Компенсация наоборот

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Компенсация наоборот

По словам Соока, когда АНК отверг предложение комиссии о получении компенсации от монополистов, это было особенно несправедливым, учитывая, что правительство продолжало возвращать долги, апартеида. В первые годы после переворота они обходились в 30 миллиардов рандов (около 4,5 миллиардов долларов) ежегодно — на фоне того, что партия в итоге выплатила всего 85 миллионов долларов жертвам апартеида и их семьям. Нельсон Мандела говорил, что бремя долгов — единственное препятствие, которое не позволяет выполнить обещания Хартии свободы. «Это 30 миллиардов рандов, которых нам не хватает на запланированную еще до нашего прихода к власти постройку домов, на то, чтобы наши дети учились в лучших школах, чтобы помочь безработным и чтобы каждый человек имел достойную работу, достойный заработок, мог предоставить жилье любимым людям и мог их прокормить… Нас связывает долг, доставшийся нам по наследству»[619].

И хотя Мандела понимал, что выплата долгов апартеида была ужасающим бременем, партия отметала все предложения отказаться от этих долгов. Несмотря на то что у них были мощные юридические аргументы не брать на себя «одиозные» долги, они боялись, что, сделай Южная Африка малейшее движение в этом направлении, она покажется инвесторам радикальной и опасной страной, а это означает, что рынок переживет новый шок. Деннис Брутус, старый член АНК, сидевший в тюрьме на острове Роббен, прямо говорит о таком опасении. В 1998 году, видя, какое тяжелое финансовое бремя ложится на новое правительство, он вместе с группой южноафриканских активистов решил для поддержки АНК организовать движение «Юбилей оставления долгов». Брутус, которому теперь за шестьдесят, вспоминал: «Надо сказать, я был очень наивным. Я ожидал, что правительство оценит наше начинание: понимаете, когда рядовые активисты поднимают вопрос о долгах, это помогает правительству освободиться от их тяжести». Но, к его удивлению, «правительство отвергло эту идею, сказав нам: «Нет, нам не нужна ваша поддержка"».

Активистов, таких как Брутус, особенно раздражало решение АНК отдавать этот долг потому, что каждый раз приходилось идти на жертвы. Так, например, между 1997 и 2004 годами южноафриканскому правительству пришлось продать 18 государственных фирм, чтобы выручить на этом четыре миллиарда долларов, но почти половина этих денег пошла на уплату долгов [620]. Иными словами, правительство не просто отказалось от обещания Манделы провести «национализацию рудников, банков и промышленных монополий», но из–за долга совершало прямо противоположное — распродавало национальные богатства, чтобы расплатиться с долгами своих угнетателей.

Это был вопрос о том, на что именно тратятся деньги. Во время переговоров переходного периода команда Ф. В. де Клерка требовала, чтобы все гражданские служащие сохранили свои места работы после передачи власти, а пожелавшие уйти получали большую пожизненную пенсию. Это было слишком наглым требованием в стране, где фактически не существовало системы социальной защиты, но это был один из «технических» вопросов, в котором АНК пошел на уступки [621]. Эта уступка означала, что новое правительство АНК фактически должно было содержать два правительства: свое собственное и теневое правительство белых, лишенное власти. 40 процентов ежегодной выплаты долгов шло в огромный пенсионный фонд страны, причем подавляющее большинство людей, получавших эти деньги, были бывшими служащими апартеида [622].

В итоге Южная Африка произвела компенсацию наоборот, в двух смыслах: белые бизнесмены, которые получали огромные доходы от эксплуатации черной рабочей силы при апартеиде, не дали на компенсацию ни цента, зато жертвы апартеида продолжают посылать большие деньги своим бывшим мучителям. И откуда берутся деньги на такое щедрое дело? От распродажи богатств страны посредством приватизации — это современная форма того самого грабежа, которого АНК пытался избежать любой ценой, садясь за стол переговоров, чтобы не повторилось произошедшее в Мозамбике. Там государственные служащие поломали всю технику, плотно набили свои карманы и ушли; в Южной Африке они продолжают разрушать государственные устои и набивают свои сундуки по сей день.

Когда я приехала в Южную Африку, приближалось 50 летие со дня подписания Хартии свободы, и АНК решил торжественно отметить эту дату медиаспектаклем. На этот день парламент должен был переехать из своего обычного парадного здания в Кейптауне в куда более скромные условия в Клиптауне, где впервые была принята Хартия. Президент Южной Африки Табо Мбеки планировал переименовать центральную часть Клиптауна в Площадь Уолтера Сисулу, в честь одного из самых популярных лидеров АНК. Мбеки должен был также присутствовать на открытии нового монумента Хартии свободы — кирпичной башни с каменными дощечками, на которых выгравирован текст Хартии, освещенными вечным «пламенем свободы». А параллельно возводился еще один монумент — Башни свободы — павильон с белыми и черными цементными колоннами, символизирующими знаменитое положение Хартии: «Южная Африка принадлежит всем, кто в ней живет, черным и белым»[623].

Несомненно, этими мероприятиями организаторы хотели сказать: 50 лет назад партия обещала принести Южной Африке свободу, и вот — она это совершила. Это было торжество в честь того, что АНК выполнил свою миссию.

Но была одна странность в этом праздновании. Клиптаун — бедный район пестрых лачуг, по улицам которого текут нечистоты, где безработица теперь намного превышает показатели времен апартеида и достигает 72 процентов, — больше похож на символ невыполненных обещаний, чем на фон для праздника, о котором так много говорили [624]. Выяснилось, что мероприятие готовили не люди из АНК, но странная организация под названием Blue IQ. Официально эта организация относится к местному правительству, однако Blue IQ «работает в столь прекрасно созданных условиях, что больше похожа на компанию из частного сектора, чем на правительственный орган», как сообщает глянцевая брошюра — роскошная и вся в голубом цвете, — изданная этой компанией. Она старается привлечь новых иностранных инвесторов в Южную Африку, выполняя программу АНК по «перераспределению через рост».

Blue IQ рассматривает туризм как важную сферу для инвестирования, ее маркетинговые исследования показывают, что многих туристов, посетивших Южную Африку, притягивает слава партии АНК, добившейся победы над угнетением. Blue IQ, в стремлении использовать этот мотив, решила, что наилучшим символом победы над противником в Южной Африке является Хартия свободы. И компания разработала проект превращения Клиптауна в парк отдыха, посвященный Хартии, «туристический центр мирового класса и памятник истории, где местные и иностранные посетители получат неповторимые впечатления»: там будет музей, аллея, на которой торгуют сувенирами, связанными с Хартией, а также современный отель «Свобода» из стекла и стали. Нынешние трущобы превратятся в «процветающий и притягивающий к себе» пригород Йоханнесбурга, а многие из теперешних обитателей этого района переселятся в трущобы меньшей исторической ценности [625].

Планируя сделать новый бренд из Клиптауна, Blue IQ играет по правилам свободного рынка: она создает условия для инвестиций в надежде, что в результате в этом месте появятся рабочие места. Этот проект отличает от подобных одна особенность: сама притягательность Клиптауна основана на том, что 50 лет назад тут был принят документ, призывавший к куда более прямому способу ликвидации бедности. Хартия призывала перераспределить землю, чтобы она могла кормить миллионы людей, и вернуть народу рудники, чтобы их богатства позволяли строить дома и необходимые службы, одновременно давая людям работу. Иными словами, это был путь для обычных людей. Может показаться, что все это утопичный популизм. Однако после стольких экспериментов с доктриной чикагской школы, быть может, стоит отнести к разряду мечтателей именно тех, кто все еще верит, что программы наподобие парка свободы, которые обернутся выгодой для корпораций и усугубят трудности самых бедных людей, помогут решить неотложные проблемы здоровья и доходов 22 миллионов жителей Южной Африки, все еще живущих в нищете [626].

Прошло уже больше десятка лет с тех пор, как Южная Африка выбрала тэтчеризм, но результаты этого эксперимента в стране, которая известна своим стремлением к справедливости, просто скандальны.

• С 1994 года, когда АНК пришел к власти, количество людей, которые живут менее чем на 1 доллар в день, удвоилось и возросло с 2 до 4 миллионов к 2006 году [627].

• Между 1991 и 2002 годами процент безработных среди чернокожих жителей Южной Африки вырос более чем вдвое, с 23 до 48 процентов [628].

• Из 35 миллионов черных граждан Южной Африки лишь 5000 имеют доход свыше 60 тысяч долларов в год. Количество белых в последней категории в 20 раз больше, причем заработок многих из них значительно превосходит эту сумму [629].

• Правительство АНК построило 1,8 миллиона домов, но за то же время 2 миллиона людей потеряли жилье [630].

• За первое десятилетие демократии около 1 миллиона крестьян разорились [631].

• Количество людей, живущих в трущобах, увеличилось на 50 процентов. На 2006 год более одного из каждых четырех южноафриканцев жили в хижинах в нелегальных поселениях, многие из которых лишены водопровода и электричества [632].

Лучше всего демонстрирует судьбу обещаний о свободе то, как различные части южноафриканского общества относятся к Хартии свободы. Еще недавно этот документ казался ужасной угрозой для привилегированного белого населения; сегодня в честь Хартии устраивают праздники бизнесмены и жильцы поселков, защищенных заборами, видя в ней выражение доброй воли, симпатичный и совершенно безопасный документ вроде правил корпоративного поведения.

Но в бедных пригородах, таких как Клиптаун, где была создана Хартия, ее обещания кажутся столь мучительными, что людям не хочется о них даже думать. Многие южноафриканцы проигнорировали юбилейные торжества, организованные правительством. «Содержание Хартии свободы прекрасно, — сказал мне Сбу Зикоде, лидер растущего движения жителей трущоб Дурбана. — Но все, что я вижу, говорит о предательстве».

Самый убедительный аргумент, заставивший АНК отказаться от обещанного Хартией свободы перераспределения земли, звучал весьма банально: все так делают. Вишну Падаячи описал сообщение, полученное руководством АНК от «западных правительств, МВФ и Всемирного банка. Они сказали: «Мир изменился, и сегодня эту левую чепуху всерьез никто не воспринимает, у игры остался один единственный набор правил"». Гумеде пишет: «АНК был совершенно не готов сопротивляться этой неожиданной атаке. Люди, занимавшие ключевые посты в стране, регулярно посещали центральные офисы таких международных организаций, как Всемирный банк и МВФ, а в 1992 и 1993 годах некоторые сотрудники АНК, часть которых не получили вообще никакого экономического образования, принимали участие в кратковременных курсах подготовки руководителей в иностранных школах бизнеса, инвестиционных банках и Всемирном банке, где их «держали на строгой диете неолиберальной идеологии». От этого у многих закружилась голова. Международное сообщество еще не соблазняло ни одно правительство с такой скоростью»[633].

Мандела испытывал на себе особое давление коллег по политической элите на встрече с лидерами Европы на Всемирном экономическом форуме в Давосе в 1992 году. Когда Мандела указал на то, что Южная Африка не делает ничего нового по сравнению с тем, что происходило в Европе после Второй мировой войны в рамках плана Маршалла, министр финансов Голландии отмел этот аргумент: «Так мы это понимали в те времена. Но экономические системы всех стран мира взаимосвязаны. Процесс глобализации углубляется. Ни одна страна не может развивать свою экономику независимо от экономик других стран»[634].

Когда руководители, подобные Манделе, встречались с теми, кто распространял глобализацию, им указывали, что даже правительства с ярко выраженной левой ориентацией принимают «вашингтонский консенсус»: так поступают и коммунисты Вьетнама и Китая, и профсоюзные деятели Польши, и социал демократы Чили, освободившись от власти Пиночета. Даже русские начали понимать важность неолиберальной программы. В момент самой трудной для АНК стадии переговоров в Москве разгорелась лихорадочная деятельность в пользу корпоративизма: богатства государства распродавались аппаратчикам, превратившимся в предпринимателей, с невероятной скоростью. Если это делают в Москве, почему потрепанная испытаниями горстка борцов за свободу Южной Африки хочет противостоять столь мощной волне глобализации?

Об этом заявляли юристы, экономисты и социальные работники, которые быстро образовали своеобразную индустрию «переходов» — команды экспертов, которые разъезжают по странам, искалеченным войнами, и городам, переживающим кризис, и везут с собой новейшие рецепты: эффективные новейшие решения из Буэнос Айреса, удивительные истории успехов Польши, страшный рев «азиатских тигров». «Транзитологи» (как их назвал политолог Нью йоркского университета Стивен Коэн) имели ряд преимуществ перед политиками, которым они давали советы: первые представляли собой сверхмобильный класс людей, а вторые всегда знали только о жизни своей страны [635]. В силу самой своей природы люди, активно занятые реформами, фокусируют внимание на истории и конфликтах своей страны и часто теряют способность внимательно следить за всем происходящим за границей. И об этом остается сожалеть: если бы руководители АНК могли поставить под сомнение слова многочисленных транзитологов и попытались бы самостоятельно разобраться в том, что на самом деле происходит в Москве, Варшаве, Буэнос Айресе и Сеуле, они бы увидели совершенно иную картину.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.