ЗАМЕТКИ И АФОРИЗМЫ РАЗНЫХ ГОДОВ

Только революционная голова, подобная Мирабо и Петру, может любить Россию, так, как писатель только может любить ее язык.

Всё должно творить в этой России и в этом русском языке.

(1823)

*

Торвальдсен, делая бюст известного человека, удивлялся странному разделению лица, впрочем прекрасного — верх нахмуренный, грозный, низ, выражающий всегдашнюю улыбку. Это не нравилось Торвальдсену:

Questa è una bruta figura. [236]

(1828)

*

Литература y нас существует, но критики еще нет. У нас журналисты бранятся именем романтик, как старушки бранят повес франмасонами и волтерианцами — не имея понятия ни о Вольтере, ни о франмасонстве.

(1829)

*

Французские критики имеют свое понятие об романтизме. Они относят к нему все произведения, носящие на себе печать уныния или мечтательности. Иные даже называют романтизмом неологизм и ошибки грамматические. Таким образом Андрей Шенье, поэт, напитанный древностию, коего даже недостатки проистекают от желания дать на французском языке формы греческого стихосложения, — попал у них в романтические поэты.

(1830)

*

Первый несчастный воздыхатель возбуждает чувствительность женщины, прочие или едва замечены, или служат лишь… Так в начале сражения первый раненый производит болезненное впечатление и истощает сострадание наше.

(1830)

*

В миг, когда любовь исчезает, наше сердце еще лелеет ее воспоминание. Так гладиатор у Байрона соглашается умирать, но воображение носится по берегам родного Дуная.

(1830)

*

Острая шутка не есть окончательный приговор. *** сказал, что у нас есть три Истории России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора.

(1830)

*

В одной из Шекспировых комедий крестьянка Одрей спрашивает: «Что такое поэзия? вещь ли это настоящая?» Не этот ли вопрос, предложенный в ином виде и гораздо велеречивее, находим мы в рассуждении о поэзии романтической, помещенном в одном из московских журналов 1830 года?

(1830)

*

Мильтон говаривал: «С меня довольно и малого числа читателей, лишь бы они достойны были понимать меня». Это гордое желание поэта повторяется иногда и в наше время, только с небольшою переменой. Некоторые из наших современников явно и под рукою стараются вразумить нас, что «с них довольно и малого числа читателей, лишь бы много было покупателей».

(1830)

*

В газете Le Furet [237] напечатано известие из Пекина, что некоторый мандарин приказал побить палками некоторого журналиста. Издатель замечает, что мандарину это стыдно, а журналисту здорово.

(1830)

*

Переводчики — почтовые лошади просвещения.

(1830)

*

Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду.

(1830)

*

Критикою у нас большею частию занимаются журналисты, т. е. entrepreneurs, [238] люди, хорошо понимающие свое дело, но не только не критики, но даже и не литераторы.

В других землях писатели пишут или для толпы, или для малого числа. [239] У нас последнее невозможно, должно писать для самого себя.

(1833)

*

Д. — говаривал, что самою полною сатирою на некоторые литературные общества был бы список членов с означением того, что кем написано.

(1833)

*

Грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи.

(1833)

*

Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.

______

L’exactitude est la politesse des cuisiniers. [240]

______

Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность.

(1834)

*

Буквы, составляющие славенскую азбуку, не представляют никакого смысла. Аз, буки, веди, глаголь, добро etc. суть отдельные слова, выбранные только для начального их звука. У нас Грамматин первый, кажется, вздумал составить апоффегмы из нашей азбуки. Он пишет: «Первоначальное значение букв, вероятно, было следующее: аз бук (или буг!) ведю — т. е. я бога ведаю (!), глаголю: добро есть; живет на земле кто и как, люди мыслит. Наш Он покой, рцу. Слово (logos) твержу…» (и прочая, говорит Грамматин; вероятно, что в прочем не мог уже найти никакого смысла). Как это всё натянуто! Мне гораздо более нравится трагедия, составленная из азбуки французской. Вот она:

E n o    e t    I k a ë l

T r a g é d i e

Personnages.

L e    P r i n c e    E n o.

L a    P r i n c e s s e    I k a ë l, amante du Prince Eno.

L’a b b é    P é c u, rival du Prince Eno

I x e

I g r e c        gardes du Prince Eno.

Z è d e

S c è n e    u n i q u e

Le Prince Eno, la Princesse Ikaël, l’abbé Pécu, gardes.

E n o

Abbé! cédez…

L’a b b é

Eh! f…

E n o  (mettant  la  main  sur  sa  hache  d’arme).

J’ai hache!

I k a ë l  (se  jettant  dans  les  bras  d’Eno).

Ikaël aime Eno (il s’embrassent avec tendresse).

E n o  (se  retournant  vivement).

Pécu est resté? Ixe, Igrec, Zède! prenez M-r l’abbé et jettez-le par les fenêtres. ^{13}

*

Множество слов и выражений, насильственным образом введенных в употребление, остались и укоренились в нашем языке. Например, трогательный от слова touchant (смотри справедливое о том рассуждение г. Шишкова). Хладнокровие, это слово не только перевод буквальный, но еще и ошибочный. Настоящее выражение французское есть sens froid — хладномыслие, а не sang froid. Так писали это слово до самого 18 столетия. Dans son assiette ordinaire. Assiette значит положение, от слова asseoir, но мы перевели каламбуром — «в своей тарелке»:

Любезнейший, ты не в своей тарелке.

Горе от ума.