Предметы бытового обихода

Предметы бытового обихода

При жестоких допросах на первом этапе, чтобы сломить волю пленного, у него отбирают всю одежду и любые предметы, которые помогают ему чувствовать свое Я; их называют «предметами бытового обихода». Часто вещь, представляющая особую ценность для узника, — Коран, фотография любимой — подвергают особо пренебрежительному отношению. Этим узнику говорят: «Ты никто, ты станешь таким, каким мы захотим». Это лишение человека его достоинства. Иракцы пережили этот процесс на уровне общества, поскольку у них на глазах оскверняли их важнейшие учреждения, а их историю забрасывали в грузовики и вывозили. Бомбардировки нанесли Ираку кровавые раны, но куда хуже было не останавливаемое войсками оккупантов мародерство, которое уничтожило самое сердце страны.

Газета Los Angeles Times писала: «Сотни мародеров крушили древние керамические сосуды, опустошали витрины, набивая карманы золотом и древними вещами в Национальном музее Ирака, где были представлены памятники первой человеческой цивилизации. В результате 80 процентов из 170 тысяч бесценных экспонатов было утеряно»[946]. Национальная библиотека, где хранились экземпляры книг и докторских диссертаций, когда–либо публиковавшихся в Ираке, превратилась в черные руины. Из Министерства по делам религии исчезли рукописные Кораны тысячелетней давности, а от здания остался лишь обгорелый остов. «Мы потеряли наше национальное наследие», — сказал один багдадский преподаватель [947]. А местный торговец говорил о разграблении музея такими словами: «Это была душа Ирака. Если музей не вернет себе похищенных сокровищ, мне будет казаться, что похитили часть моей души». Археолог Чикагского университета Макгуайр Гибсон сказал, что это «похоже на лоботомию. Устранена глубинная память всей культуры, культуры, существовавшей на протяжении тысячелетий»[948].

Часть ценностей удалось спасти, главным образом благодаря усилиям религиозных деятелей, которые организовали спасение ценностей, когда мародерство еще было в полном разгаре. Однако многие иракцы до сих пор уверены, что лоботомию им сделали намеренно — это входило в планы Вашингтона по хирургическому удалению сильной, имеющей глубокие корни культуры, чтобы заменить ее собственной образцовой моделью. Семидесятилетний Ахмед Абдулла сказал корреспонденту газеты Washington Post: «Багдад — это мать арабской культуры, а они хотят стереть нашу культуру с лица земли»[949].

Организаторы войны немедленно указали на то, что грабеж произвели сами иракцы, а не войска оккупантов. И, разумеется, Рамсфельд не планировал разграбить Ирак, однако он ничего не сделал для предотвращения мародерства и не пытался его остановить, когда грабеж начался. Эти ошибки невозможно объяснить обычным недосмотром.

Во время Войны в Заливе 1991 года грабежу подверглись 13 музеев Ирака, так что были все основания предположить, что бедность, ненависть к старому режиму и обстановка хаоса неизбежно приведут к мародерству (стоит также добавить, что за несколько месяцев до начала войны Саддам выпустил из тюрем заключенных). Крупнейшие археологи предупреждали Пентагон о необходимости выработать специальную стратегию для защиты музеев и библиотек еще до вторжения, и 26 марта Пентагон выпустил меморандум, в котором перечислялись «в порядке важности 16 объектов в Багдаде, которые крайне необходимо охранять». Национальный музей стоял в списке на втором месте. Кроме того, Рамсфельду напоминали о необходимости послать в город вместе с войсками международную полицию для обеспечения общественного порядка, но и этот совет проигнорировали [950].

Даже и без полиции в Багдаде было достаточно американских солдат, чтобы взять под охрану ценные объекты, но никто не отдал им такого приказа. Известно много случаев, когда американские солдаты спокойно смотрели из своих бронетранспортеров на проезжающие мимо грузовики, полные награбленного добра; это прямо отражает принцип безразличия Рамсфельда — «всякое случается». Отдельные подразделения по своей инициативе останавливали грабежи, а в иных случаях солдаты, напротив, присоединялись к мародерам. Международный аэропорт Багдада сильно пострадал от вандализма солдат, которые, как писала газета Time, сначала крушили мебель, а затем направились к пассажирским самолетам на взлетно посадочной полосе. «Американские солдаты в поисках удобных сидений и сувениров выдергивали оборудование кабины, резали кресла, ломали приборы в кабине пилота и выбили все иллюминаторы». В результате иракская национальная авиакомпания понесла ущерб на сумму 100 миллионов долларов — эта компания одной из первых была выставлена на аукцион в процессе скорой и весьма сомнительной избирательной приватизации [951].

На вопрос о том, почему американские власти с таким равнодушием относились к мародерству, помогают пролить свет два человека, сыгравшие важнейшую роль в оккупации Ирака, — это Питер Макферсон, старший экономический советник Пола Бремера, и Джон Агресто, руководитель программы перестройки высшего образования после оккупации. Как сообщил Макферсон, он равнодушно относился к тому, что иракцы присваивают государственную собственность: автомобили, автобусы, оборудование министерств. Он возглавлял программу экономической шоковой терапии в Ираке, и его задачей было радикальное сокращение государства и приватизация его богатств, поэтому мародеры пролагали дорогу этому процессу. Он сказал: «На мой взгляд, такая естественная приватизация, когда человек садился в легковую машину или за руль грузовика, ранее принадлежавших государству, — это вполне нормально». Старый бюрократ из администрации Рейгана, жесткий приверженец чикагской экономики, Макферсон предпочитает называть такой грабеж «сокращением» государственного сектора [952].

Его коллега Джон Агресто, наблюдая по телевизору разграбление Багдада, также увидел в этом свет надежды. Он считает свою задачу «шансом, который дается раз в жизни», — он должен создать в Ираке систему высшего образования на пустом месте. Поэтому разграбление университетов и Министерства образования дает, по его мнению, «возможность начать с чистого листа» и оснастить учебные заведения Ирака «лучшим современным оборудованием». Если миссией США в Ираке было, как многие думали, «создание страны», тогда остатки старой страны представляют собой лишь помеху. Ранее Агресто работал директором Колледжа Сент Джон в Нью Мехико, который знаменит программой изучения «великих книг». Он сказал, что, хотя ничего не знал об Ираке, отправляясь сюда, намеренно воздержался от чтения книг об этой стране, чтобы приехать «с как можно более открытым умом»[953]. Подобно иракским колледжам, которые он намерен создавать, сам Агресто также является «чистым листом».

Но если бы он прочел одну две книги об Ираке, возможно, это дало бы ему пищу для сомнений в том, нужно тут все стирать и начинать с нуля или нет. Он мог бы узнать, что пока страну не задушили санкциями, система образования Ирака была наилучшей в регионе, с самым высоким показателем грамотности в арабском мире — 89 процентов населения. В то время как в родном штате Агресто Нью Мексико 46 процентов населения неграмотны, а 20 процентов неспособны «произвести в уме простейшие арифметические действия, чтобы подсчитать общую сумму на счете»[954].

Агресто настолько верил в превосходство американской системы, что не задумывался об альтернативах: вдруг иракцам хочется сохранить свою культуру, и они воспримут ее разрушение как катастрофу.

Такая слепота неоколониализма является лейтмотивом войны против террора. Так, в американской тюрьме Гуантанамо есть комната, которую называют «уголок любви». Сюда приводят узников, которых тюремщики не признали «членами незаконных вооруженных формирований» и планируют отпустить на волю. В «уголке любви» узники могут смотреть голливудские фильмы и есть не слишком здоровую американскую еду из закусочных. Гражданин Великобритании Асиф Икбал, член известной «типтонской троицы», в Гуантанамо мог несколько раз побывать в этой комнате перед отправкой на родину. «Мы могли смотреть DVD, есть продукцию McDonalds и Pizza Hut и просто отдыхать. Там не надевали наручников… Мы не понимали, почему с нами обращаются таким образом. Прочее время мы, как всегда, сидели в клетках… Однажды при этом Лесли (офицер ФБР) принес чипсы Pringles, мороженое и шоколадки, это было последнее воскресенье перед возвращением в Англию». Его друг Рухел Ахмед объяснял эти привилегии так: «Они знали, что мучили и пытали нас два с половиной года и надеялись, что мы про это забудем»[955]. В Афганистане силы Северного альянса схватили Ахмеда и Икбала, направлявшихся на свадьбу. Их жестоко избивали, им вкалывали неизвестные препараты, их часами держали в неудобных позах, им не давали спать, их насильно обрили, лишили всех законных прав, и это продолжалось два года и пять месяцев [956]. Неужели они должны были все «забыть», получив в качестве утешения чипсы Pringles? А ведь это задумывалось именно так.

В это трудно поверить, однако в целом примерно таким же был план Вашингтона относительно Ирака: подвергнуть шоку и страху всю страну, намеренно разрушить ее инфраструктуру, не вмешиваться, когда ее историей и культурой завладели мародеры, а потом сделать вид, что все в порядке, с помощью неограниченных поставок дешевых бытовых приборов и заграничной еды сомнительного качества. Для Ирака этот цикл упразднения культуры и замены ее новой не был теорией, все это действительно произошло, причем за считанные недели.

Пол Бремер, возглавивший оккупационную власть в Ираке по просьбе Буша, признался, что когда он прибыл в Багдад, грабежи еще были в разгаре и порядок не был восстановлен. «Едва выехав из аэропорта, увидел, что Багдад весь в огне, в буквальном смысле слова… На улицах не было машин, не работало электричество, остановилась добыча нефти, экономическая деятельность замерла, мне не удалось увидеть ни одного полицейского». И тем не менее для разрешения кризиса Бремер предложил немедленно открыть границы страны для ничем не ограниченного импорта: никаких тарифов, пошлин, инспекций или налогов. Через две недели после приезда Бремер торжественно объявил, что Ирак «открыт для бизнеса». За одну ночь одна из самых закрытых стран в мире (санкции ООН почти целиком запрещали внешнюю торговлю) превратилась в самый гостеприимный рынок мира.

Пока грузовики, забитые награбленным добром, ехали к покупателям в Иорданию, Сирию и Иран, им навстречу двигалась армия платформ, уставленных китайскими телевизорами, DVD с голливудскими фильмами и иорданскими спутниковыми тарелками, которые затем выгрузили на тротуары багдадского района Карада. Одну культуру сожгли и растащили по частям, и тут же ей на смену привезли новую, заблаговременно упакованную в ожидании этого часа.

Многие американские компании ожидали этого момента, чтобы стать участниками эксперимента по расширению территории капитализма. Среди них была и фирма New Bridge Strategies, основанная бывшим руководителем Федерального агентства США по чрезвычайным ситуациям Джо Олбоу. Эта фирма обещала, используя свои политические связи на высшем уровне, помочь транснациональным американским корпорациям получить лакомые куски в Ираке. Один из сотрудников фирмы с энтузиазмом говорил: «Получить права на распространение продукции Procter & Gamble — это просто золотая жила! Один хорошо укомплектованный супермаркет 7 Eleven разорит 30 иракских магазинов, а один Wal Mart просто покорит всю страну»[957].

Подобно узникам Гуантанамо, которых отвели в «уголок любви», весь Ирак собирались купить с помощью чипсов Pringles и поп культуры. По крайней мере, именно так себе представляла это администрация Буша, строя планы относительно Ирака после войны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.