Нормативная культура

Нормативная культура

Когда даже воспитатели и замполиты, на уровне своего примитивного мышления поняли, что самодельные балалайки с бычьими жилами вместо струн не полностью способствуют перевоспитанию посаженных для исправления преступников, тогда и решил политотдел ГУИНа, что пора подбросить жуликам культурки. Выдумывать культурологам в погонах практически ничего не пришлось, ибо, сколько чего кому положено иметь в Эсэсэсэрии, было задолго до того расписано в рекомендациях Министерства культуры под руководством незабвенной министрессы Е. Фурцевой. Список нормативной культуры и физкультуры тех лет включал и домры-пикколо, и козлов гимнастических.

Объявив в 1977 году нормы политпросветимущества, министр внутренних дел одновременно отменил аналогичные приказы и нормы 1950-х – начала 1960-х годов. Можно только представить, каковы они были тогда!..

Но оставим это. Итак, зона медленно, потихонечку подошла к нормам конца 1970-х. Посмотрим, что они из себя представляли.

Телевизор зэкам не полагался, а только алкоголикам, проходившим принудительное лечение в лечебно-трудовых профилакториях (ЛТП), да и то лишь при общей численности профилактируемых свыше тысячи человек. Не странно ли? Ведь общая идея перевоспитания намного эффективнее могла быть претворена в жизнь, если бы зэки каждый вечер смотрели в отрядах новости с полей или, скажем, сериал «Секретарь парткома». Не иначе, это был вопрос финансовый: телевизор стоил весьма дорого.

Сейчас, когда телевизоров в зонах навалом, бывший замполит, переименованный в начальника отдела по воспитательной работе, с ума сходит, работая над недельной программой телепередач, дабы выбрать дозволенные для просмотра: в «ящике» – сплошные психи, убийцы да голые озабоченные бабы.

Разрешили заключённым петь хором, и даже иметь оркестр, но не в СИЗО, и не в колониях особого режима. Ну, почему духовой и струнный оркестр нельзя заводить в следственном изоляторе, понятно: нету там ни строевых смотров, ни самодеятельности. Но отчего же не разрешили иметь их в колониях особого режима, где особая воспитующая сила балалайки, контрабаса и тубы «Б» должна была быть очевидной?

И почему, например, подследственному в СИЗО дозволялось иметь балалайку, а скрипку – ни-ни? Проповедники тюремной культуры, скорее всего, исходили при подборе инструментов для зэка вот из чего: балалайка – простой, открытый, народный инструмент без всяких там космополитических закидонов, – «светит месяц, светит ясный», и дело с концом, а скрипка – это что-то от Ойстраха, Когана, а потому не наше, не народное.

Спортивный список приведём полностью. В колониях, СИЗО и тюрьмах из всего многообразия спортивного инвентаря, известного миру и Олимпийским играм, и поныне разрешено иметь:

– сетки и мячи волейбольные;

– сетки и мячи баскетбольные (кроме СИЗО);

– теннис настольный;

– майка спортивная, трусы легкоатлетические, тапочки спортивные или полукеды (кроме СИЗО и подразделений особого режима);

– шахматы, шашки, домино, нарды.

Всё. Можете убрать карандаш. Список уже закончился.

Побегать в СИЗО эстафету, мы думаем, нет желающих и до сих пор, так что отсутствие в них трусов легкоатлетических оправданно (в колониях этого бельишка можно было иметь аж 12 штук на всю ораву, а при численности свыше 1500 человек – 18 штук). А вот с баскетболом, полагаем, вышла промашка; зря не разрешили: побегать с мячом по камере с нарами в три яруса, потренироваться в обводках и дальних бросках – неплохая была бы оттяжка для обвиняемых и подсудимых.

Книг в библиотеке разрешалось заводить из расчёта по пять штук на каждое необразованное рыло, чтобы, наверное, перевоспитывались трудом, а не чтением. Учёность, вот чума, ученье, вот причина, что ныне слишком развелось… хм, хм… и дальше по Скалозубу. Библиотеки формировались по «остаточному принципу»: книги закупали на те деньги, что оставались после других, более важных затрат. Удивительно ли, что в колониях с тысячей возможных читателей и по сию пору библиотеки состоят из полтысячи «единиц хранения», то бишь книг и журналов? Хотя справедливости ради отметим, что в некоторых колониях Ленинградской и других областей бывают библиотеки и по 15 тысяч книг.

Александр П. (Архангельская обл., г. Котлас, учр. УГ-42/4):

«Зовут меня Александр, мне двадцать лет, уже около трёх лет я нахожусь в этой колонии и работаю грузчиком-разнорабочим. Конец моего срока наступит в 2005 году, и я совершенно не представляю, что я буду делать и чем зарабатывать на жизнь, ведь практически у меня нет ни одной оконченной специальности. Очень часто я чувствую катастрофическую нехватку образования в некоторых вопросах, я чисто интуитивно догадываюсь до сути проблемы, и иногда частично удаётся решить её, но опять всё упирается в недостаточность знаний. Я рад бы учиться, но никто не может мне помочь. Вот я и решил обратиться к вам, может быть, вы сможете выслать мне какие-либо учебные пособия или книги».

…В Штатах был такой забавный случай. Словили молодого необразованного пацана, латиноса из бедной семьи. Он попал в перестрелку с местной полицией, и двоих подстрелил. А у них там очень сердятся, когда ментам портят шкуру. Ну, и приговорили его к смертной казни, естественно. А потом семь лет волынили с приведением в исполнение. Он за это время экстерном закончил школу и вуз, и даже написал диссертацию по философии. Тут-то его и казнили.

В наших пенатах такое совершенно невозможно. Не в смысле приведения в исполнение, – с этим проблем нет, – а диссертация по философии. Хотя наши заключённые любят читать и зачастую даже не прочь учиться. Если библиотека в колонии маленькая, да и подбор литературы плох, пытаются получить книги с воли, как Александр П., чье письмо мы привели выше. Но иногда такие попытки кончаются печально; об этом – в письме Геннадия П.:

«…Обратился я к рубрике «Адреса милосердия» в еженедельнике «Книжное обозрение», хорошим людям попало мое письмо, и они его вместе с моим мордовским адресом опубликовали. И посыпался на меня целый поток посылок и бандеролей со всякой литературой. Я в то время сидел в режимном бараке, и эта подмога была мне как раз кстати. Хочется отдать должное майору Е… за его участие в этом деле. Он дал указание, и препонов для получения посылок и бандеролей не было.

И вот недавно меня этапировали в ИТК-1 гор. Усмани. По приезду я сразу сообщил всем тем, кто присылал книги, о перемене адреса. И они опять откликнулись и стали помогать, но здесь-то и проявили свой норов те, кто по долгу службы должны были вручать мне то, что прислали. Когда пришло сразу шесть бандеролей, и во всех были книги, этот служака сказал мне:

– Чтобы это было последний раз. Книги ты можешь получать только через «Книги-почтой», а от частных лиц не положено. Следующий раз прямо с почты буду возвращать обратно.

И я опять обратился за помощью к своим новым друзьям по переписке. Не знаю, кто из них обратился в МВД в Москве, но сюда, в зону был звонок, и меня вызвали для беседы. И здесь я столкнулся с бездушием… Мне невдомёк, почему они стараются ограничить доступ книг в лагеря и тюрьмы. Ведь всем, мало-мальски мыслящим ясно, что книга – это не только друг, но и собеседник, учитель и многое, многое другое, тем более религиозного содержания».

Но вернёмся к нормам положенности культпросветимущества образца 1977 года. Не только книги, но и газеты, и журналы были на зонах дефицитом. Ныне этот дефицит только увеличился. В 1977-м с гласностью было неважно, об индивидуальной подписке мог мечтать только зэк-идеалист, а составители норм, политотдельцы ГУИНа, сочли, что по одной центральной, республиканской или областной газете на пятьдесят исправляющихся, и по одному журналу на сто – вполне достаточно. Добавим, почти не отклоняясь в сторону от темы культура: было бы достаточно при условии, что журнал толстый.

Весело тогда жили: туалетной бумаги не было даже на самолётах международных рейсов. По рассказам, один японец, летя на таком рейсе и не обнаружив оной в сортире, придерживая штаны, в припадке тихого ужаса прибежал жаловаться нашему стюарду, – мол, бумага-то у вас кончилась! О том, что она и начиналась, ему и в голову придти не могло.

Чего же удивляться, что в зонах газеты и журналы употребляли хоть и для культурной жизни, но не всегда для чтения.

По этой же, видимо, причине, политические карты, выдававшиеся из расчёта «одна карта на каждый отряд», должны были быть обязательно полотняными.

Из-за такой вот прозы необходимость чтения журнала «Октябрь» и прочий культурный досуг в виде политических карт мира, не говоря уже об эпидиаскопе, внедрялся в мозги несчастных зэков насильно. А тому, кто сам хотел читать, как вы видели из только что приведённого письма, читать как раз не давали.

Виктор Геннадьевич Ф. (Удмуртия, г. Ижевск, учр. ЯЧ-91/4):

«У меня большой срок за преступление, которого я не совершал, так уж получилось, что на судебном заседании я не смог доказать свою невиновность. Здесь я болею туберкулёзом легких, у меня двусторонний распад лёгких, мне сейчас очень тяжело, и я обращаюсь к вам за небольшой помощью. Я очень люблю читать, но здесь нет никакой возможности, чтобы приобрести хорошие книги и журналы и газеты. Я очень прошу вас, пришлите мне пожалуйста посылку или бандероль с современной художественной литературой, на ваше усмотрение. И если возможно, 3-4 хороших газеты, в которых я нашёл бы себе спутницу жизни, и пять конвертов, а то с ними совсем беда; дефицит тетради, и 2-3 стержня.

Ну, вот и всё, я был бы вам очень благодарен за оказанную помощь. На бандероли пишите «КНИГИ». Здесь, если кому приходит книга или газеты, то все читают с большой жадностью от корки до корки, так как очень не хватает духовной пищи».

Чтобы уж закончить «бумажную» тему, сообщим, что «бумага писчих сортов» попадала к зэкам в количестве 300 грамм в месяц на каждый отряд (тюрьму).

Два слова о настольных играх. В карты, как мы уже писали, нельзя и до сих пор играть на зоне. Азартная, вишь ты, игра. Кто бы мог подумать! У нас обоих дочери с трёх лет в дурачка дуются, с тех пор, как шестёрку от туза стали отличать. И ничего, нормальные вроде дети. В условиях полного безделья, когда у зэка нет работы, книг, журналов и газет, а телевизор в местах неустойчивого приёма телесигнала и вовсе не посмотришь, – как убить время?

Игральные карты запрещены, потому что в них можно играть на деньги. Но на деньги (или другие удовольствия) можно играть и в поименованные в списке шашки, шахматы, нарды, домино… да хоть в фантики. Ну, ладно, это мы пошутили – какие вам ещё фантики в тюрьмах? – но уж устроить тотализатор на тараканьих бегах милое дело. Почему политотдельские мудрецы, запретив карты, не запретили заодно тараканов? Обязательно надо было запретить.

Вот, практически, и весь список «положенности» культурного и спортивного инвентаря.

Анализ норм «культуры» тех лет показывает, что в подростковых колониях (ВТК) жить было вольготнее. Здесь даже разрешали бренчать на пианино (!) и махать «клюшками хоккейными», а футболок и футбольных трусов иметь аж семьдесят штук на 500 воспитуемых. И пополнение ленты к «магнитофону бытовому» дозволялось в размере тысячи погонных метров в год, притом, что во взрослой колонии пополнение фонотеки не могло превышать 750 метров. Так что начинающие жулики песни Кобзона (ох, много он их, зараза, спел, за долгую творческую карьеру!) могли обновлять в 1,33333333 раза чаще, чем рецидивисты.

Сегодня вопрос окультуривания зоны остаётся на уровне 1977-го, судя по тому, что за последние двадцать пять лет ничего принципиально нового не появилось, кроме разрешения телевизоров. Ясно, что телевизоры включили в перечень разрешённых предметов просто по факту их существования, но одновременно цветные карандаши попали в список запрещённых предметов; логики в построении культурной работы с осуждёнными никакой.

Крайне забавен факт, что простого разрешения на установку телевизоров ментовским окультуривателям показалось мало (вдруг тупые зэки не поймут, что с ними надо делать), и, как бы в дополнение, в новом Кодексе появилась статья 94-я, разрешающая осуждённым просмотр телепередач и фильмов, прослушивание радиопередач. Что ж, когда мир уже одурел от видео, а цифровую технику продают в привокзальных киосках, как семечки, горстями, в российской зоне можно разрешить и кино по телевизору.

Проф. А. Зубков, составитель Кодекса, гордо комментирует эту статью следующим образом: «Статья впервые на законодательном уровне определяет правовые основания традиционной, постоянно практикуемой формы культурно-воспитательной работы с осуждёнными в ИУ».

Не может комментатор, которому платят не иначе, как построчно, обойтись без глупостей и банальностей, типа того, что места в клубе должны быть сидячими, а кино, де, нужно показывать всем (кому положено), а время телепросмотров – кроме рабочего и ночного (а у них ночью и без того «непрерывный» сон); и что права зэков на радиопрослушивание уже обеспечены тем, что стоят везде в зоне радиоточки; и, конечно, присутствуют в комментарии ритуальные пассажи о вредности пропаганды насилия, всякой вражды и секса.

Всё. Больше о культуре в местах компактного проживания подследственных и осуждённых ни в Правилах внутреннего распорядка, ни в УИК ни слова. Ни самого понятия такого нет, ни его количества и качества, поэтому решение вопроса о роли, значении, размере и сути культурного воспитания остаётся прерогативой бывших замполитов, делящих до сих пор культуру на буржуазную и социалистическую. Для них Фредди Меркьюри – воплощение зла и неприличного образа жизни, а Лев Лещенко совсем наоборот, такой живой, гладкий, про любовь поет, про советскую семью.

При этом зоновские воспитатели абсолютно уверены в непогрешимости своих воззрений, горюют по старым временам и никак не могу примириться с winds of change[21], проникающими с воли в зону.

Культура – категория многоплановая. Это и быт, и литература, религия, и общение между людьми. Варварство тоже культура, но только варварская. Уголовно-исполнительная система вроде бы имеет задачу воспитать вчерашнего преступника так, чтобы повысить его культуру до среднего по стране уровня. Чтобы он, вчерашний преступник, вышел из колонии готовым к обычной нормальной жизни в нормальном культурном обществе. На деле получается какая-то совсем другая штука: зона так же, как туберкулёзом, заражает общество своей ненормальностью и бескультурьем, и совсем, СОВСЕМ не поднимает культуру осуждённого.

А ведь большинство наших зэков – отнюдь не закоренелые преступники, а люди социально ущербные, малокультурные, необразованные! Это совсем не секрет. Об этом многократно говорилось со всех трибун – например, в одном из докладов на дополнительной встрече ОБСЕ по правам человека, бесчеловечному обращению и наказанию (Вена, 27 марта 2000):

«…В российские тюрьмы на рубеже третьего тысячелетия попадают те, кто не смог найти места в обществе, не вошёл в него, или, по каким-то трагическим обстоятельствам, выпал из него.

Эти люди – не криминальные таланты и дарования, которые могут незаметно для властей ограбить банк или ювелирную лавку, не бандиты, разъезжающие по парижам на мерседесах, не теневые банкиры, или бизнесмены – эти-то умеют достичь соглашения с правоохранительными органами и никогда не попадут за решётку, слишком хорошо они оснащены деньгами, связями, силой.

Нет, те, кто сидит, не умеют совершать преступления, поэтому становятся легкой добычей правоохранителей; их намерения ничтожны, их удел – маленькая кража на 10—50 долларов, из-за необходимости ежедневного пропитания, бытовое пьянство и всё, что обычно следует за ним – скандал, драка, поножовщина. Больше половины огромного тюремного населения России приговаривается судами на несколько лет лишения свободы за такую вот кражу – поросёнок, три буханки хлеба, клеёнка, несколько пачек сигарет. Как показали исследования, в тюрьмы попадают люди, которые нуждаются скорее в психологической или даже психиатрической помощи, чем в воздействии силовых структур государства. Им нужда социальная помощь – жильё или работа, образование или участие врачей, они не получили хорошего воспитания в детстве, потому что выросли в семье, тоже обделённой социальной поддержкой, или вовсе без семьи…»

Всем известные причины преступности – «недоработка семьи и школы». Так надо же «доработать», а не подавлять человека окончательно! Учить, воспитывать, как можно шире знакомить с иной, не люмпенской жизнью, создавать любые условия, чтобы вовлечь человека в самообразование, в культурную жизнь.

Пока в России делается наоборот. Продолжим цитирование уже приводившегося нами коллективного письма из учр. УЩ-349/56 (колония-поселение), что в Свердловской области, пос. Лозьва:

«По досугу: культурно-массовых мероприятий у нас нет. Пытались выписывать одну-единственную газету, и то напрасно. Общение с местным населением, мягко говоря, запрещается. Да и в принципе времени не хватает для каких-либо занятий. Тот же телевизор, если мы задерживаемся на работе, уже после 22 часов не разрешается смотреть. Понятно, конечно, – внутренний распорядок дня, но если распорядок нарушается со стороны администрации, то вообще непонятно, что и как. Свободное время остается ещё только на сон.

Также у нас наболел вопрос о наказаниях, применяемых к нам, за какие-нибудь нарушения, т. е. пребывание в ШИЗО. В основном наказание производится битьём дубинками, руками и ногами. Очень сильно бьют за употребление алкоголя. Но вот непонятно, с каких пор наше законодательство разрешает рукоприкладство. Ведь здоровье у человека одно, и ни за какие деньги его уже не купишь. Есть прямые факты избиения осуждённых-поселенцев. Также в наказание практикуется работа на КСП, контрольно-следовой полосе, под присмотром автоматчиков.

Некоторые осуждённые пытаются писать жалобы, но большинство боятся, т. к. это чревато последующими избиениями и запугиваниями в наш адрес. На днях приезжал губернатор Свердловской области Россель Э.Э., так нас, поселенцев, не знали, куда спрятать, не дай бог кто-нибудь слово скажет о нашей жизни – смешно!

Нет больше сил терпеть этот беспредел. Задумайтесь, какими освобождаются после этого люди, если к ним весь срок относились, как к собаке?»

Такая вот жизненная стезя: досуга нет – жалобы – избиения – досуга нет – жалобы – избиения. Где в этом круге образование? Где воспитание? Где культура? Нет их. И что интересно, заключённые ПОНИМАЮТ, к каким негативным для общества последствиям ведёт варварский уровень культуры в зоне, бесконечное ужесточение отношения к людям. Почему же не понимают этого облечённые властью руководители УИС? Может быть, потому, что жестокость и есть их основная цель, а вовсе не какое-то «перевоспитание» и подготовка человека к нормальной жизни в нормальном обществе?..

А в итоге, читатель, давно уже нет в нашей стране нормального общества. Как правильно отмечалось на той же встрече ОБСЕ в Вене:

«…Наконец, опять свобода – где ты уже давно никому не нужен, так же, как не нужны твои новые навыки и привычки – они не помогут тебе устроится на работе, ужиться с семьёй или создать её, даже просто выйти на улицу, сесть в трамвай или зайти в магазин тебе будет невыносимо тяжело, потому, что за те 3-4 года, в течение которых тебя «исправляли», ты полностью лишился всех нужных навыков, которым тебя учили с детства, если учили, конечно, а значит – тебе как младенцу, придётся повторить весь курс сначала».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.