В первые часы творенья

Заметки о спортивном телевидении

Секрет телевидения еще не разгадан.

Роль голубого экрана на столике в комнате и его влияние на нашу жизнь, привычки, настроение, характер будут гораздо более основательно, чем теперь, выяснены социологами будущего, когда пройдет несколько поколений, взращенных телевидением. Пока что мы экспериментируем на себе. А что получится из телечеловечества — увидим через сто лет.

Телевидение — это другая жизнь. Она вторгается в нашу повседневность, в наши квадратные метры, заботы, огорчения, болезни, удачи, в наше счастье и горе. И вторгается могущественно, с сознанием своей власти. Тут не просто кино на дому или стадион в кресле, тут нечто большее — другая жизнь приращивается к нашей собственной, единственной, и продлевает, расширяет ее, заполняет все пазухи и пустые пространства, все, что можно заполнить. А может, укорачивает… Кто знает? В общем, делает что-то серьезное с нашей жизнью.

Спорт по телевидению — тоже другой спорт.

В 1966 году летом в Сандерленде я смотрел на стадионе какой-то малоинтересный матч нашей подгруппы — то есть подгруппы, в которую входила сборная СССР, боровшаяся за выход в четвертьфинал. Кажется, играли корейцы с чилийцами. Но в это же время в другом городе встречались фавориты — Венгрия и Бразилия. Мне пришло в голову, что было бы разумнее не томить себя нудным зрелищем второсортного футбола, а подняться в пресс-центр и там, в уютном пресс-баре, в окружении солидных пресс-мэнов насладиться игрой футбольных асов, которую наверняка передают по телевидению.

Несколько солидных джентльменов сидели в креслах перед телевизором. Я сел на свободное место и приготовился наслаждаться. Впрочем, венгры и бразильцы играли так же посредственно, как наши сандерлендцы. И стадион был точной копией нашего стадиона, одного из старейших и заслуженных английских стадионов, построенных специально для футбола: без гаревой дорожки, без секторов, где трибуны круто спускались к самой кромке поля. Я увидел точно такой же козырек над северной трибуной, а вот и знакомая надпись: «Пресс-центр»… Что за черт? Я подозрительно поглядел на джентльменов. Они невозмутимо и как будто с интересом смотрели на экран, где бегали футболисты, чрезвычайно похожие на корейцев и чилийцев.

Наконец, подавив в себе ложное самолюбие — ведь глупо спрашивать, просидев у телевизора десять минут! — я спросил: «Это что… Корея и Чили?» Один из джентльменов кивнул.

Живая игра в ясный солнечный день происходила за стеной, но джентльмены предпочитали сидеть в прокуренном кабаке и смотреть в ящик. Почему? Ошеломленный, я выбрался из пресс-центра и вернулся на свое место в девятом ряду. Может, джентльменам было лень пройти несколько ступенек вниз по лестнице? Может, их раздражали выкрики и грубый смех некоторых зрителей, из тех, кто занимает дешевые стоячие места внизу, курит вонючие сигареты и носит крохотные клетчатые кепочки, едва налезающие на макушку? А может, джентльмены хотели увидеть другой футбол?

По-видимому, спорт по телевидению — это не просто лучший выход при отсутствии денег на билет или невозможности поехать на стадион, но зрелище, доставляющее особое, сложное и, я бы сказал, многослойное удовольствие. Джентльмены получали удовольствие: а) от вида самой игры, которая их в некотором роде все же интересовала, так как за одну из команд были поставлены фунты; б) от мягких кресел и возможности тут же в баре заказать сигару, кофе, виски со льдом и просто сосиску с каплей горьковато-сладкой горчицы на краешке рифленой, из тонкого белого картона тарелке; в) от приятного сознания того, что они находятся в своем кругу, что никто не осмелится им помешать, за исключением одного дурно воспитанного иностранца, который ворвался, ни с кем не поздоровавшись, шлепнулся в кресло и через десять минут, спросив, кто играет, вскочил и убежал; г) от тонких, со знанием дела, замечаний мистера X во время игры, от забавных комментариев мистера Y и от молчания мистера Z; д) от возможности, не отрываясь от футбола, следить по телефону, который тут же под рукой, и по радио за событиями, происходящими на бирже и на стадионе для собачьих бегов, где на «грейхаундов» тоже поставлены фунты; е) и наконец от разговора, который вел с экрана неподражаемый, единственный в своем роде, чертовски остроумный и понимающий толк во всем мистер Бобсон.

Мистер Бобсон — тема особого разговора. Его роль громадна: он один из творцов другого футбола, о котором говорилось выше, другой жизни. Он должен, стало быть, обладать талантом и могуществом бога Саваофа. Он обязан творить!

Главное свойство многих телекомментаторов, тех, которые вынуждены за отсутствием творцов нести эту непосильную для них ношу, то, что они здорово умеют раздражать.

Однажды я решил внимательно проследить за трансляцией футбольного матча по телевидению, чтобы понять, откуда, из чего, из каких мелочей накапливается раздражение. Транслировался первый матч в Лужниках. Играли «Спартак» и «Торпедо». То есть это был не заурядный футбол, а всесоюзное торжество, премьера в Москве. Сто три тысячи зрителей на трибунах, миллионы болельщиков — у телевизоров. Вел репортаж один из популярнейших спортивных комментаторов.

И вот в своей излюбленной манере, небрежно и весело, популярный комментатор начал репортаж. Я старый болельщик «Спартака». Матч меня волновал, и я приготовился к напряженному переживанию. «Дай бог, чтобы он ничем меня не раздражал! Не испортил бы… — то была невольная мольба болельщика, вдруг заслонившая задачу, которую я себе поставил как исследователь спортивного телерепортажа. — В конце концов можно заняться анализом раздражения на каком-нибудь другом матче!»

Но почти с первых минут популярный комментатор взялся за свое черное дело. Начал с того, что перепутал фамилии игроков. Ну, бывает! Каждый может ошибиться. Это по-человечески — ошибиться… Затем комментатор совершил явную оплошность, произнеся укоризненно во время назначения судьей штрафного удара:

— Ну за что же? По-моему, ничего не было! Но судье, как говорится, виднее…

Дело в том, что телевидение позволяет зрителям присутствовать на поле, видеть игроков вблизи, наблюдать все тонкости борьбы, выражения лиц и т. д. Прошло то время, когда радиокомментатору Вадиму Синявскому мы верили на слово. И когда у меня на глазах — был крупный план, видно замечательно четко — торпедовский защитник отчетливо зацепил ногой прорвавшегося Осянина, и тот упал, я судорожно возмутился репликой — «Ну за что же?». Вместе со мной возмутились миллионы телезрителей, которые видели так же хорошо, как я. Комментатор мог не видеть, он сидит высоко. Но, зная об этом, зная также, что не обладает орлиным зрением и что судья находится в тридцать раз ближе к игровому эпизоду, чем он, сидящий на верхотуре, он не имел право столь безапелляционно восклицать: «Ну за что же?» Раздражение стало расти.

Уже не желая того, тщась выкинуть из головы источник раздражения — голос комментатора, я невольно начал прислушиваться к нему, ловить все фонетические, грамматические и логические ошибки, которыми пестрела речь телезвезды. Все было кончено! Я больше не мог следить за игрой. Я переключился на комментатора, он поработил меня. С болезненным упорством я вслушивался в назойливый, высокий голос, отмечая все его промахи, ляпсусы, нелепости… Вот он произнес «играет значение» — от чего я вздрогнул, будто меня проткнули иглой. В другом случае я бы, наверное, пропустил милое выраженьице мимо ушей, но тут, когда во мне наболело и сочилось раздражением… Вот он спутал Янеца с Янкиным. Оговорка. И даже смешная! Но меня всего передернуло. Нет, я уже не воспринимал юмора.

Раздражение кипело. Я вскочил со стула и начал ходить перед телевизором. Тут он принялся читать что-то заранее заготовленное, судя по округлым и совершенно бесцветным  фразам, и это округло-бесцветное относилось к «истории встреч двух играющих команд». Мне казалось, что все это, именно в таких выражениях, я слышал много раз. Игра шла не ярко, счет был ноль-ноль. «Команды больше думают об обороне, чем… Я бы сказал, что встретились равные соперники… Но мяч, как говорится, круглый…» — вот что сопровождало бесплодную беготню на поле.

Мне пришла в голову мысль о том, что нулевой футбол находится в какой-то мистической связи с нулевым комментированием. Одно влияет на другое. Но, впрочем, это слишком смелая, если не сказать безумная, мысль, и я не берусь обосновывать ее подробно.

Популярному комментатору казалось, что он еще не добил меня. Тогда он произнес фразу, от которой я, как болельщик, весь напружинился:

— Да, кстати, — сказал он, — дублеры играющих сегодня команд встретились вчера на стадионе «Спартак» в Тарасовке. Игра закончилась…

Тут он умолк. Он, видно, следил за тем, что происходит на поле. Кто-то стал продвигаться к чьим-то воротам, и это заинтересовало комментатора. Он забыл, что начал говорить о дублерах. Происходившее на поле ему было гораздо интереснее, тем более что сам-то он результат матча дублеров знал. Прошло довольно много времени, прежде чем он заговорил вновь:

— Да, кстати, о дебютантах. Сегодня в «Спартаке» дебютирует молодой защитник Ловчев… Сейчас вы видели, как он…

После рассказа о Ловчеве он заговорил о другом дебютанте, вообще о дебютантах, затем сказал несколько добрых слов о ветеранах. Мне хотелось снять ботинок и запустить им в экран. Я метался между телевизором и телефоном, дико соображая: кому позвонить? Кто может знать, как сыграли дублеры? … Но вот мой мучитель вспомнил, что не закончил фразы, а может быть, кто-то из сидящих рядом напомнил ему, и очень непринужденно произнес:

— Мы тут говорили о матче дублеров… Так вот, он окончился со счетом три-один в пользу торпедовцев…

Когда истекала девяностая минута и мне уже стало казаться, что свою порцию раздражения я получил сполна, ничего больше, слава богу, не произойдет, мне пришлось, однако, пережить еще кое-что. Комментатор сказал:

— Итак, ничья: ноль-ноль! Осталось теперь узнать, кого из игроков сегодняшнего матча жюри признает лучшим и кто получит приз. Интересно, кто же? Жюри состоит из авторитетных специалистов…

Он замолчал. Игроки шли к центру поля, куда направлялся и судья, держа мяч. Я вжался в кресло. Предчувствие недоброго овладело мной. Да, комментатор молчал. Капитаны пожали руки судье, друг другу. Молчание длилось. Заиграли марш Блантера. «Ну кто же? Кто? Кто??? — все стонало во мне. — Кого жюри, состоящее из авторитетных специалистов…» Бац! Стадион исчез, вместо него возникла картинка Москвы. Это значило — всё. Конец. Я никогда не услышу, кто же признан лучшим игроком матча, а мне было так необходимо (не знаю уж зачем), так смертельно важно услышать это!

Разбитый всеми переживаниями, нулевой игрой, я выключил телевизор.

Кстати, такое обрубание концов — в чем виноват не столько комментатор, сколько администратор телевидения — сделалось дурной традицией спортивных передач. Во время трансляции финальных боев боксеров из Бухареста после слов комментатора «Итак, остался последний бой! Встреча тяжеловесов решит, кто же одержал командную победу» передача внезапно прекратилась. Бой тяжеловесов был обрублен, и телезрителям пришлось ждать утра, чтобы узнать имя команды-победительницы из газет. Что же, кроме недоумения и сердитого разочарования, могут вызывать подобные спортивные передачи? Во время передачи легкоатлетического матча на приз газеты «Правда» точно так же был обрублен интересный — пожалуй, интереснейший! — забег на 10 тысяч метров. Причем диктор успел раздразнить наше любопытство, сказав, что сейчас предстоит наиболее увлекательный забег, в котором собраны наши лучшие стайеры, а также гость из ГДР, сильнейший стайер Европы — вот он в темной майке под номером…

А через минуту вполне непринужденно было сказано, что «наша передача подошла к концу». Все это свидетельствует лишь о малом уважении к нам, телезрителям.

Работа спортивного телекомментатора — дело титанической трудности. Поэтому обыкновенные люди, даже обладающие величайшей непринужденностью, тут не годятся. Нужны титаны. Я старался вспомнить: когда получал от телеспорта наибольшее удовольствие? Однажды в той же футбольной Англии, в 1966 году, на лондонской квартире корреспондента АПН я смотрел по телевизору матч, происходивший в другом городе. Комментировали матч сразу четверо: Андрей Старостин, Николай Старостин, Михаил Якушин и корреспондент АПН. Каждый вносил в разговор свое. Андрей Старостин — глубокое понимание психологии игры, Николай Старостин — четкую информацию, знание во всех подробностях хода и механизма чемпионата, Михаил Якушин — насмешливое, меткое остроумие, корреспондент АПН — осведомленность во всей политической, культурной, бытовой атмосфере вокруг турнира, во всем, что писали газеты, что говорили лондонцы. Истинный комментатор должен сочетать эти четыре ипостаси: понимание, информацию, остроумие и культуру.

Еще вот о чем: о стиле репортажей.

То, о чем мне хочется сказать, относится не только к телевидению, но и к спортивной прессе. Многими телекомментаторами и спортивными журналистами усвоен невыносимо приподнятый, трескучий стиль, больше напоминающий о военных парадах, чем о мирных состязаниях на зеленом газоне или в спортивном зале. Особенно брызжет в глаза этот стиль, когда дело касается международных встреч и наших побед. Степени только превосходные, эпитеты максимальные, образы — космические, героические, исторические, а также из мира драгоценных металлов, драгоценных камней. То и дело в связи с какими-то спортивными успехами употребляются слова: «герои», «богатыри», «подвиг», «небывалые», «феноменальный», «великий».

Особенно истерлось и обесценилось столь выразительное русское слово «подвиг». Им швыряются налево и направо. Уже не осталось, кажется, ни одного мало-мальски известного спортсмена, который когда-либо не совершил «подвига».

Во всем этом, кроме всего прочего, кроется, на мой взгляд, очевидная бестактность. Если победивший в спортивном состязании — герой, богатырь, то кто же проигравший? Кто полярная противоположность герою?

В спорте и победитель, и побежденный почти всегда одинаково достойны уважения, и поэтому не надо возвеличивать одних и уничтожать других. К тому же дешевые похвалы и стереотипные восторги оказывают подчас роковое действие: у иных богатырей «темечко не выдерживает». И, глядишь, вчерашний «герой», Геракл двадцатого века, совершает совсем другие «подвиги», и его приходится исключать из сборной и лишать звания заслуженного мастера спорта. Так что давайте будем осторожнее с русским языком! Должен признать, что и автор этих строк не без греха: немало в свое время натрещал и набарабанил по случаю спортивных побед. О спорте надо говорить спокойно, четко и точно, как того требует сам спорт, измеряемый в метрах, очках и секундах.

Спорт завоевывает эфир. Благодаря телевидению мощно возросло число ценителей спорта, поклонников хоккея, футбола, гимнастики, фигурного катания. Я знаю пожилых, далеких от спорта людей, кабинетных интеллигентов, которые за последние год-два превратились в отчаянных болельщиков, «Как вам нравится Старшинов? — говорят они при встрече. — Подумайте, не забить такой шайбы!» Еще недавно они не знали, что такое шайба.

Спортивное телевидение — редкая область, которая дает нам возможность увидеть мир, далекие страны, города, людей. То нам показывают Швецию, то Францию, то Японию, Мексику… Ведь передачи из Мексики, с Олимпийских игр были удивительно интересны! И как часто, к сожалению, они сопровождались маловыразительным репортажем. Помню, как кто-то комментировал парад открытия на стадионе в Мехико: говорил только о костюмах. У кого какие куртки, какие шляпы. Было похоже, что идет репортаж не с Олимпийских игр, а с выставки мод. Неужели было не ясно, что телезрители ждут другого? Но комментатор был не готов к другому. Он ничего не знал и ничего не мог рассказать о спортсменах, кроме того, что было перед его глазами: в какие цвета они были одеты.

Современный спортивный телекомментатор должен быть энциклопедически образован, должен знать предмет досконально.

У нас есть несколько талантливых комментаторов, можно назвать три-четыре фамилии, но это недопустимо мало для такой страны и для такого спорта, как наш. Да и не в количестве дело. Талантливыми мы называем комментаторов, которые ищут и могут. Лучшие из них находятся в стадии поисков. Иногда бывают удачные репортажи, которые ведут спортсмены: интересно, на мой взгляд, комментировал бои боксеров в Бухаресте Геннадий Шатков. Но отдельные удачи не могут скрыть общей картины: уровень мастерства спортивного репортажа заметно отстает от уровня мастерства тех, о ком идет речь, — спортсменов мирового класса.

Спортивное телевидение — часть огромного и пока еще неизведанного мира, который творится на наших глазах. Мы присутствуем при первых часах творенья.

[Заметки о спортивном телевидении написаны в 1969 году и опубликованы в газете «Советский спорт» (1969, 25 июня). Печатается по тексту газеты, сверенному с рукописью.

Эта публикация вызвала множество откликов в «Советском спорте», подтверждающих правомерность и актуальность вопросов, поднятых писателем. Так, например, М. Черкасский в статье «Смелее, комментатор» (1969, 23 июля) прежде всего уделяет внимание личностным характеристикам комментаторов; в десяти письмах читателей, помещенных в газете (1969, 16 июля), выражается согласие с позицией Ю. Трифонова и высказываются предложения по совершенствованию спортивных телерепортажей.

Специфика жанра спортивной прессы в публицистике Ю. В. Трифонова не ограничена только этой статьей. К анализу этого жанра он обращался в «Новогодних пожеланиях спортсменам» (Физкультура и спорт, 1954, № 12, с. 12), в заметках «Подойти ближе!» (Сов. спорт, 1963, 21 авг.).]