День третий 28 июня 1948 года

Время жатвы.

Любил он такие дни. После жары и тяжелого труда люди отдыхали на скамейках у дома. И говорили. Или молчали, как Гриша. Он наслаждался закатным смирением солнца.

Но тот вечер не был мирным. Девчонки и молодые женщины прошли по шору – широкой воеводинской улице, смеясь и шутливо подталкивая друг друга. Как бы умалчивая о чем-то известном только им. В воздухе чувствовалось таинственное напряжение.

Он вздохнул и вошел в дом.

Анка управлялась на кухне.

«Сейчас будет ужин, потерпи немного».

На столе стоял котел, заполненный зеленью.

«Что это?»

«Это… завтра Видовдан, День святого Вита».

Смотрел на нее с непониманием.

«Праздник, большой праздник».

В ту ночь долго ему рассказывала. O старых обычаях, которые люди не забывают; про Косовский бой, про князя Лазаря и героев. Когда стала цитировать стихи:

«Кто не прибыл на Косово, к бою…», у Гриши мороз по коже пробежал.

Заснул поздно. Разбудила его Анка на рассвете – солнце едва всходило.

Во дворе стоял котел с погруженными в него цветами.

«Умойся. И повторяй за мной: Ой, ты Видов, Видовдан, что я видел очами, то я создал руками! Береги, Видо, мои очи, потом что они – мой свет!»

И умылся Гриша.

«Анка, ты моя Косовская девушка!» – говорил, а мокрые шрамы на его лице освещала его улыбка, что дороже золота.

Пополудни по шору, залитому слепящим светом, заходили вооруженные тени. Заходили в дома, выводили людей, заставляли идти к грузовикам, в центр села.

Пришли и за Гришей.

«За что вы его? Почему? Он ни в чем не виноват! Я пойду с вами, он плохо понимает, он русский!» Солдат грубо оттолкнул.

«Знаем!»

Через семь дней отпустили его.

Анка, с глазами, опухшими от слез, только и обняла его, вошедшего в дом.

Все уже слышали о резолюции Информбюро.

«Что это было, Гриша? Ведь мы не будем, не будем против русских? По радио говорят, Тито сказал „Нет Сталину!“ Боже, Боже, что же это такое?» – тихо рассуждала, пока накрывала ему поесть.

Гриша, бледный и не выспавшийся, посмотрел на нее.

«Я знаю, о чем ты думаешь. Россия, буду ли туда возвращаться? Видишь, мы приходим на этот свет, связанные пуповиной с Матерью, с Землей. И она прерывается, чтобы мы жили.

Это вовсе не означает, что и дальше мы не связаны невидимыми нитями, переплетенными в красочной ткани жизни.

А узел, спрашиваешь? Там, где однажды порвано, может ли продолжиться?

Даже свитер не можешь связать, Анка, из одной нити. А жизнь – тем более. И узел тут не для связи, он сам – связь».

Немного помолчал.

«Я свой выбор уже сделал, – сказал. – Однажды я уже умер на этой земле и снова родился на ней. В ней – и моя жизнь, и моя смерть. А это „нет“, о котором говоришь… „Нет“ сказал товарищ Сталин товарищу Тито!»

Анка испугано прикрыла его рот рукой.

И стены в те дни имели уши.