Грязное дело

Грязное дело

Я только вернулся из Екатеринбурга, в который раз досадуя, что куда у нас ни лети – от Архангельска до Хабаровска – все везде одинаково. Церковь-новодел, туша бывшего обкома, щепотка дореволюционных домишек, уныние брежневских панелек, да частные ресторанчики со столь спорыми официантками, что, верно, и беременность у них длится месяцев восемнадцать.

Впрочем, Екатеринбург отличался от других городов тремя вещами: невероятной красоты и ухоженности девушками, бьющим в глаза изобилием бутиков вроде Мах Мага (девушки и бутики явно состояли между собой в связи), а также покрывающей абсолютно все, от каблучков до ступенек, особой, серой, никогда прежде не виданной грязью. Слой в палец, не меньше. Будто выпустили кишки цементному производству.

Много городов и стран я видел, и красавицам, а уж тем более бутикам, давно не удивляюсь, но вот российская грязь, не говоря о екатеринбургском замесе, поражает, как в первый раз. Поскольку она отсутствует в других странах, кроме России, и объяснений ее появлению, кроме как пресловутого «умом не понять», я долгое время дать не мог.

То есть банальные объяснения известны: и развал ЖКХ, и карбюраторные «Жигули» без катализатора, и промзоны в городской черте – однако это, друзья, байки. Потому что бывал я и в Париже в разгар забастовки мусорщиков, видел и в Таиланде дорожную полицию в респираторах, и по Иматре (где сталелитейный завод) гулял, однако чтоб грязь – нигде.

Я даже как-то устроил в эфире по поводу этого явления дискуссию, и звонящие кричали, что «грязь от пробок» (да видели б вы пробки в Лондоне!), «от климата» (господи, а в Хельсинки – климат другой?), «от отсутствия дворников» (да у меня в Москве они с пяти утра метут!), пока кто-то из слушателей, фыркнув, не сказал, что грязь есть внешнее проявление даже не бедности, а поощрения бедности. Что там, где бедность не порок, грязь будет всегда.

И я присвистнул, к справедливому гневу звукооператора.

Однако ж действительно так.

Грязь – всего лишь пустая почва, грунт, земля, разнесенная ветром. А чистый город – это отсутствие свободной земли, где вместо нее асфальт да газон. Причем они разобраны до последнего метра – так что нельзя бросить машину иначе, кроме как на дорогущей стоянке, и жить в центре нельзя иначе, кроме как в дорогущем кондоминиуме, в цену которого входят частный садик и мытье тротуара с шампунем. И в этом центре бедный человек жить не может, ему тут места нет, но нет места и грязи. Бедный человек приезжает в центр города на общественном транспорте, дабы ходить по чистым, ухоженным улицам пешком.

Разговоры в пользу бедных (лужковская идея, что городскую землю распродавать нельзя) – это разговоры в пользу грязи, которой, кстати, в Москве немногим меньше, чем в Екатеринбурге. О да, можно сочувствовать жильцам, протестующим против уплотнительной застройки, бьющимся за площадки для выгула детей или собак, за право парковать машину бесплатно, но съездите-ка в Берлин. Там идеально чист застроенный до скуки, вымытый до тоски западный город – и ветер метет пыль в разлапистом, расхристанном, зияющем пустырями, заброшенными фабричными пространствами Восточном Берлине.

Грязь – это коммунальное бытие городской земли, сходной с бытием коммунальной квартиры, где красиво и чисто не бывает. Нет недвижимости дешевле комнаты в коммуналке. Но нет надежнее способа превратить дворец в лачугу как отдать его коммунальному народцу.

И тут уж надо выбирать. Либо социальная справедливость и грязь – либо чистый подъезд, быстрый официант, сверкающие штиблеты.

Разговоры про социальную справедливость меня утомили. У меня вторую неделю машина грязна и немыта. Вряд ли в таком виде мы с ней понравимся екатеринбургским красавицам.

2005

Данный текст является ознакомительным фрагментом.