А. Чернова В огнь-синь Рец.: Марина Цветаева Мóлодец: Сказка. Прага: Пламя, 1924{89}
А. Чернова
В огнь-синь
Рец.: Марина Цветаева
М?лодец: Сказка. Прага: Пламя, 1924{89}
Не ветер в горах
Седины отряс.
Гудит в мраморах
Двенадцатый час.
Раскат двенадцатого часа — раскат рока. И под знаком рока — вся поэма М.Цветаевой «М?лодец».
Звеньями песен спаян рассказ — последовательностью песен — цепью песенной определяется связь событий — цепь повествовательная. Всеми звонами, гудами, переливами, зазывами — меди, серебра, хрусталя звенит и поет стих. Чудодейной силой заклинанья убеждает и завораживает. Звук, передающий движение. Движенье, превращенное в звучание.
Песнь переходящая в бег, пляс, вихрь.
Но не в этом только сила поэмы.
Не в том, что каждое слово самозвонно — из материала звонко-голосового, перекличка созвучий, перекат, перехват звуков-самогудов. И не в изумительной инструментовке музыкального построения, не в знании стихии народной лирики — но в подходе к сюжету, в том вневременном, наднациональном, что является сущностью этой чисто народной и русской сказки.
Старинное, общеславянское сказание об упыре — многократно послужившее основой русских сказок, претворяется автором в поэму нечеловеческой любви-судьбы.
Воля — обреченность — рок.
Тема — любовь молодца, скрытого упыря, к девушке — Марусе. Любовь и с той и с другой стороны мгновенно вспыхнувшая, неодолимая — «пуще жизни, пуще смерти».
В упыре-молодце любовь вызывает борьбу двух начал, скрытых в нем — человеческого и потустороннего. Человеческое — любить Марусю любовью-нежностью, любовью-жалостью. И гибели Маруси не хочет. Потусторонее — подчиненное законам, нам неведомым, — требует жертв, вовлекая в круг своих чар Марусю, губит ее и всех близких ей.
М?лодец-человек невинен, неволен в этом. Человеческой волей он сопротивляется жестокому велению судьбы. Но власть судьбы неодолима, и м?лодец-упырь не может пощадить девушку.
Упырь опознанный, в глаза своим именем названный по народным повериям в прах рассыпается.
И М?лодец-человек умоляет Марусю сказать ему правду о том, что видела она ночью, когда тайно, по наущенью матери, шла за ним.
Все мне до самой
Капли и выложь
И разорвется
Весь наш союз —
Ветром в воротцы
Ввек не вернусь.
Он угрожает ей смертью брата и гибелью матери. Она молчит, но
Раз — другой
С колокольни бой —
Бой часов — бой рока — он слышится часто в поэме. Глагол времен — металла звон, он напоминает о судьбах, не здесь задуманных, о решениях, не здесь взвешенных. Колокольный бой и отказ с ее стороны — она
Глаза вскидывает
— Была — видела? — Нет…
Нет, ибо она уже во власти судьбы.
И угроза осуществляется — последовательно гибнут — брат, мать и сама Маруся.
Пять встреч — три гроба. Лежит Маруся, «как в церкву убрана». Глаза незрячи, хотя уже видят вневременное, живым неведомое. Прошлое и будущее, для нас разъятое, там — в одном измерении. И чудится ей одновременно и прошлое, когда еще не жила, и будущее, когда снова будет жить, — в одном сне слитыми.
А над нею М?лодец-упырь творит заклинания, чтобы из кровинки алым цветком зацвела, из цветка свежей прежнего встала, снова бы жизнь начала, прошлое забыла.
Силой заклятья ограждает он ее и себя от неизбывной власти любви. Велит «цвести скромно», «глядеть наземь», чтобы встретив, не сглазить невольно. И еще — в искупленье пяти встреч греховных — пять годов в новой жизни прожить без обедни.
Жизнь земная пройдена, но искус не кончен. Начинается жизнь вторая на земле — полуявь, полусон.
По заклятью — в чистом поле, в снегах — распускается Маруся алым цветком. Проезжает барин «буен-барин, бубен-барин» прельщается им и, вырвав с корнем, по совету слуги, увозит под шубой домой. У барина мраморный дом.
Сугроб — белая гора,
Прадедовы мрамора.
Привозный, посаженный цветок алым огнем зажег белый мрамор. Зачарованный барин забыл прежние забавы. Он «цветиком не налюбуется». С ним «нежничает, жизнью небрежничает».
Вскоре он узнает, что по ночам цветок превращается в девушку и выслеживает ее — околдованный ее чарами.
Одна из лучших — сцена призрачного пляса: только месяц да мрамора (Как взыграет, раскалясь, лунный луч во хрусталях). Она пляшет и плачет, чьей-то воле покорная — плачет и пляшет.
И только под утренний звон возвращается к кусту, чтобы снова превратиться в цветок. Барин за нею «как припаян, как приклепан». Хватает за руки. Между ними борьба, но она —
Вьется из рук,
Бьется из рук,
Рвется из рук,
Льется из рук.
И только, когда слуга пришел на помощь и произнес:
Крест тебе — ключ —
она превратилась в земную женщину и становится его женой.
Пятый год к концу идет. У барыни сын. Все по слову Мулодца. Что было раньше, забыто.
Живет как во сне — качает сына — песни поет. И вдруг в завороженное бытие врывается нежить. С гиком, шумом, завистью, злобой вторгается в образе гостей — пьяных, наглых, хитрых. Играя на барской спеси и дури, гости подговаривают барина показать сына и жену, которой до срока искупления, положенного Мулодцем, осталось пять дней.
Под пьяный зык, топот и крики разгулявшихся гостей у Маруси пробуждается смутное воспоминание о прежней жизни. К извечной тоске народных колыбельных песен — предчувствие тяжкой судьбинности жизни — примешивается тоска о несбывшемся, придающая песне изумительную музыкальность горьчайших народных причитаний.
По настоянию барина, она выходит с сыном. «Хороша да некрещена», — вопят гости и подстрекают барина дать клятву свезти ее в церковь к обедне.
Еще в окнах «рассветные седи, рассветные сквози». Спит барыня
И еле — как будто бы мысли сказались —
Над барыней — шелест:
— Проснись, моя зависть!
Это он — М?лодец, весть подает и, чуя беду над нею, хочет переломить судьбу и спасти ее от окончательной гибели — на вечность.
И слезно — как будто бы женщина плачет —
— Не езди! Не езди!
Блаженством заплатишь!
Бой меди — бой рока — звонят к обедне. Барин велит коней запрягать.
Под санный бег, под вьюжный запев Маруся в видениях метели воочию видит всю свою прежнюю жизнь: мертвого брата, мертвую мать, подружек и, наконец, себя алым цветком, на перекрестке.
У церкви вход загораживает толпа нищих, тех же, на этот раз в рубищах, «гостей».
Идет обедня. Поет хор. Голос священника и голос его — Мулодца, оттуда ей весть подающий.
Ратоборство двух голосов — спор о душе.
— Гряди!
Сердце мое — смятйся во мне!
Слова божественной службы и его слова:
Трезвенница! Девственница!
Кладезь, лишь мне — ведомый!
Дивен твой рай!
Красен твой крин!
Сына продай,
Мужа отринь.
Он над нею — знает, близок час, неотвратимое свершится — ибо судьба неодолима. Но, как и тогда, невольно вовлекая ее в круг гибели, он все-таки пытается бороться с судьбой. И там не умерла в нем любовь человеческая.
И, жалея Марусю, еще пытается предостеречь:
Оком не вскинь!
Взором не взглянь, —
в левую оконницу, куда приник он тайно и куда влечется она.
С первых строк, поднявшаяся, неоскудевающая волна напряжения, все нарастая, в последней главе достигает наивысшего, трагического пафоса.
Огла-шеннии,
Изыдите!
Грозный возглас, и голос его —
— Свет очей моих!
Недр владычица! —
и снова — Оглашеннии — Она прощается с сыном — никнет —
Голос мулодца-человека в последний раз молит:
Только глазка не вскинь:
В левой оконнице!
Грянул торжествующий хор — херувимская:
И-же хе-рувимы!
Удар — окно настежь. Никакие силы, никакие законы.
— Гляди, беспамятна!
(Ни зги — люд замертво)
— Гряду сердь рдяная!
Ма-руся!
Глянула.
В окна потоком огонь: Маруся — при звуках своего имени вспомнившая, себя нашедшая — к нему —
Та — ввысь,
Тот — вблизь:
Свились,
Взвились:
Зной — в зной,
Хлынь — в хлынь!
До-мой
В огнь-синь.
Передать содержание Мулодца — хотя оно ясно и последовательно развертывается — трудность непреодолимая. Слишком музыкально связаны между собой строфы — все строчки нерасторжимые звенья — хлынувший ливень звуков, колокольный разлив — сыгравшийся оркестр — не разъять на отдельные части — не расчленить звуков. Чтобы полностью воспринять, надо прочесть целиком — никакой пересказ не передаст ритмически-музыкального богатства.
Излагая содержание, хотелось отметить одну из сторон творчества Цветаевой — переплетение, перекличка жизни «этой» — земной и «той».
Слова, которыми заканчивается «М?лодец», для М.Цветаевой знаменательны.
Домой — в огнь-синь.