ПОСЛАНИЕ К СВОЕМУ ВЕКУ

Этот век спортивный, в беге своем наивный,

пахнет зверством и дымом, словно Книга Навина,

и, похоже, замкнулся древних пророчеств круг.

Удивится век, если только, сойдя с орбиты,

полыхнет планета в бешеном суициде.

Одолжите веку нероновский изумруд —

он увидит пепел, пепел и снова пепел,

за которым солнце выдохлось и ослепло,

к ядовитой земле примерзает сухая плоть,

сумасшедшие траки давят спасшихся чудом,

балахонные тени снуют по бетонным грудам,

и стоглазый робот нацеливает лучемет.

Уцелеет ли горсть служивых на субмарине?

Уцелеет строка, оттиснутая на глине,

и разумный моллюск однажды ее прочтет?

Я не верю тебе, нетопырь, несмышленыш, дьявол.

Мой распятый век, на кого ты себя оставил,

на кого молился, не верящий ни во что?

Я не верю, что догма стоит хоть капли крови,

не могу понять, почему то усы, то брови

по какому-то дикому праву застят мир,

умыкают страны, радио, книги, разум,

залезают в душу своим вертухайским глазом

и жуют особый паек во время чумы.

Я не верю, что путь к блаженству мостят костями,

что Савонаролы – истинные христиане,

что державу можно спасти, кого-то предав.

Этот век великих изгнаний великих духом,

пусть тебе пучина забвения будет пухом,

ведь из белых гвельфов памятен только Дант.

Этот век, с которым вскоре простятся люди,

если будет, кому, если люди на свете будут,

загустеет, свернется, впитается в ткань времен.

Несмываемый век, припорошенный бледной ложью,

я кладу свою ненависть к твоему подножью,

безнадежно твоим безумием заражен.