Корпоративный «новый курс»

Корпоративный «новый курс»

Однако не стоило принимать всерьез публичные заявления и фотографии в газетах; на самом деле Буш и его ближний круг вовсе не хотели поворота в сторону Кейнса. Напротив, промахи системы безопасности 11 сентября не только не поколебали намерения Буша ослабить государственный сектор, но и дали новые подтверждения правильности его глубинной (и небескорыстной) убежденности, что лишь частные фирмы достаточно разумны и креативны, чтобы справиться с новой угрозой безопасности страны. Действительно, Белый дом был намерен выделить из денег налогоплательщиков огромную сумму на стимуляцию экономики, однако не по модели Рузвельта. «Новый курс» Буша будет носить исключительно корпоративный характер, так что сотни миллиардов долларов в год из общественных денег должны будут переходить в руки частных компаний. Это будет происходить на основе контрактов, многие из которых заключаются в тайне, без конкуренции и внимания со стороны СМИ. Это будет сеть разных направлений: техника и инженерное дело, СМИ, коммуникации, пенитенциарная система, образование, здравоохранение [858].

Задним числом можно понять, что массовая дезориентация после терактов 11 сентября была американским вариантом экономической шоковой терапии. Команда Буша, последователи Фридмана до мозга костей, быстро начала использовать шок, поразивший страну, чтобы реализовать свою радикальную идею «оболочечного» правительства, где все — от боевых действий до ликвидации последствий катастроф — превращено в доходное предприятие.

Это было явным развитием идеи шоковой терапии. В начале 90?х продавали с аукциона уже существующие государственные компании, а Буш и его команда создали для своих целей совершенно новое предприятие — войну против террора, — которое было частным с самого начала. Это удалось провернуть в два этапа. Сначала Белый дом, пользуясь всеобщим чувством страха после 11 сентября, резко усилил меры по поддержанию порядка, контролю и задержанию подозрительных, а также увеличил полномочия исполнительной власти, участвующей в войне. Военный историк Эндрю Басевич назвал этот захват власти «двойным переворотом»[859]. Затем эти усовершенствованные и щедро финансируемые механизмы обеспечения безопасности, нападения, оккупации и реконструкции были мгновенно переданы частному сектору для получения прибыли.

Эти меры проводились как будто бы ради борьбы с терроризмом, однако в результате был создан комплекс капитализма катастроф: сформировавшаяся новая экономическая система национальной безопасности, приватизированных военных действий и восстановительных работ, задачей которой было строительство и расширение приватизированного государства как в Америке, так и за границей. Эта масштабная инициатива стала таким мощным экономическим стимулом, что помогла преодолеть застой, с чем не справились глобализация и онлайн бизнес. Как Интернет создал мыльный пузырь доткомов, так 11 сентября дало жизнь мыльному пузырю капитализма катастроф. По словам Роджера Новака из Novak Biddle Venture Partners, вкладывающей деньги в компании, работающие на национальную безопасность, «когда индустрия информационных технологий развалилась после периода бума, кому достались все деньги, как вы думаете? Правительству». «Теперь же, — говорит он, — все люди с капиталом видят, какая роскошная кормушка стоит перед ними, и думают только о том, как бы к ней пристроиться»[860].

Здесь начатая Фридманом контрреволюция достигла своей кульминации. Десятилетиями рынок поедал отдельные ветви государства, теперь же добрался до самого ствола.

Удивительным образом самым эффективным идеологическим инструментом оказались заявления о том, что экономическая идеология отныне не является основным движущим мотивом внешней и внутренней политики США. Заклинание «11 сентября все изменило» позволило умело скрыть тот факт, что для идеологов свободного рынка и корпораций, чьи интересы они обслуживают, изменилось только одно: теперь им стало легче осуществлять свои амбициозные планы. Когда уже не надо было представлять новые мероприятия на рискованные обсуждения в Конгрессе или бороться с профсоюзами и объединениями государственного сектора, правительство Буша, используя патриотический порыв и поддержку президента, почувствовало полную свободу действий и могло перейти от слов к делу. Как писала в феврале 2007 года газета New York Times, «без каких либо публичных обсуждений или формальных процедур подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти»[861].

Команда Буша, вместо того чтобы укрепить безопасность в ответ на 11 сентября, составить всесторонний план и заткнуть дыры в государственной инфраструктуре, приписала правительству новую роль: государство должно осуществлять функции, нанимая их исполнителей по рыночным ценам. И в ноябре 2001 года, всего через два месяца после терактов, Министерство обороны созвало «небольшую группу консультантов по венчурным проектам» с опытом работы в онлайн бизнесе. Их задачей было найти «новейшие технологические решения, которые могут непосредственно помочь США в борьбе с терроризмом». К началу 2006 года из этих неформальных встреч родилось официальное подразделение Пентагона под названием «Оборонное венчурное предприятие» (Defence Venture Catalyst Initiative – DeVenCI), «полностью дееспособная служба», непрерывно поставляющая информацию по безопасности коммерческим компаниям, участвующим в политике, которые в свою очередь постоянно отыскивают в частном секторе новые предприятия, способные создавать новые инструменты слежки и подобные продукты. «Мы — поисковая система», — поясняет директор DeVenCI Боб Поханка [862]. По замыслу Буша, роль правительства сводится к добыванию денег, необходимых для создания нового военного рынка и покупки лучших продуктов из всех новинок, что заставит промышленность еще усерднее разрабатывать новые технологии. Другими словами, политики создают спрос, а частный сектор предлагает все возможные виды решений — так создается экономический бум национальной безопасности, целиком и полностью застрахованный за счет налогоплательщиков.

Министерство национальной безопасности, новая ветвь государства, созданная режимом Буша, наиболее полно отражает эту новую форму правительства, в котором все делает сторонний исполнитель. Заместитель директора исследовательского отдела Министерства национальной безопасности Джейн Александр сказала: «Мы ничего не создаем. Если бы промышленность нам ничего не предлагала, у нас ничего бы и не было»[863].

Было создано также «Управление контрразведывательной полевой деятельности», новая разведывательная служба Дональда Рамсфельда, независимая от ЦРУ Семьдесят процентов своих бюджетных денег эта шпионская служба передает частным подрядчикам. Подобно Министерству национальной безопасности, это управление представляет собой лишь пустую оболочку. Бывший директор Агентства национальной безопасности Кен Минихен говорил: «Национальная безопасность слишком важна, чтобы доверить ее правительству». Подобно сотням других служащих администрации Буша, Минихен оставил свой пост в правительстве для работы в процветающей индустрии внутренней безопасности, которую он сам же помогал создавать как высокопоставленный разведчик [864].

Администрация Буша использовала каждый аспект войны против террора, чтобы максимально увеличить ее доходность и стабильность как рынка — этой цели служили и определение противника, и правила проведения операций, и постоянное расширение масштаба борьбы. В документе, объявляющем о создании Министерства национальной безопасности, говорится: «Сегодня террористы могут нанести нам удар в любом месте, в любое время и буквально любым типом оружия». Это означает, что нам необходимы службы безопасности, которые предупреждают любой вообразимый риск везде и всегда. И даже нет нужды доказывать, что эта угроза реальна, чтобы оправдать полноценную защиту — существует «доктрина одного процента» Дика Чейни, которая оправдывала вторжение в Ирак на том основании, что если есть вероятность риска хотя бы в 1 процент, США должны реагировать как если бы была стопроцентная уверенность в существовании угрозы. Эта логика обернулась особой выгодой для производителей различных устройств на основе высоких технологий: например, поскольку можно вообразить опасность заражения оспой, Министерство национальной безопасности выделяет полмиллиарда долларов на то, чтобы заказать у частных компаний оборудование для обнаружения источников возможного заражения [865].

Менялись названия: война против террора, война против радикального ислама, война с исламофашизмом, война против стран третьего мира, длительная война, война поколений, — но форма конфликта оставалась неизменной. Этот конфликт не ограничен ни временем, ни пространством, ни целью. С точки зрения военной стратегии столь широкие и расплывчатые задачи делают войну заведомо безвыигрышной. Однако с экономической точки зрения это беспроигрышная позиция: перед нами не локальное сражение, в котором можно победить, но война нового типа, неразрывно связанная с глобальной экономикой.

Такой деловой проект администрация Буша предложила американским корпорациям после 11 сентября. Бездонный поток денег налогоплательщиков перераспределялся из Пентагона (частные подрядчики получали 270 миллиардов долларов в год, что на 137 миллиардов больше, чем в начале правления Буша), из служб американской разведки (42 миллиарда в год сторонним исполнителям, что более чем вдвое превышает уровень 1995 года) и из недавно созданного Министерства национальной безопасности. С 11 сентября 2001 года по 2006 год Министерство вбросило в экономику, выплатив частным подрядчикам, 130 миллиардов долларов — сумму, превышающую ВВП Чили или Чехии. В 2003 году администрация Буша потратила 327 миллиардов долларов на контракты с частными компаниями — примерно по 40 центов с каждого доллара из имевшихся в ее распоряжении денег [866].

За удивительно короткий период ближайшие пригороды Вашингтона заполнили серые здания, в которых разместились «открывающиеся» компании и «инкубаторы» безопасности, созданные на скорую руку, куда, как это было в конце 1990?х в Силиконовой долине, деньги поступали так быстро, что в офисах не успевали устанавливать мебель. При этом администрация Буша играла роль щедрого капиталиста, в ту лихорадочную эпоху вкладывающего деньги в рискованные предприятия. В 1990?х все пытались разработать убийственную программу, очередную «новейшую новинку», которую можно было бы продать Microsoft или Oracle, теперь же все работали над технологией поиска и обнаружения террористов, которую можно было бы продать Министерству национальной безопасности или Пентагону. Вот почему индустрия катастроф породила не только инициативы и инвестиционные фонды, но и целую армию фирм лоббистов, предлагающих связать новые компании с нужными людьми на Капитолийском холме.

В 2001 году в сфере безопасности было всего две таких фирмы, а к середине 2006 года их насчитывалось 543. Майкл Стедд, управляющий фирмой Paladin, занимающейся национальной безопасностью, сообщил журналу Wired: «Я работал с частным акционерным капиталом с начала 90?х и никогда не видел такого потока сделок, как сегодня»[867].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.