Глава третья Предметы и драгоценности

Глава третья

Предметы и драгоценности

Подобно силам природы, рукотворные предметы также имеют свою символику в творчестве Толкиена — точнее, в его героико–средневековом мире, где превращения, творимые человеком с природой, есть не что иное, как преобразования (как в случае с головкой эфеса меча, о чем мы еще поговорим), а не разрушения. Давайте же подробнее остановимся на плодах трудов рук человеческих. Хотя, как пишет о символике средневековых предметов историк и культуролог Жак Рибар, «нелегко выбрать то единственное, что помогло бы нам оценить все несметное богатство и многообразие средневековых предметов».

Символический смысл оружия истолковывается, в частности, в романах артуровского цикла, заметно повлиявших на все творчество Толкиена. Так, например, в «Ланселоте» треугольный или четырехугольный щит толкуется как надежный оплот, равно как и знак принадлежности к тому или иному рыцарскому ордену, и даже к определенной «даме сердца». Щит Ганбо(81) украшен гербом, «отображающим храбрость рыцаря». На щитах Каратака(82) и Алардина(83), персонажей «Сказания о Каратаке», изображены «ползущие зеленые львята» и «алые пасти с орлами, несущими белую мантию».

Другое защитное средство — кольчуга, названная в «Ланселоте» «оплотной стеной» рыцаря. Кольчуги на воинах буквально трещали по швам от сокрушительных ударов, а щиты раскалывались в щепки. Но и тогда рыцари продолжали сражаться, и разбитые доспехи им уже заменяла доблесть, презирающая смерть. Так что кольчуга служила защитой скорее символической.

Шлем означал, что «рыцаря, в него облаченного, должны были видеть все те, кто замыслил осквернить Святую церковь».

Однако шлем может принести и погибель: так, в «Поисках Грааля» рыцари в шлемах, обознавшись, обнажают мечи и бросаются друг на друга. В «Сильмариллионе» огромный незадачливый Турин водружает шишак на голову дракона, который предрекает ему битву с великим драконом Глаурунгом, посланцем Моргота. В конце концов, он одолевает дракона, но тот успевает предопределить и его собственную смерть, вернее самоубийство, погубив Ниниэль, несчастную жену Турина.

Атакующего оружия больше, да и символика его побогаче. Как писал Юлиус Эвола в своем «Протесте против современного мира», «в Средние века было написано великое множество трактатов, где каждый вид оружия и каждый рыцарский доспех имел свое символическое толкование — духовное и этическое… клинок меча символизирует душу рыцаря», и это, среди прочего, объясняет, почему холодное оружие ковалось в глубокой тайне. Так что теперь понятно, какое значение имел для Арагорна меч Андрил, перекованный эльфийскими кузнецами. Меч, разумеется, «из всех видов оружия самое почетное и благородное».

У каждой стороны лезвия меча свое предназначение: первая сторона разит «всякого, кто смеет оспаривать божественную сущность Спасителя нашего», а вторая «карает всякого, кто восстал против рода человеческого»; острие же клинка «означает повиновение, ибо всем должно повиноваться рыцарю».

Меч служит главным символом власти, а значит, он должен быть красив, под стать ножнам и головке эфеса, украшенной символическими драгоценными камнями:

«Меч сей был красоты изумительной и отливал радужным сиянием: головка эфеса — из цельного камня, лучившегося всеми цветами земными, и каждый цвет — с особым переливом… рукоять — из половин туловища двух разных зверей: змеи и рыбы» («В поисках Грааля»).

Меч — это и средоточие тайного знания металлов и драгоценных камней; предназначен он лишь избранному и готов в мгновение ока сразить любого, кто неподобающе попробует им завладеть; «всякий осквернитель либо падет от него, либо навек покалечится».

Миф о сломанном и перекованном мече символизирует поруганное и возрожденное владычество — ту же королевскую власть; то же относится и к мечу, который Артур выдернул из крыльца: это означает обретение новой земли и сокрытых в ней драгоценных камней, равно как и власти, заключенной символически в металле клинка. Королевская власть есть камень, и на нем зиждется королевство… Наконец, подобно индуистской ваджре(84), меч символизирует молнию, солнечное сияние и речь.

Не менее важную роль в легендах о Граале играет и копье. В древнейшей кельтской исторической традиции оно сочетается с блюдом, на котором лежит отсеченная голова. И с копья стекает кровь. Кельтский дротик габулга, подобно копью, означает молнию; как божественный талисман ассоциируется он и с котлом Дагды(85).

Знаменитый герой Кухулин выучился владеть копьем во время своего посвящения в воители у Скатах(86). Копье пронзает и ранит — но и излечивает тоже, как и змея, несущая двойную символику. В этом смысле копье сравнимо с розой, впитывающей «росу небесную», что стекает с него. Дротик, незаменимый на охоте, служит главным оружием Персивалю: он пронзает им око и мозг первого своего противника.

Подобно деревьям, копье представляет собой Axis mundi, олицетворяющую связь земли с небом. А древесный сок сродни крови, стекающей с копья.

Магическую роль копья, наконец, подчеркивает и Фулканелли в «Философских храмах». Так, вспоминая поступок центуриона Лонгина, он пишет, что «тот сыграл в Страсти Господа нашего Иисуса Христа такую же роль, что и святые Михаил с Георгием; то же содеяли в языческой традиции Кадм, Персей и Ясон(87). Лонгин пронзает копьем бок Христу подобно тому, как небесные воины(88) и греческие герои сражают драконов. Этот своего рода символический поступок призван возыметь счастливые последствия».

В другом месте тот же автор поясняет нам роль «твердых активных предметов, заключающих в себе мужское начало»: к ним относятся жезл, посох, скипетр, древко копья или дротика.

Рассмотрим теперь другие виды оружия, столь же важные: к примеру, секира, которой у Толкиена мастерски орудует гном Гимли, исправно служит и Бландену Корнуэльскому, доблестному герою бретонского цикла. Секирой вооружен и скандинавский бог войны Тор, мечущий громы и молнии. Бог силы Тулкас тоже вооружен секирой (или молотом), которой он разит Моргота. Лук и стрелы также незаменимы на охоте. Уже известный нам Вольфрам фон Эшенбах, намеренно уклоняясь от главной темы повествования, сравнивает этот прием с натяжением тетивы лука: таким образом он идет к цели не прямым путем, а обходным.

Ко всему прочему, в сказаниях лук и стрелы имеют эротическую символику, подобную разящим стрелам Купидона, самого, пожалуй, популярного персонажа живописных полотен эпохи Возрождения. В этой связи Жак Рибар вспоминает «Поэму о Гигемаре», где главный герой пускает стрелу в белую лань, а стрела рикошетом возвращается к стрелку, нанося ему символическую рану, которую если что и может излечить, то только любовь. При всем том, однако, не стоит забывать главное: в Средние века ничто не могло сравниться с рукопашной схваткой. В отличие от лука, палица, грозное оружие кельтского бога Дагды, символизирует гром и молнию, будучи сродни индуистской ваджре или греческому трезубцу, несущими столь же многозначную символику: гром, Ось мира…

Во «Властелине Колец» речь идет о Кольце Всевластья; в «Сильмариллионе» — о трех драгоценных камнях Сильмариллах, ограненных Феанором; в «Хоббите» — об охоте за сокровищами. Другими словами, драгоценности так–же играют важную роль в творчестве Толкиена: они — движущая сила и первопричина всех его историй.

Раскручивая свои сюжеты вокруг драгоценностей, Толкиен всего лишь продолжает вечную сказачно–легендарную традицию, включающую в себя, среди прочего, и «Песнь о Нибелунгах», где также говорится о чудесном золотом кольце, и сказание про кольцо Гига(89), подобное кольцу–невидимке, которое нашел Бильбо, и многие другие легенды и предания, превозносящие магическое значение «особенных» драгоценностей.

Упомянув о традиционной роли драгоценностей, нельзя не сказать и об их традиционной символике. В тайном знании украшение, например драгоценный камень в оправе из чистого, неблекнущего золота, становится носителем и выразителем первозданной силы, исходящей из земных недр, что, иначе говоря, символизирует возрастающее желание. Таким образом, украшения и драгоценные камни, которые почти во всех мифах и легендах связаны с драконом или змеем, заключают в себе тайну бессмертия — не чудесного, а самого что ни на есть земного, связанного с недрами земного мира. Поэтому страсти, что неизменно разгораются вокруг них, а также самозабвенное преклонение перед ними, всегда исполнены драматизма. Благодаря драгоценным камням и оправе из драгоценного же металла украшения символизируют эзотерическое, сокровенное знание. В то же самое время украшение, то есть ограненный и оправленный камень, — это продукт труда ювелира дел и заказчика. Именно так действует и союз души, знания и силы; в свою очередь, украшение наделяет всеми этими качествами человека, который его носит, и даже общество, которое почитает драгоценность как святыню.

Словом «символ» (symbolon) на греческом языке не случайно обозначается кольцо, разделенное на две половины, которые должны воссоединиться. В «Словаре символов» можно, в частности, прочесть следующее:

«Кольцо символизирует крепкую привязанность, верность, добровольное согласие… Оервые христиане носили кольца, и Климент Александрийский(90) советовал христианам носить на оправе своего кольца изображение голубки, рыбы или якоря… В эзотерическом плане кольцо обладает чудодейственными силами. Кольцо — это пояс, оберегающий некое место и хранящий сокровище или тайну. Завладеть кольцом означает в определенном смысле отворить дверь, ведущую в замок, пещеру или рай и т. д. Надеть кольцо на себя или кого–нибудь, или принять его от кого–нибудь — значит оберечь себя или кого–нибудь, или принять чей–то дар как единственное в своем роде сокровище, или оделить таким же даром кого–нибудь».

Но самое главное заключается, пожалуй, в том, что кольцо — это знак признательности, «символ могущества или уз, которые ничто не в силах разорвать, даже если кольцо теряется или забывается где–нибудь на долгом пути».

Но вернемся, однако, к Толкиену и к его Кольцу. Согласно легенде, Соломон был обязан своим могуществом именно кольцу.

«Арабы сказывали, будто однажды пометил он печаткой того самого кольца всех бесов, собрав их вместе чудесным заговором, и те сделались его рабами. А после некий неистовый гений похитил Соломоново кольцо, дабы завладеть силой его. Однако же Бог повелел ему бросить кольцо в море, дабы оно вновь вернулось к Соломону».

Исчезновение проклятого кольца — своего рода традиция в подобных легендах.

По времени и традиции нам ближе кольцо Нибелунгов, хотя Толкиен не любил, когда «его» Кольцо Всевластья сравнивали с «сокровищем» изначальных хранителей легендарного клада. И все же мы попытаемся сравнить эти два кольца, благо между «Песнью о Нибелунгах» и «Властелином Колец» есть немало общего.

Кольцо Нибелунгов было залогом их могущества. В данном случае оно символизирует узы, подвластные человеческой воле и связующие человека с природой: кольцо на руке дает человеку власть над природой, хотя при этом оно порабощает его страстью к этой самой власти, что несет человеку неимоверные беды и страдания. Уверовавший в свою власть, человек ощущает крепкую связь с золотым кольцом, поскольку оно ставит его в зависимость от всех его желаний и страстей. Таким образом, кольцо олицетворяет одновременно волю, силу и власть. Но бог Вотан, не желавший, чтобы тот, кого он породил, лишил его власти над ним, отбирает у человека кольцо. Вслед за тем Зигрфрид и Брунгильда(91), дочь бога, выбросят кольцо в реку [Рейн] в знак отрешения от могущества и избавление мира от великой напасти во имя торжества любви. Итак, Кольцо занимает главное место среди других драгоценностей в творчестве Толкиена. Судьба Хоббитании и ее обитателей, равно как и исход Третьей Эпохи, предопределяются с того самого мгновения, как только Бильбо случайно находит Кольцо:

«Так он довольно долго ползал и шарил руками, надеясь найти хоть какой–нибудь ориентир, и вдруг нащупал что–то холодное и гладкое Оказалось — металлическое колечко. Бильбо его машинально подобрал, не подозревая, что этот случайный поступок станет поворотным пунктом в его жизни. Подобрав, он так же машинально сунул его в карман, ибо в данный момент оно ему было ни к чему…»

Дальше следует знаменитая игра в загадки–отгадки, и все вокруг того же Кольца, хотя сами игроки — Бильбо и Горлум этого пока не сознают. Как тут не вспомнить историю Эдипа и сфинкса. Первая загадка — насчет зубов, вторая — про ветер, за ними следуют другие загадки — про солнце, темноту, яйца, рыбу, время… и, наконец, про то самое Кольцо: Бильбо просит Горлума отгадать, что у него в кармане. Игра эта, надо заметить, не простая: ей суждено определить судьбу всего Средиземья. В другой раз, уже во «Властелине Колец», не менее сложную «загадку» пытается разгадать Гэндальф, чтобы проникнуть вместе со спутниками в подземелья Мории. Гэндальфу нужно отгадать ключевое слово, поскольку

«Западные ворота Морийского государства Дарина открывает заветное заклинание — «друг»».

На то, чтобы отгадать это самое заветное слово — «друг» и войти в ворота Мории, даже всеведающему магу Гэндальфу нужно время. Ну а что до Бильбо, то «…хоббит знал, что игра в загадки — священная и очень древняя, и даже лиходеи в ней не смеют жульничать»

Горлуму, как всякому азартному игроку, невдомек, что он ведь может и проиграть. И он проигрывает…

А вот что мы узнаем о злополучном Кольце и других сокровищах гномов в том же «Властелине Колец»:

«Бильбо слыл невероятным богачом… Только самые мудрые старики сомневались в том, что вся круча изрыта подземными ходами, а ходы забиты сокровищами».

Затем следует разговор Гэндальфа с Фродо про Кольцо. Так Фродо узнает, что «могущество у него такое, что сломит любого смертного. Сломит и овладеет им…»

Чуть погодя Гэндальф дает хоббиту разгадку:

«Одно Кольцо покорит их, Одно соберет их,

Одно их притянет и в черную цепь скует их…

В стране по имени Мордор, где распростерся мрак».

А то Кольцо, что у Фродо, растолковывает изрядно струхнувшему хоббиту маг, — «Кольцо Всеаластья, которому покорны остальные двенадцать».

Много веков назад это единственное в своем роде Кольцо потерял Черный Властелин — Саурон, и могущество его заметно ослабло. И теперь он желает заполучить его обратно любой ценой, только допустить этого никак нельзя. Тогда Гэндальф раскрывает Фродо заветную тайну всех Колец, и здесь Толкиен еще раз подчеркивает свою нелюбовь к людям, с их малодушием и необоримой спесью, ибо Смертные, то есть люди, первыми оказались во власти злых чар:

«Три прекраснейших Кольца эльфы от него [Саурона] укрыли: рука его их не коснулась и не осквернила. Семь Колец было у гномов; три он добыл, остальные истребили драконы. Девять он раздал людям, величавым и гордым, чтобы поработить их. Давным–давно превратились они в Кольценосцев–призраков, в Прислужников Мрака, его страшных вассалов. Давным–давно… да, очень давно не видывали на земле Девятерых. Но кто знает? Мрак опять разрастается, возможно, появятся и они, исчадия мрака…»

После легендарной битвы «сын Элендила Исилдур отсек Саурону палец вместе с Кольцом и взял Кольцо себе. И сгинул Саурон, и духу его в Средиземье не стало, и минули несчетные века…»

Потом Кольцо досталось Горлуму, а за ним, как известно всем читателям Толкиена, владельцем его волею судеб стал Бильбо:

«…это случилось наперекор воле врага. Видно, так уж было суждено, чтобы Кольцо нашел не кто–нибудь, а именно Бильбо».

Узнав же, к ужасу своему, что Горлум доводится дальним сродственником хоббитам, Фродо задумывается, а не проще ли выкинуть Кольцо или спрятать в каком–нибудь укромном месте, где его уж наверняка никто не найдет. Но у Гэндальфа на это есть готовый ответ:

«Выкинуть его можно только по безрассудству. Магические Кольца не пропадают бесследно: со временем они возвращаются в мир, и мало ли кто их найдет, сам подумай. Ведь Кольцо может попасть в руки врага…»

К тому же, добавляет Гэндальф, хотя и было раньше поверье, что «Магические Кольца плавятся в драконовом огне, но теперешние драконы — жалкие твари…»

А посему «есть только один способ: добраться до Ородруина, Роковой горы, и бросить Кольцо в ее пылающие недра…»

Ну а вот что Толкиен рассказывает в «Сильмариллионе» о происхождении Кольца Всевластья:

«Эрегионские нолдор внимали Саурону, и он многому их научил, ибо велики были познания его. В оные же времена блистали умением и Восточно–Эдильские кузнецы, превзошедшие в мастерстве самих себя: недолго думая, выковали они Кольца Всевластья. Саурон приглядывал за ними и ведал про все их дела, ибо желал он привязать к себе эльфов крепкими узами. Эльфы выковали много Колец, а Саурон в тайне от них отковал одно — Единственное, коему были подвластны все остальные… и когда надевал он Единственное Кольцо, то узнавал обо всем, что творилось с другими Кольцами, — так видел он и направлял мысли их владельцев».

Потом Саурон отдал «семь Колец гномам и девять — людям, и те, как всегда, первыми покорились воле его».

Но девятерых обладателей Колец постигла незавидная участь, ибо превратились они в Кольценосцев–призраков:

«И стали они ко времени оному могущественными властителями, чародеями и воителями и снискали себе славу и богатства — себе на горе. Возомнили они, будто жить им отныне вечно, только вот жизнь оказалась для них уж больно тягостной, невыносимой: скитались они по белу свету, незримые для других, даже при солнце… и так вот, один за другим сделались рабами Колец, кои носили, оказавшись при том во власти Единственного Кольца, — того, что было у Саурона… и вошли они в Царство Мрака. И обратились в назгулов — Призраков Кольца, самых чудовищных прислужников врага. Ночь была им спутницей, и смерть вопияла их устами».

Зато с гномами Саурону пришлось нелегко. Что верно, то верно: «на диво своенравными оказались гномы, непокорными, ибо было им невмочь, когда над ними кто–то властвовал; сами же они были крепки духом, и никакие силы не могли обратить их в призраков».

Об отношении же гномов к золоту довольно любопытное примечание делает Фулканелли:

«они — хранители земных тайн и секретных свойств минералов. Гном служит проводником, помогающим находить вещи, распознавать их и приводить в единую систему».

Но куда более хитроумно в той же эзотерической традиции толкуется символическое значение дракона:

«Дракон служит иероглифическим изображением твердого минерального вещества, с которого должно начинать Творение… Призвание дракона — неусыпно стеречь дивное место, где мудрецы хранят тайные свои сокровища».

Под «мудрецами», возможно, подразумеваются рыцари… А что до грозного обличья и такого же драконьего нрава, тот же Фулканелли видит тому причины в следующем:

«Они вполне соответствуют особенностям, свойствам и возможностям основания»,

— то есть первичного минерала, лежащего в основе великого алхимического творчества. То же относится к грубому драконьему нраву:

«Кристаллическое по строению своему основание сродни чешуйчатой шкуре дракона».

Наконец, Фулканелли напоминает о двойственном происхождении дракона — порожденного огнедышащим Тифоном(92) и коварной Ехидной(93). Соединив в теле своем твердость минерала и «воспламеняемость» серы, дракон заключает в себе и довольно сложную символику.

В «Сильмариллионе» Толкиен уделяет не меньше внимания Сильмариллам. Вначале великий искусник Феанор «задумался, как сделать навек неугасимым сияние Дерев… И пустился он в долгие тайные поиски, вложив в них все свои знания и силы, и все умение свое, и сотворил Сильмариллы… С виду походили они на кристаллы, однако же были тверже алмазов, и никакие силы в Арде не могли ни раздробить их, ни омрачить их блеска… Феанор придал их пламенному блеску удивительное сияние двух Валинорских Дерев, и сделалось оно в них неугасимым, хотя сами Дерева угасли и уж давно как зачахли».

Звездная богиня Варда «освятила Сильмариллы, дабы в будущем ни плоть смертного, ни чья–либо нечестивая рука, ни чье–либо лиходейство не коснулось их, не заклеймившись гибельным заклятием».

Когда Мелкор загубил Древо жизни и Древо света, Лаурелин и Тельперион, Валар так и не смогли вернуть их к жизни. И тогда богиня Йаванна, Повелительница растений, возгласила:

«Сияние Дерев померкло, отныне живо оно лишь в Сильмариллах Феаноровых. Сколь же прозорлив он! Ибо даже самым могущественным из созданий Илуватара под силу совершить только одно–единственное великое дело, одно и единственное. Я одарила мир сиянием Дерев, однако ж возродить их для мира сызнова мне уже не по силам. Будь у меня хоть мало–мальская искорка от этого дивного светоча, я вдохнула бы в Древа новую жизнь, покуда тлен не тронул корни их. И покончено было бы тогда со злом, и бессильной стала бы лютая ненависть Мелкора».

Однако Феанор, в чьем сердце любовь к Сильмариллам переросла в алчность, возненавидел Валар и отказался отдать хотя бы один Сильмарилл. Ибо единственным его желанием было оставить Сильмариллы при себе.

«И завела тогда Ниенна песнь, исполненную всеобщей печали по оскверненной Арде».

Затем мы узнаем, что Мелкор похищает Сильмариллы и нарекает себя Властелином Мира.

Подобно сокровищам «Золота Рейна» у Вагнера, Сильмариллы у Толкиена тоже принесут неисчислимые беды нолдор, Феанору и всем его потомкам, поклявшимся любой ценой вернуть себе Сильмариллы, окажись они в чужих руках. Сыновья Феанора повели себя заносчиво даже перед Валар, сокрушившими Моргота:

«Маэдрос с Маглором отказались последовать за Эонве и проявили готовность исполнить клятву. За Сильмариллы они и правда были готовы не пощадить живота своего — их не устрашило даже победоносное Валинорское воинство — и восстать против всего мира… В ответ же им было сказано, что они лишаются права на творение отца своего по причине бессчетных кровавых злодеяний, учиненных ими под действием клятвы, ибо именно они повинны в гибели Диора и разрушении гаваней».

И все же братьям удается заполучить обратно два Сильмарилла, вот только те обожгли руки; и тогда один из братьев в сердцах выбросил свой Сильмарилл в глубокую расщелину, а второй швырнул свой в море, и тот упокоился на дне морском. Третий же Сильмарилл остался у Эарендила, парившего в поднебесье. Таким образом, три бесценных камня обрели каждый свое место в трех мирах — в воздухе, в море и на земле.

В Предначальную Эпоху, задолго до того, как были сотворены Сильмариллы, и даже до того, как появились деревья, Валар задумали изваять два величавых столпа:

«Поскольку огонь был укрощен и погребен в глубинах первозданных гор, нужен был свет. По просьбе Йаванны Ауле перенес в середину морей два гигантских светильника, сотворенных им собственноручно, дабы озаряли они сиянием своим все Средиземье. Варда наполнила их лучезарным веществом, Манве засветил их, а Валар водрузили их на громадные столпы, возросшие выше самых величественных гор. Один столп высился на севере, и нарекли его Иллуином, а другой, Ормал, — на юге, и озарили светильники Валар сиянием своим всю землю, и все засверкало ярким блеском, словно день длился вечно».

Столпы — символы опоры, несущей оси, на которой удерживается конструкция. Столп от основания до вершины символизирует и Древо жизни: основание — это корни, стержень — ствол, а вершина — лиственная крона. В кельтских традициях колонна или столб также символизируют ось мира и Древо жизни. И с ними часто сравнивают воинов.

Столпы, служащие, ко всему прочему, оплотом знаний, символизируют и узы между небом и землей, знаменуя почтение человека к божеству и одновременно обожествление самого человека из числа самых выдающихся людей. С другой стороны, столп символизирует запретную грань, за которую человеку нельзя переступать, ибо ни власть, ни покровительство Бога за нею не распространяются. Наконец, столп служит символом Богоявления: ведь Бог, как известно из Библии, может являться человеку в виде огненного столпа.

Однако с божественным присутсвием, служащим опорой мироздания, никак не может смириться разрушитель Мелкор:

«Уверовав в незыблемость своей цитадели и верность союзников своих, обрушился он на Иллуин и Ормал силой великой и сокрушил столпы вместе со светильниками. От страшного удара при падении громадных столпов разверзлась твердь земная, и светильники выплеснули на берега морские всепоглощающий пламень… так закатилась весна Арды».

Фигурируют столпы и во «Властелине Колец»:

«Это Каменные Гиганты, великие витязи Нуменорского королевства», — поясняет своим спутникам Арагорн. Дальше Толкиен описывает их так:

«Немые, но грозные, древние, но могучие, в каменных, растрескавшихся от времени шлемах, смотрели они, чуть сощурившись, на север, предостерегающе подняв левую руку вверх и сжимая в правой боевой топор».

Чтобы ободрить хоббитов, попритихших в эльфийской лодке, Арагорн добавляет:

«Долгие годы мечтал я увидеть Каменных Гигантов — Исилдура с Анарионом. Своему потомку Элессару Эльфийскому, сыну Араторна из рода Элендила, они помогут… Не бойтесь. Здесь нам ничто не угрожает».

Толкиен, заметим, с большим почтением относится к искусству рукотворчества. У его героев–мастеровых есть создатель и покровитель — бог Ауле. Это он породил гномов и обучил нолдор, искуснейших среди эльфов. Благодаря Финроду гномы берутся сотворить редкую вещицу — Наугламир, Гномье Ожерелье.

«В златом их ожерелье, украшенном бессчетными валинорскими самоцветами, была заключена сила могучая, передававшаяся всякому, его надевшему; однако ж было оно не тяжелее льняной нити и при том обладало свойством пленять и завораживать всякого изумительной своею красотой».

Впрочем, и эльфы были искусными ювелирами и зодчими–ваятелями. Например, Менегротский чертог в Тинголе, или Граде Гондолине, воздвиг Тургон Неврастиец. Телери же строили дивные струги, как, например, Корабел Кирдан во «Властелине Колец». Там же, во «Властелине Колец», эльфы строят и лодки — средство общения с Внешним Миром; как признаются своим гостям сами эльфы, они вкладывают любовь души и сердца во все, что делают своими руками, и любовь эта служит залогом совершенства каждой эльфийской поделки. И тут на память приходят путлибы, знаменитые эльфийские хлебцы, не раз спасавшие от голода хоббитов во время их долгих скитаний; или веревки, сослужившие добрую службу Сэму с Фродо. Одним из величайших эльфийских творений по праву считается Вингилот:

«Большая дружба связала Эарендила с Корабелом Кирданом, обитавшим на острове Валар… С его–то помощью Эарендил и соорудил себе Вингилот, Цвет Белопенный, прекраснейший из стругов, что когда–либо были воспеты в легендах. Весла его были точно маков цвет, борта сверкали ослепительной белизной, словно Нимбретильские березы, а паруса отливали лунным серебром…»

На своем чудесном струге Эарендил является к Валар:

«Он будто застыл на носу Вингилота со сверкающим во лбу Сильмариллом, и чем ближе был он к Западному Краю, чем ярче тот сиял. Мудрецы говорят, что благодаря сему благословенному камню они и могли плавать по неведомым водам… Так прибыли они к Зачарованным Островам, но не коснулись отважных мореходов чары их: благополучно прошли они и по Морю Мрака, обойдя стороной непроглядные туманы, и узрели Тол Эрессеа, Одинокий Остров, но долго там не задержались и наконец бросили якорь в гавани Эльдамарской».

Вингилот затем благословили Валар, и с их благословения дивный струг обрел способность проникать в иные миры.

«Они направили его по–над Валинором к заокраинным пределам мироздания. И вошел он во Врата Ночи и воспарил в океаны небесные. Чуден был сей струг, ибо испускал он струи пламени яркого и чистого. На носу струга неизменно восседал Эарендил Мореход, осыпанный сверкающей драгоценной пылью, и во лбу у него сиял Сильмарилл. В струге своем ходил он в заокраинные дали, коих не достигал даже свет звезд, однако ж чаше его можно было видеть по вечерам или по утрам, в ореоле восходящего или закатного солнца, когда возвращался он в Валинор из странствий к окраинам мироздания».

Другие предметы в мире Толкиена обладают магическими свойствами и величием, как, например, Палантиры, о которых идет речь и в «Сильмариллионе», и во «Властелине Колец». Так, по словам Толкиена, главное свойство этих Камней в том, что с их помощью можно заглянуть далеко–далеко — во времени и пространстве. Но чаще всего они показывают то, что происходит с другими Камнями, ибо между ними существует незримая связь; при всем том, однако, тот, кто обладает большой силой воли и разума, может научиться управлять их взглядом. Во «Властелине Колец» это удается разве что Арагорну, который, в отличие от любопытного не в меру Пиппина, относится к ним весьма осторожно и бережно. Пиппин же, проигнорировав очередное предупреждение Гэндальфа, пробует найти одной из этих хрупких «стеклянных безделушек» свое применение. И тут…

«Сначала шар был темный, янтарно–черный, сверкающий в лунных лучах, потом медаенно засветился изнутри, впиваясь в его глаза, неотвратимо притягивая их. Шар вспыхнул… это в нем закрутился огненно–багровый вихрь — и вдруг погас Хоббит ахнул, застонал и попробовал оторваться от шара, но только скрючился, сжимая его обеими руками».

Потом Пиппин оцепенел и без чувств упал наземь. Ему оказалось не под силу совладать со Зрячим Камнем.

Еще один важный символ — кубок, или чаша, та самая, которую в «Хоббите» сторожит дракон Смауг. Чаша, по выражению культуролога Мари–Мадлен Дави, символизирует

«Деву, подобную, согласно Песни песней(94), «запретному саду» и «запечатанному источнику». В мольбах своих Дева причитает о духовной чаше, почтенной чаше, исполненной благоговения».

Такое же сходство между чашей, источником и кубком подчеркивает и Рене Генон: он, в частности, уточняет, что «у древних египтян чаша обозначалась иероглифом в виде сердца — жизненного центра человека».

В своих же «Заметках о христианской эзотерике» Генон пишет, что «чаша, подобно сердцу и Граалю, предназначена для хранения эликсира бессмертия, упоминающегося во всех традициях».

И все же главный символ в «Хоббите» — Аркенстон, или краеугольный камень. Арагорн носит на шее зеленый камень, вызывающий в памяти Грааль, тем более что, по Генону, чаша Грааля была вырезана из изумруда.

Но Арагорн ценит превыше всего перекованный у Элронда меч Андрил: он не расстается с ним ни на мгновение и зарекается сложить его лишь после победы в решающей битве с врагом. А царь гномов Торин столь же высоко ценит таинственный Аркенстон, то возникающий, то исчезающий на протяжении всего произведения Толкиена. Как бы то ни было, камень этот заключает в себе очевидную духовную символику. Понятие краеугольного камня, возрожденное в масонстве, на самом деле олицетворяет вершину, то есть буквально — замок свода. Это — венчающий, или венценосный камень, символизирующий Христа, сошедшего с Небес для исполнения Закона Божьего и пророчеств. С другой стороны, обтесанный, отшлифованный камень, по Мейстеру Экхарту, символизирует знание. В масонской символике ограненный или кубический камень, к тому же, служит знаком равновесия и завершенности: он вполне соответствует символике алхимической соли.

Между понятиями Грааля как чаши и Грааля как камня нет никакого различия, ибо и то и другое относится к пище духовно–преходящей. В евангелии дьявол желает увидеть, как камень обратится в хлеб. У кельтов камень Лиа Фаль, кроме того, символизирует власть, «центр», «средоточие», пуп земли, расположенный в Таре. Но Кухулин разбивает его своим мечом, потому что камень безмолвствует, когда герой желает с ним говорить. Это очень напоминает историю с «гибельным престолом», на который невозбранно усаживается Галаад. В «Парцифале» же появляется Высший, или Священный камень, сродни тому, что Иаков в Бытии кладет себе под голову: это, как сказал бы Малларме(95), «бесшумная глыба, низвергшаяся из гибельного мрака»; камень этот озаряет («Светит он дальше, чем на шесть далеких лье») и, главное, питает.

«Благодаря чудесным свойствам камня сего, — прибавляет Вольфрам фон Эшенбах, — феникс сгорел и обратился в пепел; но из пепла возрождается жизнь… Камень сей дает человеку такую силу, что кости его и плоть вновь молодеют, обретая невиданную крепость».

Однако речь в данном случае идет о возрождении физическом, а не духовном. Вот уж действительно странно, и даже парадоксально: Вольфрам, излюбленный автор толкователей «символики» Грааля, и славит возрождение тела, а не духа при соприкосновении с «драгоценным камнем». Хотя, впрочем, физическая сила всего лишь образ, тем более что в рыцарскую эпоху без нее никак нельзя было обойтись. Еше одно чудесное свойство камня заключается в том, что он питает Так, например, святой Бернар(96) писал в своем 106–м Послании:

«Неужто вы полагаете, будто нельзя испить меда из камня или взять масла от крепчайшей скшш? Но не с гор ли струится живительная влага? Не с холмов ли льются молоко и мед? Не долины ли колосятся пшеницею? Мне еще столько надобно сказать вам…»

Вот только готовы ли мы слушать?..

Грааль создает и воссоздает мир: рядом с ним в изобилии водятся дичь и рыба; он сплачивает вокруг себя своих хранителей, объединившихся в доблестное «рыцарское братство». И свидетельство тому — «перечень имен всех, кому было предначертано совершить сие всеблагое странствие; имена же те увековечены на одной из его граней».

Помимо всего прочего, Грааль символизирует книгу, сродни головке эфеса меча, где «все» написано. — все, что имеет значение с точки зрения метаистории… Наконец, не стоит сбрасывать со счетов символическое значение падающих камней. В Библии камень рассматривается как Божья обитель; и не случайно Сатана просит Христа превратить камень в хлеб, доказав тем самым, что и то, и другое есть одно и то же. А в книге «В поисках Грааля» можно прочесть и такое:

«В слове «камень» должно видеть и другое значение… ибо у камня из камня возникает и та влага, что питает великое Черемное море(97) ..»

И тут снова возникает понятие «бесшумной глыбы, низвергшейся из гибельного мрака», священного камня–изголовья, связующего нас с высшим центром.

Что же до упомянутого выше Аркенстона, он еще нарывается Сердцем Горы, будучи одновременно и сердцем Торина Это — краеугольный камень, оплот великой горы, тоже своего рода Грааль, хранящий тайны мироздания.

Немалое значение имеют у Толкиена и другие предметы, например, оружие, предназначенное каждому герою–воителю: перекованный эльфийский меч предназначен Арагорну, ибо с ним тот обретает законное право на престол; секира — гному Гимли, потому что она служит символом его силы, несокрушимой и поистине хтонической, то есть рожденной в самых недрах земных; лук — легкому и стремительному Леголасу, чьи меткие стрелы поражают цели, невидимые человеческому глазу.

При всем том Толкиен не уделяет, или почти не уделяет внимания облачению своих героев, за исключением, быть может, упоминания о знаменитых эльфийских плащах да мифриловой кольчуге Бильбо, прочной и невесомой, которая не раз спасает жизнь Фродо. Впрочем, упоминает он и про пояс, что Галадриэль подарила Боромиру, в сердце которого она угадала неугасимый огонь и необоримую страсть завладеть Кольцом. Как будто «опоясав» его, Владычица Лориэна хотела усмирить в нем пагубный жар, расплавивший узы, которые до поры до времени накрепко связывают Братство Кольца.

Кстати, о Кольцах. Толкиен упоминает еще три магических Кольца, одним из которых владеет Галадриэль:

«Нарья, Нэнья и Вилья — Кольца Огня, Воды и Воздуха, с рубинами, бриллиантами и сапфирами, — их–то и жаждет заполучить Саурон больше всего, ибо над тем, кто наденет их, не властно ни время, ни тяготы мирские».

В целом же все предметы у Толкиена имеют двойное предназначение: будь то творения эльфов или людей, они таят в себе и худшие, и лучшие свойства каждого народа и посему влияют на судьбы Валар, эльфов, гномов и людей — словом, всех обитателей Средиземья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.