По-малому и по-большому

По-малому и по-большому

Неуютно сидеть на двух стульях, и тем более – на двух кольях. Отождествление себя то с отдельно наваристыми щами, то с Россией в целом мучительно, ибо выбор одного предполагает отрицание, а то и предательство другого. Однако нужно просто выбрать и насладиться. Выбор – вообще единственное оправдание предмету выбора.

Однажды на заре туманной ю., когда многострадальное Отечество опять сорвалось в пике, ввинтилось в штопор и полезло штопором в бутылку, я послал Отечество туда, где оно и так уже находилось – на пару с многострадальностью.

Мы с женой и ребенком переехали в большую питерскую расселенную коммуналку; не было денег на ремонт. Я прокрашивал в белый, с неуловимым фисташковым, цвет окна и двери, и чувствовал, как ложится краска и как упруга кисть, и с удивлением ощущал, что приятно красить большие расстекленные двери, отмывать окна, натирать мастикой пол и выгуливать под листопадом собаку (хорошо – под Хемингуэя – написано, черт побери).

То есть обрекал себя на третью-четвертую роль в большом театре социальной жизни, гнул к земле свою планку, хотя в Москве тогда горело-бумкало-ойкало-хрякало, творилась большая история, ровесники делали карьеры – зато потом, когда их руками выстроится их страна, они купят, какие хотят, дома, сделают, какие хотят, ремонты, да и жить будут там, где хотят. К тому времени вокруг все устаканится до серой зевоты, до газировки без газа и до сала без калорий, но у меня там уже не будет шансов стать героем, разве что выйти в гастарбайтеры внутренней эмиграции.

То есть понимал, что шанс большой истории упускать нельзя, да? – но окунал кисти. Да. Я. Провинциал. И. Знаю. Что. Мужчины. Выходят. В. Путь. Налегке. Если. Хотят. Завоевать. Мир. А у меня, понимаете ли, первая в жизни недвижимость, домочадцы и скарб, я получаю совокупно от всего трогательное в простоте наслаждение, и вон читаю мудрый текст в предназначенной для оклейки под обои газете: «у нас огромный опыт борьбы, а у англосаксов – жизни». Иди ты, Родина, на. Никогда не любил твою тушенку черного дня. Я хочу жить сейчас, жить свою частную жизнь. Это очень частное чувство – I wanna dance tonight…

В общем, уперся.

О том, что выбор может иметь конкретную цену, мне позже рассказала знакомая риелтор Ира, ныне скупающая исторический центр города на Неве подъездами, домами и разве что не островами, но когда-то начинавшая карьеру с бизнеса типа «купи-продай» с Турцией в качестве дефиса. Она тоже в одно историческое утро занялась частной жизнью, решив разморозить холодильник, несмотря на стоявшую в комнате коробку с миллионами полученных от торговли рублей, требовавших немедленной конвертации в деньги. Рубль к вечеру рухнул чуть не на четверть, и ей в течение дня звонили и звонили знакомые валютчики, но она мыла и мыла холодильник «Юрюзань», а когда поменяла обесценившиеся миллионы, то села у хирургически стерильного агрегата и зарыдала.

М-да.

Не факт, что девочки становятся консервативны после замужества, но мальчики после женитьбы определенно консервативны. Недавно (и счастливо) женившимся мужчинам Большое Время – по фигу. Они, конечно, собачатся с тещами по поводу засолки огурцов, но втайне не прочь завести свой погреб с квашеной капустой – ну, может, параллельно с погребом винным. После того, как Иван-царевич и Варвара-краса на сером волке по чащобе прорыскали и кощееву иглу в стоге сена нашли, сказке точка. Стали жить-поживать и добра наживать. У Варвары осложненная беременность; Иван корячится в офисе. Ребеночек, слава богу, рождается здоровеньким; Ford Focus в кредит. Первый зубик, ветрянка, школа; новая квартира, занять у мамы, давай сами, упругость кисти и запах краски; господи, да выруби телик, у нас и так каждый понедельник новая страна. Словом, они езжают по работам и ходят в баню по субботам.

И легко забывают, как метили по юности в принцев и принцесс.

Обычная, нормальная жизнь, состоящая из числа тех нормальных, стопроцентных вещей, что обозначены словами «молоко», «пальто», «хлеб», «утро», «посуда» (с несомненным привкусом правильности, очень точно обозначаемой английским словом straight), сразу же вылетает из Большого Времени, образовывая самодостаточный круг малого времени, затерянный в Большом Времени, как индейское племя в лесах на Амазонке. Как только люди перестают бороться и начинают жить, история заканчивается. Уже написан «Вертер», а также «Будденброки» и «Колобок».

Там, в большом историческом времени – битвы железных канцлеров, упоение понимания, как дальше будет течь время, вообще прогрессирующая дальнозоркость. Вон ниже по сплаву – плотина, о нее разобьется глупая, домашняя, почти слабого посола рыба, идущая на нерест. Холодный взгляд с вершин. Не то Манфред, не то Зигфрид.

В малом времени – мудрая мысль, что пальто с подстежкой на меху – вещь недурная. Варь, давай купим, а?

О мрак.

Красавицы положены только героям, и только красавицам положены герои. Неужели домострой притягательней бешеных скачек в ночи, ибо бешенство скачки – кровь героя?

Я бы мог сказать «нет», ибо это правда: скачки притягательней.

Я бы мог сказать «да», ибо большинство выбирают именно малое время, а следовательно, для большинства притягательней домострой.

Я мог бы сказать также, что ни один выбор не гарантирует результата, ибо вместо большой истории можно вляпаться в историю отношений, как, типа, Иван Иваныч в борьбе уел Ивана Никифорыча, да и погореть вместе с Никифорычем, – это будет третья правда, причем не противоречащая первым двум.

Но самое разумное, по-моему, полагаться все же на ощущения. На почти осязаемое, свинчаткой, нерефлексивное, straight, обретение жизнью веса вне зависимости от времени, в каком ты оказался, и действия, какое ты производишь в своей жизни. Будь то разбитый дачный газон или неприятельская разбитая армия. Где-то на этом уровне времена смыкаются. Большое Время тогда сбрасывает шелуху персоналий, а частный запрос формирует историческую тенденцию.

То внутреннее усилие, которое только и отличает человека морального от человека аморального, а нравственный ум от циничного ума, и надлежит, собственно, направлять на превращение заурядных, серых, никаких, скучных, посконных, пустых явлений в обладающие весом вещи, предметы, явления первого ряда.

Внутреннее усилие и внешнее действие, являющееся продолжением этого усилия, – вот то единственное, что придает жизни вес, то есть смысл. Это очень просто, и вы, быть может, разочарованы, что потратили время на чтение этой морализаторской колонки.

Но другой морали у меня для вас сегодня нет.

2003