1. Права человека в допетровской Руси

1. Права человека в допетровской Руси

Московская (в самом широком смысле слова) Русь уже триста лет остается изрядно оклеветанной, преодолевается эта инерция с огромным трудом. Обнадеживает одно: стоит серьезному исследователю углубиться в конкретный вопрос, тут же выясняются подробности, разгоняющие мрак.

Так, долгое время подразумевалось, что женщины на Руси были бесправны со времен гостомысловых. Но когда Н. Л. Пушкарева изучила проблему по-настоящему основательно (в книге «Женщины Древней Руси» – М., 1989), выяснилось совсем другое. Исследовательница на огромном материале показала объем прав женщин X–XVI вв. на владение и распоряжение имуществом, на приобретение и реализацию земельной собственности, на возможность отстоять свои интересы в суде. Жена могла быть опекуншей, «что было немыслимо в те же времена на Западе» (с. 107). Она причислялась к первому ряду наследников, причем переживший жену супруг оказывался в худшем положении, чем она, – он мог только управлять ее имуществом, но не владеть им. Жена сама, в отличие от мужа, выбирала, кому передать свое наследство. Даже незаконная жена могла претендовать на наследство. Исследовав законы о земельной собственности, Пушкарева впервые показала, что женщина на Руси могла осуществлять практически любые сделки даже без участия мужа. За ущерб женщине законы обязывали наказать виновного более сурово, чем за аналогичные преступления в отношении мужчины. Цитата: «Мнение о приниженности женщины по сравнению с социальным статусом мужчины – не более чем миф, появившийся в эпоху становления капитализма» (с. 211).

В число политических прав и свобод в самом современном понимании входит право на подачу обращений (петиций). В допетровские времена важным источником участия общества в развитии страны были челобитные. Царь был доступен, поскольку ходил к службе в Успенский собор Кремля пешком, а так как Кремль был открыт, теоретически любой мог подать царю челобитную. Это был обычай, известный с первых великих князей Московских. Особенно много желающих подать челобитную набиралось в праздники. При большом стечении народа редко кому удавалось передать ее лично в руки, но беды в том не было. Адам Олеарий описывает, как при приближении царя (Михаила Федоровича) люди в толпе поднимали челобитные над головой. Их собирал чиновник и уносил в Челобитный приказ. В случае надобности челобитчиков дополнительно расспрашивали и по их челобитным и «расспросным речам» составляли доклад боярам. Далее челобитная получала либо «указ», дававший ей ход, либо «отказ», оставлявший ее без последствий. В первом случае челобитная становилась «подписной» и отправлялась в тот или иной приказ, где делом занимались по существу, она была, если пользоваться современным жаргоном, «на контроле». Челобитные по делам, превышавшим компетенцию приказов, минуя бояр, передавались прямо царю. Сохранилось немало челобитных с царскими резолюциями.

В. О. Ключевский показал исключительно важное значение «подписных челобитных». В них «выражались нужды отдельных лиц и целых обществ, указывались недостатки суда и управления», они влияли на развитие московского законодательства. «Это была наиболее обычная, так сказать, ежедневная форма участия общества в устроении общественного порядка [выделено мной. – А. Г.]. В памятниках XVII в. есть многочисленные следы коллективных челобитных, поданных служилыми людьми московских чинов, дворянами разных уездов и другими классами с заявлением своих местных или сословных нужд, с указанием на какой-либо пробел в законодательстве. Эти челобитные подавались обычным порядком, как и другие частные просьбы, докладывались и подписывались думными дьяками, вызывали «выписи» и доклады из приказов, обсуждались в Думе и, таким образом, подавали повод к очень важным узаконениям».

Повседневное участие общества в совершенствовании общественного устройства – как раз и есть то определение, которое в современной политологии дается «гражданскому обществу.

Не забудем, правда, что в царствование Михаила Федоровича (1613–1645) население всей России составляло от силы 4–5 млн человек, меньше половины жителей сегодняшней Москвы. Такая малолюдность, конечно, упрощала обратную связь власти с населением и вообще делала ее возможной. Челобитные подавали, естественно, не только москвичи, их доставляли и из самых дальних концов государства.

В своей книге «Народная монархия» поразительный автор Иван Солоневич, кажется, первым привлек внимание к тому факту, что русский Судебник 1550 г. содержит положения, на век с лишним опередившие то, что считается главной вехой на европейском пути к правам человека. Пересказываю доводы Солоневича из 4-й главы его книги. Русским интеллигентам, пишет он, тыкали в нос английский Habeas corpus act, забывая упомянуть, что в России подобный акт был введен на 129 лет раньше английского: по Судебнику 1550 г. власти не имели права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления – старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пеню «за бесчестье».

Солоневич приводит далее слова В. О. Ключевского, который «напоминает о старинном праве управляемых жаловаться высшему начальству на незаконные действия подчиненных управителей»: «…по окончании кормления обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика», причем «обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды… при этом кормленщик платил и судебные пени и протори… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок…»

Читаем у Ключевского далее: «Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемыми, был сигналом к вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Московские судьи не мирволили своей правительственной братии…» То есть, бюрократической солидарности в те времена в Москве не существовало. И сидевшим «на кормлении» воеводам лучше уж было «уметь ладить» с населением: иначе суды, пени, штрафы, а не то и поединок, «поле», т. е. дуэль, способ в те времена общепринятый.

Исключая последний «способ», описан вполне правовой, юридически грамотный образ действий. Приятно удивившись, спросим у себя: есть ли в копилке нашей памяти что-либо, относящееся к допетровскому суду? Забавная сказка «Шемякин суд»? Убеждение, что судопроизводство было примитивным и несправедливым, что в судах сидели сплошные мздоимцы? А собственно, где доказательства? Примитивным оно точно не было – половина нашего юридического словаря оттуда: «очная ставка», «вчинить иск», «ничтожная сделка», «допрос», «истец», «свидетель», «улика», «с поличным», «с повинной», «розыск», «обыск», «понятой» и т. д.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.