отдыхать. Американские бокситы добывались в то время в основном в штате Арканзас, граничащем с крупной судоходной артерией – Миссисипи, а место добычи Литл-Рок находилось на пересечении двух железных дорог. Климат в штате субтропический, влажный. Также в распоряжении капиталистов были месторождения бокситов в Гвиане, в Южной Америке, в Гвинее, в Африке, на Ямайке и в других подобных местах. Все эти районы были просто курортом по сравнению с Уралом, были расположены вблизи морских портов.

Проблемой также был криолит – искусственный минерал, без которого нельзя выплавить алюминий. До 1933 года он импортировался, но во второй пятилетке по всему Советскому Союзу искали месторождения плавикового шпата, необходимого для его производства. Сырье было найдено, но снова в труднодоступных и слабоосвоенных районах: в Забайкалье, в Средней Азии и в Заполярье. В 1933 году было создано производство криолита из советского сырья на Полевском криолитовом заводе на Урале.

Однако делать нечего: пришлось закладывать шахты, строить железные дороги, энергетические мощности и алюминиевые заводы и в труднодоступных районах СССР. Стройки в основном велись силами НКВД: Кандалакшский алюминиевый завод (35 тыс. тонн алюминия), Богословский алюминиевый завод (100 тыс. тонн глинозема и 15 тыс. тонн алюминия), Тихвинский алюминиевый завод (15 тыс. тонн алюминия и 50 тыс. тонн глинозема), Кольский глиноземный завод (100 тыс. тонн алюминия), Маткожненский алюминиевый завод (30 тыс. тонн алюминия). Эти мощности, суммарно 90 тыс. тонн алюминия, должны были быть введены в строй в 1943 году. Производство алюминия должно было достичь 132 тыс. тонн в год. До начала войны в полной мере этого сделать не успели (строительство было отменено 28 июня 1941 года), хотя восточные районы уже в 1940 году давали 49 % бокситов, и этим объясняется дефицит алюминия в СССР, столь негативно сказавшийся на советском авиастроении. В войну алюминиевой промышленности пришлось выдержать драматическую схватку за металл, подробности которой будут рассмотрены ниже.

Не менее упорной была борьба за медь – важнейший цветной металл для народного хозяйства и военной промышленности. Медь добывалась и до революции, но в годы Гражданской войны заводы были разрушены и почти прекратили выплавку. За 1920-е годы их восстановили и сразу же принялись искать новые месторождения меди. Те, что имелись, были очень малы. В 1926 году общий ресурс по меди при 80 %-ном извлечении из руд оценивались всего в 605 тыс. тонн металла[102].

Запасы меди нашли, конечно, но в труднодоступных районах. Так, вблизи Карсакпайского завода в центре Казахстана геолог К. И. Сатпаев разведал крупное медное месторождение – Джезказганское. Содержание меди в рудах было 1,84 %, а запасы составляли 2,3 млн. тонн меди. Была проделана колоссальная работа по разведке, пробурено 838 скважин. И все это в центре сухой, выжженной солнцем казахской степи. Для освоения этого месторождения были брошены все силы, в том числе и заключенных. Была построена железнодорожная ветка протяженностью 420 км, до ввода которой в 1937 году грузы доставлялись на грузовиках и верблюдах. К 1940 году было построено Кенгирское водохранилище, остро нужное для производства и снабжения рабочих. Но все эти труды померкли по сравнению с тем, что пришлось вынести во время войны ради меди. В первые годы войны Джезказган утроил добычу медной руды и довел ее до 1 млн. тонн.

Разведка и строительство Коунрадского медного рудника и Балхашского медеплавильного комбината также шли в исключительно тяжелых условиях. Грузы туда также доставлялись лошадьми и верблюдами, как в Средние века. Зимой 1932 года много лошадей и верблюдов пало от холода и буранов, из 600 лошадей, отправленных со Спасского завода на Балхаш, назад вернулось только 50. Из 40 отправленных автомобилей назад вернулось 26. На этой гибельной дороге то тут, то там попадались брошенные машины, оборудование, скелеты павших лошадей и верблюдов. В Казахстане в это время бушевал голод.

Балхашская медь потребовала преодоления чудовищных трудностей: голода, холода, безводья (на Балхашстрое питьевая вода выдавалась по норме), за нее было заплачено тысячами павших лошадей и верблюдов, человеческими жертвами. Пока в 1935 году не была достроена железная дорога Караганда – Балхаш, добраться до стройки было проблемой. Все приходилось возводить вручную, тяжелых механизмов на лошади не привезешь.

После строительства железной дороги дело пошло веселее. Поступало оборудование с крупнейших советских заводов: только что построенных Уралмаша и Ново-Краматорского заводов и других, всего работало 150 заводов. Был возведен кирпичный завод, строился поселок, электростанция. В марте 1935 года была проведена первая опытная плавка меди, в июне 1937 года – первый штейн, а в ноябре 1938 года из собственного штейна получили первый слиток балхашской меди.

Капиталисты имели ресурсы меди гораздо большие и лучшие, чем в СССР. Скажем, в США в штате Мичиган еще в середине XIX века были открыты огромные запасы медной руды. Об их богатстве говорит тот факт, что в месторождении Кальюмет-Хекла была обнаружена самородная медь – почти чистый металл. Оруднение тянулось полосой шириной 3–6 км и длиной 120 км, начальные запасы составляли около 6 млн. тонн меди. Кроме них, еще были медистые песчаники. Разумеется, что при таком богатстве запасов руды США стали абсолютным мировым лидером по выплавке меди еще до начала индустриализации в СССР, и в 1925 году выплавка составляла 706 тыс. тонн меди, что было больше, чем всех ресурсов, известных в СССР. Ничего удивительного нет в том, что в США до Второй мировой войны так далеко шагнула вперед электротехника. Она не испытывала нехватки сырья, в отличие от советской промышленности.

Поиски меди и никеля заставляли советских геологов обследовать самые удаленные уголки Советского Союза. В годы индустриализации были открыты крупные запасы сульфидных медно-никелевых руд на Кольском полуострове и на Таймыре, а острая нужда заставила срочно взяться за их освоение.

Про освоение Норильского медно-никелевого месторождения уже говорилось выше, но первым делом взялись за те ресурсы, которые были поближе, на Кольском полуострове. Здесь в спешном порядке строился крупный комбинат. Медно-никелевый комбинат «Североникель» отличился тем, что рудник Наттис-Кумужье со всем хозяйством, включая здание рафинировочного цеха и 110-метровую дымовую трубу, в 1938 году был сооружен всего за шесть месяцев. При том, что строители не имели квалификации, на стройке не было никакой механизации, даже строительного крана. Спешка вела к ошибкам. В рафинировочном цехе из-за ошибки переустанавливали конвертеры, на месте из подручных материалов изготовляли недостающие детали оборудования. Часть операций выполняли вручную из-за того, что не прибыло заказанное оборудование. Ватержакетные печи выходили из строя из-за неопытности плавильщиков. Трудностей, оперативно решаемых на месте, когда изобретательностью инженеров, когда совещанием и даже голосованием, было столько, что участники стройки и пуска комбината все их не помнят.

В 1939 году «Североникель» передали в НКВД, и развернулась стройка электролизного цеха, где сочетались неопытность строителей-заключенных, копка котлованов лопатами, полное отсутствие механизации с передовыми технологиями строительства, вроде электроподогрева железобетонных конструкций, которые заливали зимой, на 30-градусном морозе. Укладка футеровки в электролизные ванны прошла неудачно, они дали течь, что стоило прорабу свободы, дальше он работал как заключенный. Вообще, участник проектирования комбината «Североникель» Я. Д. Рячинский вспоминает, что отношение к заключенным было своеообразное: из них стали готовить эксплуатационный персонал производства, а Л. П. Берия как-то раз заявил главному инженеру комбината И. С. Бересневу, что заключенные ничем не отличаются от обычных рабочих[103].

Однако в результате всех трудов в конце 1940 года был получен первый катод никеля, который Рячинский повез в Москву.

К слову сказать, когда в 1935 году канадская фирма ИНКО «Mond nickel» стала строить предприятие по добыче никеля в Петсамо, совсем недалеко от «Североникеля», они не предполагали получать там катодный никель, а ограничивались добычей 200 тыс. тонн никелевой руды и плавкой 7 тыс. тонн файнштейна, который должен был вывозиться для окончательной переработки в Канаду. К началу советско-финской войны рудник, ГЭС и завод не были достроены, захвачены советскими войсками и в апреле 1940 года в целости были переданы Финляндии. После захвата немцами Норвегии IG Farbenindustrie пробралась на это предприятие. Рудник был запущен в эксплуатацию, и начался вывоз никеля в порт Киркенес, а далее морем в Германию. Немцы смогли достроить ГЭС и завод, запустить электропечи только в январе 1943 года, хотя им не угрожал захват, тогда как «Североникель» был частично демонтирован.

Так что перед самой войной на Кольском полуострове шла упорная борьба за ценнейший и важнейший цветной металл – никель. Это подает историю комбината «Североникель» совсем в другом свете. В итоге СССР в этой никелевой гонке вышел победителем: мы смогли получить катодный никель, а канадцы и немцы – нет.

Люди гибнут за металл. Обычно эта фраза относится к золоту, но в СССР был еще один металл, добыча которого была оплачена тысячами жизней. Это олово. Этот металл шел на выплавку бронзы, на баббитовые сплавы, используемые в подшипниках, припои для пайки радиооборудования. Оловом лудили жесть для консервных банок, котлы полевых кухонь. Двуокисью олова шлифовали оптические стекла прицелов и перископов, без которых пушки и танки не могут стрелять.

Добыча олова в Российской империи была незначительной, было мало известно о его месторождениях, и СССР зависел от импорта олова, в основном из Великобритании. Британия была лидером по добыче олова в своей колонии, в Малайе, на острове Калимантан, где в 1938 году добывалось 26 % всего мирового олова, около 50 тыс. тонн. Общая добыча в британских колониях достигала 70 тыс. тонн. Олово также добывалось в Нигерии, Боливии, Таиланде, Бельгийском Конго, Нидерландской Индии (будущей Индонезии). Месторождения в Юго-Восточной Азии были самыми лучшими в мире, это были касситеритовые россыпи, добываемые вблизи рек и в прибрежных районах морей, в песчаных наносах, легко обогатимые. Колонизаторы нещадно эксплуатировали дешевый труд малайцев и китайцев. Во время Великой депрессии, в 1931 году, колониальные державы создали мировой картель по олову, чтобы не допустить падения цен на него, и стали ограничивать сбыт. В Советском Союзе развернулись поиски олова. Первыми были открыты оловорудные месторождения в Читинской области, где в 1934 году вступили в строй Хапчерагинский рудник и обогатительный комбинат. Во второй пятилетке олово стали добывать в Казахстане, в Подольске вступил в строй оловянный завод и начато сооружение Новосибирского оловянного завода.

Однако самые крупные месторождения олова были найдены на северо-востоке СССР, на территории комбината особого типа «Дальстрой». В 1933–1937 годах были открыты крупные месторождения олова, в том числе знаменитый Бутугычаг. В 1937 году «Дальстрой СССР» провел первую плавку олова, а вскоре была развернута целая сеть лагерей по добыче касситерита. Наряду с добычей золота «Дальстрой» стал добывать олово.

Бутугычаг был одним из самых страшных колымских лагерей. Заключенные вручную рубили горную породу (на Колыме было мало россыпей, в основном коренные месторождения), катали вагонетки, поднимали руду из шахт ручными воротами. Суровые зимы, тяжелый труд, болезни и голод косили заключенных сотнями и тысячами. Этими жертвами был оплачен рост добычи олова с 357 тонн в 1938 году до 3200 тонн в 1941 году. Во время войны годовая добыча олова «Дальстроем» колебалась около 3,7 тыс. тонн в год. За все время войны добыча олова в СССР составила 15,5 тыс. тонн, из которых «Дальстрой» добыл 14,4 тыс. тонн, или 92 % добычи. Но и это не покрывало всех потребностей, и по лендлизу было получено 29 тыс. тонн олова. То есть «Дальстрой» дал 32 % всех наличных ресурсов олова за годы войны.