1. Качество жизни и демографическая статистика

1. Качество жизни и демографическая статистика

По каким критериям оценивать «качество жизни» наших предков? Способны ли (и вправе ли) мы вообще выносить какие-то суждения о былых веках? Ведь нам трудно даже мысленно принять быт без электричества, телефона и самолетов. А ведь был куда более суровый фактор. В какую бы страну и эпоху ни перенесла нас машина времени, современный человек везде чувствовал бы себя как в аду из-за тяжкого социального контроля. Как же в таком случае нам понять радости простолюдина архаичного общества? А ведь они несомненны, эти радости. По словам географа Николая Леопольдовича Корженевского, архаичный Афганистан, каким он его застал в 1911 г., был страной неправдоподобно бедной и полностью счастливой. Счастье человека не в богатстве. Среди богатых больше самоубийств: от пресыщения ли, от особой ли «скуки богатых» – здесь не место разбирать. Человек счастлив, когда его жизнь осмысленна: тогда он не ведает зависти, главной отравительницы счастья. Мы забываем, насколько осмысленной была патриархальная сельская жизнь. Начало конца этой осмысленности кладет разделение труда.

В наши дни качество жизни стран и регионов социологи вычисляют, оценивая такие показатели, как доступность образования, стоимость медицинского обслуживания, уровень преступности, обеспеченность транспортом, чистота питьевой воды, разнообразие сервиса, социальная защищенность людей, комфортность климата и ряд других. Для прошлых времен критерии будут поневоле проще: страдал ли человек от холода зимой, часто ли болел, досыта ли ел, каков был уровень его гигиены, много ли имел досуга и чем заполнял, какие радости жизни были ему доступны и существовало ли спасение в случаях невыносимости бытия.

Объективнее всего судить о качестве жизни народа на протяжении длительных отрезков исторического времени – не высших слоев, а именно народа – позволяет демографическая статистика. Поскольку речь идет о временах, когда во всех без исключения странах подавляющее большинство населения составляли крестьяне, женщины рожали столько детей, сколько Бог пошлет, а ограничителями роста были (помимо голода, эпидемий и войн) младенческая смертность, непосильный труд, пьянство, неразвитая гигиена, стрессы, общая тяжесть жизни, эта цифра говорит о многом. Дожившие до работоспособного возраста дети были единственным видом социальной защиты родителей и младших членов семьи. Чем благополучнее была жизнь в той или иной стране, тем больше детей в ней доживали до брачного возраста и тем выше был прирост населения. Если сегодня быстрый рост населения отличает самые неблагополучные страны, тогда все обстояло наоборот.

Как уже упоминалось выше, на территории нынешней Западной Европы во времена римского императора Августа жило примерно 26 млн человек, и это число удвоилось лишь к концу XV в., т. е. за 1500 лет. Для следующего удвоения Европе потребовалось уже всего двести лет, это произошло к концу XVII в. В России за те же два века население выросло с 2 млн до 13–14 млн, т. е. в шесть или семь раз. Правда, не только за счет естественного прироста. По оценке историка М. Г. Худякова[75](возможно, завышенной), присоединение обширного – гораздо больше, чем современный Татарстан, – Казанского ханства увеличило число жителей зарождавшейся империи на два с лишним миллиона человек. Завоевание малолюдных Астраханского и Сибирского ханств на картину почти не повлияло, чего нельзя сказать о тех примерно 700 тыс. человек во главе с Богданом Хмельницким, которые стали подданными России в 1654 г. Эта цифра надежна, так как присяга русскому царю была принесена «всем русским народом Малой Руси», а точнее – поголовно всеми главами семейств, казаками и неказаками; всего присягнуло 127 тыс. мужчин. Что и дает, вместе с домочадцами, 700 тыс. душ. Если же говорить о населении России в границах конца XV в. (т. е. без Казанского ханства и Малороссии), оно выросло за эти двести лет минимум вчетверо, примерно до 9 млн человек.

Между 1500 и 1796 г. число только великороссов выросло в 4 раза, тогда как французов – лишь на 80 %, а итальянцев – на 64 %[76]. Замечательно высокие в течение нескольких веков подряд показатели России говорят о более высоком, на фоне остальной Европы, благополучии ее народа.

(Так будет не всегда. За сто лет между, 1780 и 1880 гг., население России продолжало расти быстрее, чем в Австрии, Франции, Италии и Испании, но медленнее, чем в Англии – плоды промышленной революции в этой стране способствовали росту рождаемости, а главное, снижению смертности[77].)

Нет никаких объективных признаков того, чтобы европейский простолюдин позднего Средневековья – начала Нового времени, сельский или городской, был счастливее своего русского современника. Напротив, все говорит о том, что верна как раз обратная точка зрения.

В Европе, где дрова продавались на вес, а меха были доступны немногим, простые люди гораздо больше страдали от холода зимой, чем в России, где зимние морозы куда суровее, зато были дешевы меха и дрова.

Если сравнивать питание простых людей прошлого в разных странах, то придется признать: на протяжении многих веков стол русского крестьянина был обильнее, чем в большинстве мест Европы по причине невероятного биологического богатства России, чьи леса кишели дичью, а реки и озера – рыбой. Проезжая по стране, иностранцы постоянно видели лесное зверье, перебегавшее дорогу, в связи с чем она им представлялась им «огромным зверинцем»[78]. Охота в России, в отличие от западноевропейских стран, не была привилегией высших классов, ей предавались и самые простые люди[79]. В Тамбовском крае в конце XVI в. земля продавалась «с сычем, с орловым и ястребцовым гнездом, и со пнем, и с лежачей колодою, и с стоячим деревом, и с бортною делию, и со пчелами старыми и молодыми, и с луги, и с озеры, и с малыми текучими речками, и с липяги, и с дубровами, и с рыбною и бобровою ловлею, и со всяким становым зверем, с лосем, с козою и свиньею, и с болотом клюковным»[80]. Этот завораживающий текст принадлежит не Тургеневу или Аксакову XVI в., это отрывок из вполне юридического документа – писцовой книги. 420 лет назад люди воспринимали изобилие своей страны как должное.

Не подлежит сомнению и такой интегральный способ оценки прошлого – не знаю, приходил ли он кому-либо в голову раньше. Тот факт, что китайская кухня признала съедобным практически все, вплоть до личинок насекомых, говорит очень ясно: в этой стране голодали много и подолгу. То же относится и к кухне французской. Только солидный опыт голодных лет мог заставить найти что-то привлекательное в лягушках, улитках, в протухших яйцах, подгнившем мясе, сырной плесени. В русской кухне нет ничего похожего. В голод едали, как и везде, всякое, но не настолько долго (самый суровый и долгий в нашей досоветской истории голод был в 1601–1603 годах), чтобы свыкнуться. Икру осетров – черную икру! – в России никто не считал за нечто съедобное. У нас ее веками, до середины XVII в., скармливали свиньям, пока европейские гости не открыли нам глаза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.