А. Несмелов Марина Цветаева о Маяковском{148}

А. Несмелов

Марина Цветаева о Маяковском{148}

Последняя полученная в Харбине (XI–XII) книга «Воли России» вышла как бы посвященная памяти В.Маяковского. Она открывается драмой покойного поэта «Баня», последним крупным его произведением, являющимся жестокой сатирой на советские административные верхи. У «Бани» Маяковского много общего для сатирических стрел с «Пушторгом» Сельвинского,[499] только Буфф Семенович Кроль последнего — вычерчен Маяковским уже до карикатурного образа товарища Победоносикова, которого изобретенная рабочим Чудаковым машина времени, отбывающая в эпоху социализма, выбрасывает из своей кабины.

Буффонадные срывы не затеняют общего — трагического для коммунизма — плана вещи: лишь нечто чудесное, то есть мало вероятное, может избавить страну от людей, возвращающих ее в русло буржуазного течения жизни. Эта тема, как мы видим, настойчиво повторяется в произведениях самых одаренных советских поэтов, что уже само по себе знаменательно.

Видимо, сложившийся за десятилетие советский быт обнаруживает тенденцию к сползанию в определенном направлении. Советское коммунистическое искусство сигнализирует опасность.

В книге несколько рисунков М.Ларионова и Н.Гончаровой[500] к произведениям Маяковского. Манера этих художников — на любителей или на знатоков. Рассматривая эти рисунки, вспомнил Омск, выставку картин Бурлюка.[501] Синеглазая гимназистка, краснея от застенчивости, спрашивает художника:

— Почему, скажите пожалуйста, у этой лошади так много ног?

И Бурлюк ей:

— Так я решаю проблему передачи живописью движения. Ведь когда вы смотрите на движущееся колесо, вы видите не шесть и не восемь его спиц, — а сто, двести. Понимаете?

Гимназисточка поняла, но я не понимаю. Все-таки видим мы не сотни спиц, а движение тех же шести или восьми. Движение, а не размноженные спицы.

Рисунки Ларионова и Гончаровой ничего не поясняют в Маяковском. Некоторая необязательная ни для кого условность. Ничего категорического в восприятии.

Особенно ясно ощущается это рядом с изумительными стихами Марины Цветаевой, посвященными Маяковскому же. Семь стихотворений — семь взрывов вдохновения, и мы уже не можем видеть Маяковского иначе, чем этого хочет поэт.

Здесь категорическое воздействие — закон.

Вот строки, адресованные, верите, им, эмигрантскому Западу. У нас почти никто не шипел над гробом поэта:

…Спит передовой

Боец. Каких, столица,

Еще тебе вестей, какой

Еще — передовицы?

Ведь это, милые, у нас,

Черновец — милюковцу:

«Владимир Маяковский? Да-с.

Бас, говорят, и в кофте

Ходил».[502]

Маяковский в гробу. «В сапогах, подкованных железом, в сапогах, в которых горы брал, — никаким обходом ни объездом не доставшийся бы перевал».

Так вот в этих — про его Рольс-Ройсы

Говорок еще не приутих —

Мертвый пионерам крикнул: Стройся!

В сапогах — свидетельствующих.

Самому Маяковскому:

В лодке, да еще любовной

Запрокинулся — скандал!

Разин — чем тебе не ровня? —

Лучше с бытом совладал.

И вывод:

Советско — российский Вертер,

Дворяно — российский жест.[503]

Всю жизнь палил в правую сторону, лишь раз выстрелил в левую и погиб.

Лишь одним, зато знатно,

Нас лефовец удивил:

Только вправо и знавший

Палить-то, а тут — слевил.

Кабы в правую — свёрк бы

Ланцетик — здрав ваш шеф.

Выстрел в левую створку:

Ну в самый-те Центропев.

И самое страшное место. Встреча Маяковского с Есениным. Встреча там.

Советским вельможей

При полном Синоде.

— Здорово, Сережа!

— Здорово, Володя!

Умаялся? — Малость.

— По общим? — По личным.

— Стрелялось? — Привычно.

— Горелось? — Отлично.

— А помнишь, как матом

Во весь свой эстрадный

Басище — меня-то

Обкладывал? — Ладно

Уж…

И последние строки — гробовая крышка над мертвым лицом поэта. Гул пустоты и вечности:

Много храмов разрушил,

А этот — ценней всего,

Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.

Я вырвал отдельные куски стихов из живой ткани поэмы, да простится мне это! Но, не имея возможности целиком перепечатать вещь, я думал, что дальневосточные почитатели Марины Цветаевой будут рады услышать речь ее и в этих отрывках.[504]

Что сказать о самих стихах? Если сравнивать творчество Марины Цветаевой с чем-нибудь — с кем его сравнить нельзя: не с кем, то лишь с алмазом: оно не только сверкает, но и режет. Каждое ее слово проводит по стеклу души неизгладимую черту.

В книге интересна заметка Мих. Адрианова о Николае Асееве.[505]

Едва ли, однако, можно согласиться с «ясностью следов влияния Марины Цветаевой» на творчество этого поэта.

В творчестве Асеева больше, в ритмах от Хлебникова, в конструкции же образа — от Пастернака, чем от Цветаевой.

Стихотворение Асеева «Синие гусары» не оставляет сильного впечатления: оно слишком явно «сделанное».

Ювелирная кропотливость работы.

XI–XII книга «Воли России» получена книготорговлей «Экспресс».