6. Культурный слой: проверка катастрофой

6. Культурный слой: проверка катастрофой

Большая часть созидательного потенциала России была подарена миру. Достаточно сказать, что в эмиграции действовали свыше двадцати русских вузов, стоит назвать некоторые из них. В Париже: Высший технический институт, Высшая школа социальных, политических и юридических наук, Русская консерватория, Коммерческий институт. В Праге: Русский юридический факультет при Карловом университете, Институт коммерческих знаний, Русский свободный университет. В Харбине: Политехнический институт, Юридический факультет, Институт восточных и коммерческих наук, Педагогический институт, Высшая медицинская школа. И вкаждой стране изгнания было, как минимум, Общество русских инженеров и Общество русских врачей.

Потери были бессчетны, но как же велика оказалась накопленная к 1917 г. российская культурная мощь, если одной трети ее хватило на быстрое восстановление науки, техники, образования, развитие промышленности и обороны! Большевики к тому же устраивали кровопускания даже тому инженерному корпусу, который стал на них работать – достаточно вспомнить процесс Промпартии, тысячи расстрелянных «вредителей», конструкторские бюро («шараги») в лагерях. То же относится к ученым – вспомним «академические чистки», расправы с представителями множества наук. Осознав это, ясно понимаешь, что экономические и научные успехи Российской империи были бы к 1941 г. неизмеримо выше достижений советской власти, к тому же купленных чудовищно затратной ценой[150]. Отдавая должное предвоенной советской науке, мы должны понимать, что восхищаемся умельцем с ампутированной рукой.

Трагическую роль сыграла двойственность интеллигенции. Автор предельно честных «Очерков семейной хроники», Владимир Троицкий, описывает своих друзей-гимназистов – поколение тех самых будущих русских интеллигентов, которым предстояло в тридцать лет пережить революцию, а затем если не эмигрировать, то в сорок – в качестве «спеца» трудиться на одном из фронтов первой пятилетки, а в пятьдесят – угодить или, если повезет, не угодить во всесоюзную мясорубку. «Мы, само собой разумеется, были на стороне забастовщиков [участников политической стачки октября 1905 г.]. Это так было весело! В нас было сознание своей коллективной мощи, и наш вид, озорных и бесшабашных молодчиков, заставлял боязливо сторониться нас некоторых инакомыслящих – я сказал бы, действительно разумных людей. Но мы – зеленая молодежь, невежественная и глупая, и нам, как баранам, все поступки наши и дикие выходки, пожалуй, простительны. Однако ведь нами кто-то руководил, какие-то пожилые образованные и ученые люди. Куда же они нас толкали?.. Террористические акты против власть имущих приняли широкие размеры. Ни каторга, ни виселица – ничто не сдерживало молодежь от стремления запечатлеть свое имя в истории. Эта рисовка покупалась дорогой ценой. Но благодарное потомство оценило их жертву одним словом: дураки!.. Когда я слышу слова «народ взял власть в свои руки», меня коробит эта ложь».

Когда большевики захватили власть, оказалось, что их верхушка – как в столицах, так и в провинции – состояла (без единого исключения!) из людей, не имевших даже малейшего управленческого опыта. Они ничего бы не сделали с захваченной страной, если бы не добровольцы из интеллигенции (даже не самой «передовой»), обладавшие нужным опытом. Поражение белых – а чаши весов не раз сходились с аптекарской точностью – в конечном счете объясняется тем, что белые не смогли наладить в очищенных от врага областях эффективное гражданское управление, не смогли привлечь на свою сторону достаточное количество специалистов. Типичные представители интеллигенции видели в белых «реакционную силу» и в большинстве своем уклонились от сотрудничества. Белые не умели использовать такой безотказный рычаг, как продовольственная карточка. К тому же на «белых» территориях с продовольствием все было в порядке и карточки не требовались.

Остальное общеизвестно. Какая-то часть интеллигенции на «красных» территориях отказалась от сотрудничества с новыми властями. Ее судьба печальна. Эмиграция – это был почти благоприятный исход для таких людей. Тысячи попали как «буржуазия» в заложники и были в этом качестве расстреляны. Кто-то из молодых сумел пробраться в белую армию. Сотни тысяч были выселены из своих квартир, «уплотнены», ограблены, умерли от голода, тифа и «испанки». Судьба огромного количества заметных в своей сфере деятельности людей осталась неизвестной. В частности, погибли около 40 % российских врачей и профессуры[151]. И почти всем, кто уцелел, все же пришлось через какое-то время идти на службу новым властям. Большевики убедили нужных им специалистов не доводами, а вышеупомянутой хлебной карточкой.

Подведем итоги. Россия быстро эволюционировала от самодержавия к конституционной монархии и в 1905–1906 гг. стала таковой. Сложилось де-юре правовое государство на базе рыночной экономики, частной собственности, достаточно эффективной судебной системы и с опорой на быстро развивающуюся культуру, науку, технику и образование. Общественные настроения и требования доводились до властных структур, был выработан механизм принятия политических решений, в котором участвовали Государственная дума, политические партии, представители общества, земства, функционировали информационные агентства, свободная пресса. Действовали многие тысячи добровольных общественных организаций (только благотворительной деятельностью занимались в 1913 г. 4762 общества), стремительно развивалось кооперативное движение. Государственная власть считалась с критически (к сожалению, сверхкритически) мыслящим общественным мнением. Если это не гражданское общество, то что же это? Невозможно не согласиться с Б. Н. Мироновым: «Через одно-два поколения [все это] вошло бы в плоть и кровь общественной жизни, и демократический режим стал бы необратимым… Между тем в конце XIX– начале XX в. общественность в массе своей была искренне убеждена, что страна находится в состоянии перманентного кризиса, что положение народа ухудшается».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.