КРАТКОЕ НЕПОДСТРОЧНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ. Неофольклоризм

КРАТКОЕ НЕПОДСТРОЧНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ. Неофольклоризм

Избавления от проклятий тривиальности/непонятности автономная музыка искала на пути нового — поверх сложившихся в XIX веке младоклассических национальных композиторских школ (русской, чешской, польской, венгерской, норвежской и т.д.) — обращения к фольклору. В неофольклоризме XX века точкой отсчета для авторской оригинальности становятся каждым автором по-своему «продолжаемые» (наподобие норм кантатного письма в сочинениях Баха) законы «подлинной», не адаптированной к общеевропейским профессиональным стандартам, народной музыки.

Так как в самой фольклорной культуре законы музицирования не сформулированы (поскольку оно не имеет теории), а в трудах фольклористов предлагаются конкурирующие реконструкции, представление о базовых нормах фольклора становится продуктом композиторского творчества (иногда сопряженного с полевыми этнографическими разысканиями). Неофольклоризм, таким образом, есть способ выдвинуть авторскую систему норм, претендующих на «народную» всеобщность.

Этим традиция, начатая в XX веке И.О. Стравинским (1882— 1971) и Бела Бартоком (1881 — 1945), кардинально отличается от фольклоризма XIX века, состоявшего в обработке народных мелодий по правилам общеевропейского композиторского письма. Стравинский — ученик Римского-Корсакова. Римский-Корсаков исповедовал «нормальный» европеизированный фольклоризм и был одним из классиков русской национальной композиторской школы. Стравинский эстетизировал автохтонные «варваризмы» и стал интернациональным классиком модерна. (Кстати, Ф.М. Гершкович мечтал, чтобы кто-нибудь написал работу на тему: почему Стравинский — не Римский-Корсаков и в чем он все-таки Римский-Корсаков; следует напомнить, что Стравинский учился у Римского-Корсакова.) Дальше — другое. Новейший фольклоризм 1970-х годов, вдохновленный Стравинским и Бартоком, контаминируется с увлечениями рок-музыкой, минимализмом и неевропейскими культово-церемониальными традициями. Интересны уже не почвенные варваризмы, не экзотические угловатости и терпкости, а общая перечисленным музыкальным мирам объективность и магичность звучания, экстатическая отстраненность, «белая», бесстрастная интенсивность, медитативно-спокойный восторг. К. Штокхаузен этот фольклоризм (вполне сочетаемый с электроникой и с вообще с чем угодно) называет Weltmusik. Термин-лозунг показательным образом вмещает два смысла: символико-космологический, который древние греки и средневековые европейские теоретики разумели под musica mundana (мировой музыкой, сокровенно-гармоничным звучанием бытия), и собирательно-географический, который вкладывается в сочетания со словами «всемирный», «весь мир».