Эгоизм и коллективизм, развитие и деградация

Инстинкт коллективизма, навыки совместного существования и взаимодействия у некоторых животных доведены едва ли не до абсурда. У них остро проявляется то, что учёные назвали эффектом группы.

Французские энтомологи П. Грассе и Р. Шовен посадили рабочих муравьев одного вида по одному, два, три, пять и десять в разные банки, содержа в одинаково хороших условиях. Выяснилось: чем меньше группа, тем быстрее умирали входящие в неё муравьи. Одиночки погибали обычно на двенадцатый день, а среди находившихся вдесятером большинство оставались в живых даже после двадцати дней.

Не только муравьи, но термиты, пчёлы и прочие общественные насекомые чувствуют себя много лучше вместе, чем порознь. Или такое поведение свойственно только примитивным существам, не обладающим развитой психикой и высоким интеллектом? Нет, это не так.

Одиночество угнетает едва ли не всех животных. Даже среди насекомых «единоличники» шмели в группе дольше живут и становятся бодрее, сильнее, работоспособнее. У мышей, крыс, домашних кур в изоляции аппетит заметно ухудшается. Цыплята клюют активнее в группе, чем в одиночестве. Значит, такое качество переходит к ним по наследству.

Изучали сообразительность цыплят, которых содержали поодиночке и в группе. Голодного цыпленка выпускали в коридорчик-лабиринт, ведущий к кормушке, и отмечали время, за которое он пройдет путь. В большинстве случаев цыплята из группы оказывались проворнее и сообразительнее. Общение – один из наиболее важных способов развивать умственные способности.

Люди лишь несколько тысячелетий назад научились создавать искусственные водоемы, плотины и каналы, менять для своих целей облик местности на значительных территориях. Остаётся только удивляться и гадать, как овладели подобным искусством небольшие грызуны – бобры.

О них в средневековых книгах писали, как о людях: передвигаются на двух ногах, бревна переносят по двое на плечах и сажают кустики ивы в предварительно разрыхленную почву. У них якобы есть рабы для самых тяжелых работ, а бывают лентяи, которых прогоняют на все четыре стороны.

Бобры действительно в некоторых случаях передвигаются на задних лапах, прижимая к груди камни или мох. Но брёвна на плечах не носят. Подобно людям, они умеют строить жилища, создавать каналы, плотины и водохранилища, преображая в своих целях окружающую природу.

Схема территории, обустроенной бобрами:

1 – плотина, 2 – пруд, 3 – запасы пищи, 4 – хатка, 5 – входы в жилище, 6 – вентиляционное отверстие

Что необходимо для гениальных изобретений и умений? Мы привыкли ссылаться на крупный, хорошо развитый мозг, сосредоточие разума. Но у бобра он невелик, извилин в нем почти нет. Как же он сделал свои великие открытия и закрепил их в потомстве?

Вот некоторые его рекорды. Самое крупное поваленное дерево – тополь диаметром 1,5 и высотой 27 м. Длина самой большой плотины (штат Монтана, США) – 700 м, ширина в основании и высота около 4,5 м. Самый протяженный канал (Припятский заповедник, Беларусь) 400 м. Диаметр бобровой хатки – до 13 м.

Сначала они устраивают на речной пойме нору, сверху набрасывают хворост и ветки. Сучья, торчащие внутрь неё, бобры откусывают, щели конопатят мхом и замазывают илом. Получаются ровные стены и потолок. Разрушить такое строение нелегко даже медведю.

Вход в жилище находится под водой для защиты от хищников. В маловодные месяцы и годы уровень воды снижается, и зверьки повышают его, перегораживая водоток. В ход идут небольшие стволы деревьев, ветки, куски дёрна, растительная труха, ил. Придавая постройке прочность, бобры укрепляют её камнями: перетаскивают их так же, как ил или дёрн: прижимая к груди передними лапами, шагая на задних.

Стенка плотины, обращённая к верховью реки (в сторону пруда), обычно поката, а противоположная – вертикальна. Такова наилучшая конструкция, противостоящая давлению массы воды. Если течение медленное, плотина перпендикулярна берегам, а если сильное, её выгибают по направлению навстречу потоку – по всем правилам гидротехники.

Чтобы в случае опасности быстро добраться до надёжного убежища, бобёр роет каналы на пойме, заканчивающиеся у входа в нору. Их он использует для сплава веток и распиленных на части (зубами, конечно) стволов.

«Бобры, – писал в начале XX века французский биолог Г. Купен, – действительно прекрасно знают, что их плотины служат для удержания воды на постоянном уровне. Доказано, что насыпные плотины снабжены протоком и, кроме того, размеры такого проточного канала изменяются сообразно с количеством воды в разное время. Точно так же бобры облегчают или задерживают проток воды сквозь плетневые запруды, смотря по её количеству; иначе бы хижины затоплялись и даже обнажались бы их подводные апартаменты. Во время больших разливов это иногда случается: бобры не могут установить достаточного стока воды, и плотины заливаются. Когда вода спадает, они исправляют повреждения».

Швейцарский естествоиспытатель XIX века Жан Луи Рудольф Агассис привёл свидетельство поистине геологического масштаба инженерной деятельности бобров. «В одном месте, – писал он, – чтобы сделать запруду для мельницы, поставленной у плотины, устроенной бобрами, необходимо было расчистить пруд, где они жили. Пришлось прорыть в торфяных отложениях канаву длиной 400 метров, шириной 4 и глубиной 3 метра. На всём её протяжении на различной глубине встречались пни, некоторые с ясными следами бобровых зубов».

По мнению ученого, скорость накопления болотных отложений составляла порядка 0,3 м в столетие. Если толщина слоя 3 м, значит, бобровая плотина существовала примерно тысячу лет.

Учёный отметил значительные изменения природных условий после того, как здесь потрудились животные-гидротехники. До них преобладали лесные массивы с небольшими реками и ручьями. Бобры, обустраивая свои владения, уничтожали деревья, постепенно расширяя зону преобразований. Заболоченные земли превращались в заливные луга и болота, а на отдельных участках оставались небольшие рощи.

Где же тут борьба за существование? Взаимопомощь и сотрудничество. Или у бобров острая борьба по части строительства наилучшей плотины и великолепного «бурга»? (Так по-немецки называют бобровую хатку, что в переводе означает «крепость».) Или они разрушают плотины у своих конкурентов? Или у них идёт отбор на лучшего строителя, гидротехника, лесоруба, организатора работ?

Речь идет о животных общественных. Каждая такая особь в одиночку не живёт и особыми умственными способностями не обладает. Но у них развито чувство взаимопомощи, единства; стремление действовать на благо сообщества. От этого каждая особь становится активнее и умнее. Каким образом это происходит, остаётся загадкой.

Может быть, объединяют свои усилия только слабые существа? Во взаимопомощи – сила слабых? Но и крупные животные часто объединяются. Например, буйволы, овцебыки.

Одинокий здоровый слон стремится стать членом группы. Обычно возглавляет её опытная слониха, знающая местность на десятки километров. В засушливый период она приведет к одному из сохранившихся водоёмов, найдет места, где подходит к поверхности подземная вода. Здесь слоны выбивают ногами и хоботами ямы, на дне которых выступает живительная влага.

Птицы и звери образуют сообщества разного вида. Наиболее распространена семья. Она нужна, чтобы вырастить и обучить детенышей, птенцов. Вроде бы крупным животным вполне достаточно иметь семью. Но большинству из них этого мало. Например, попугаи живут большими стаями. Из леса они утром отправляются в поле или в сад, на фруктовое дерево, чтобы кормиться там плодами. Члены стаи расставляют часовых для охраны и в случае опасности по их сигналу спешат улететь.

Белые какаду в Австралии, прежде чем начать грабить хлебное поле, высылают группу разведчиков. Они рассаживаются по высоким деревьям возле намеченного объекта и осматривают окрестности. Не видя опасности, подают сигналы, означающие: «Всё в порядке!» Тогда следующая группа отделяется от стаи, делает несколько кругов над полем, усаживается на самые близкие к нему деревья и кусты. Если и на этот раз нет ничего подозрительного, звучит команда: «Все на обед!» Стая взмывает в воздух и набрасывается на посевы.

Чем изобретательнее были люди, используя пугала, силки, засады, огнестрельное оружие, тем осмотрительнее становились птицы. В конце концов, они отработали наилучший способ набегов.

Взаимные действия предпринимают животные не только во время охоты или при поисках пищи. Вот сюжет из документального фильма. В африканской саванне стадо слонов пришло к обмелевшему озерцу с крутыми глинистыми склонами высотой метра полтора. Великаны спустились к воде, напились, искупались и выбрались на берег. Слонёнок не мог преодолеть уступ, скользил по глине и сползал вниз. Ему пыталась помочь слониха, но у неё это не получалось. Тогда к уступу вернулись другие взрослые, стали подталкивать хоботами малыша и вытащили его из ямы.

Зоопсихолог Н.Н. Ладыгина-Котс на глазах своего воспитанника – детеныша шимпанзе Иони делала вид, что страдает и плачет. Он подходил к ней, старался понять случившееся и жестами выражал сочувствие. Есть фотоснимок: плачущая (понарошку) исследователь и утешающий её маленький шимпанзе.

Обычно страдающий зверёк скулит, пищит, подавая сигнал о помощи. Такой звук или особые движения напоминают жалобы детенышей. Они пробуждают у взрослых чувство жалости, сострадания, желание помочь. Забота о малышах – важный рефлекс, наследственное качество животных.

В некоторых случаях млекопитающие проявляют заботу и нежность не обязательно к представителям своей семьи и даже своего вида. А. Брем наблюдал самку павиана, любившую опекать молодых обезьян других видов, а также котят и щенков. Она порой крала их у матерей и ласкала, словно своих детёнышей.

Сторож зоологического сада показал Дарвину глубокие, плохо зажившие раны на своем затылке. Когда сторож делал уборку в клетке, на него сзади набросился разозлившийся павиан. Схватка могла закончиться печально для сторожа. Но ему на помощь бросилась маленькая обезьянка. Крича и кусая павиана, она отвлекла его внимание, и сторож убежал.

Эта храбрая обезьянка, жившая в том же вольере, что и свирепый павиан, всегда его боялась, а сторож был её другом. Чтобы его спасти, она преодолела свой страх, рисковала жизнью!

Однажды в Африке путешественники (среди них был Брем) с собаками двигались по долине. Её пересекало стадо павианов. На отставших бросились собаки. Мощные взрослые самцы преградили им путь, подняв страшный вой, ощетинив гривы и оскалив мощные клыки. Собаки отступили. Отогнав их, павианы-самцы сопроводили сородичей на горный склон.

В долине осталась одна молодая обезьянка. Она забралась на скалу, жалобно крича. Собаки окружили камень. Тогда самый крупный павиан (настоящий герой, по словам Дарвина, который привёл этот пример) спустился с горы, прошел между оторопевшими собаками, поднялся к обезьянке, приласкал её и удалился вместе с ней. Ни одна собака не посмела напасть на него.

Завершая свой труд «Происхождение человека и половой отбор», Дарвин высказал мысль, актуальную в наши дни: «Я бы скорее желал быть потомком храброй маленькой обезьянки, которая не побоялась броситься на страшного врага, чтобы спасти жизнь своего сторожа, или старого павиана, который, спустившись с горы, вынес с триумфом своего молодого товарища из стаи удивлённых собак, чем потомком дикаря, который наслаждается мучениями своих неприятелей… не знает никакого стыда и предается грубейшим суевериям».

Хотелось бы спросить сэра Чарлза Дарвина: неужели злоба, мстительность и жестокость, бесстыдство и суеверия характерны только для первобытных племен? Они больше распространены – с приправой лицемерия – среди людей, считающих себя цивилизованными. Мог бы вспомнить Дарвин поведение своих собратьев-англичан в Новом Свете, Африке, Китае, Индии. А нелепые предрассудки и мракобесие весьма распространены в «цивилизованных странах».

…Дружба, сочувствие, взаимная помощь помогают общественным животным противостоять многим бедам, сохранять свой род. Дарвин называл это симпатией. Он пришел к выводу, что такое сложное чувство «должно было усиливаться путём естественного отбора». Оно чрезвычайно важно для всех общественных животных.

По его словам, то племя или тот народ, представители которых «наделены высоко развитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим» и готовы «помогать друг другу и пожертвовать собой для общей пользы», – такие объединения должны одерживать верх над большинством других.

«Во все времена и на всей земле, – писал Дарвин, – одни племена вытесняли другие, а так как нравственность составляет один из элементов их успеха, то ясно, что общий уровень нравственности и число одарённых людей должны постоянно стремиться к увеличению и нарастанию».

Сомнительная мысль. Если бы было так, войн и злодейств на нашей планете становилось всё меньше и меньше. Отношения людей с окружающей природой тоже бы улучшались. Этого нет. Дарвин не мог представить, что самые губительные войны произойдут в XX веке, а состояние области жизни на планете будет быстро ухудшаться.

Человеку свойственны не только сострадание, дружба. Его слишком часто одолевают жажда мести и власти, богатства и комфорта; зависть, стремление получать как можно больше благ любым способом. И тогда добрые чувства отступают и гаснут. Мы не желаем видеть хотя бы какое-то своё отличие в худшую сторону от братьев своих старших, других обитателей планеты. Называем дурные поступки зверскими, а ужасного или отвратительного человека – зверем. Это оскорбительно и несправедливо по отношению к животным.

Кроме инстинкта взаимодействия, взаимопомощи, объединения в группы, есть, конечно, и агрессивность, нападение на себе подобных. Среди животных одного и того же вида происходят временами жестокие схватки. У свирепых хищников смертельные поединки бывают реже, чем у некоторых птиц и травоядных.

В отношении убийства себе подобных цивилизованные люди превзошли всех животных, включая своих «диких» предков. Это следует иметь в виду, рассуждая о достижениях и благах общества, где происходит искусственный биологический и социальный отбор, свирепствует борьба за власть и богатство. В этом отношении человек с легендарных времён Каина, убившего брата Авеля за личную собственность, вышел из-под власти законов земной природы.

…Для процветания вида важно, чтобы сильные, ловкие и смелые особи давали больше потомства, чем слабые, неповоротливые и трусливые. Соперничество позволяет производить естественный отбор. Он в природе существует, хотя вряд ли является фактором развития мозга. Как говорится, сила есть – ума не надо.

Агрессия проявляется не у всех видов животных и не всегда. Самые драчливые привыкли защищать свою территорию. Конрад Лоренц отметил, что в аквариуме хорошо уживаются слабо окрашенные рыбки, в отличие от пёстрых и нарядных. У последних начинаются яростные бои.

Яркая рыбка предупреждает своим нарядом противников о том, что поселилась на данной акватории. В отличие от аквариума в море нет нужды драться за акваторию. Увидел, что место занято, – плыви дальше. В искусственной среде животные ведут себя агрессивнее, чем на воле.

Не следует путать агрессию со стремлением льва, тигра или волка наброситься на добычу. Хищники вынуждены так поступать, когда голодны.

Бывает жестокая конкуренция у серых крыс. С особями своего клана они дружелюбны, других уничтожают беспощадно. У животных это исключение, а не правило. Крысы с давних пор существуют возле людей, а такое соседство обычно пагубно сказывается на психике животных… Впрочем, и муравьи порой нападают на соседей, чтобы грабить их кладовые и перенести к себе драгоценные куколки.

Животные, обладающие инстинктом охраны своей территории, обычно сражаются за неё. Почти во всех сообществах принято изгонять «чужака». В природе не всё прекрасно и умилительно.

Многие сильные звери предупреждают соперника о возможном нападении. Горилла встает и колотит себя кулаками по груди, срывает и разбрасывает траву, скалит зубы. Если стоять и смотреть ей в глаза, она может напасть, приняв такое поведение как вызов на поединок. Известно немало примеров врождённой агрессивности у животных. Не удивительно, что человек в некоторой степени «агрессивен от природы». Но этот инстинкт не подавляется, а закрепляется, чему содействует среда, ему благоприятная. Такой «отбор» нередко осуществляется сознательно… Впрочем, об этом мы поговорим в последней главе.

Естественная агрессия у животных оправданна. Она в некоторых случаях приносит вред, но, судя по всему, небольшой. Ведь агрессивные инстинкты переходили из поколения в поколение миллионы лет. Виды, которым они приносили больше вреда, чем пользы, вымирают.

Качества, сопряжённые с эгоизмом, проявляются у животных локально, в узких масштабах пространства и времени. Судьба любого индивида в Биосфере не имеет значения. Важно, чтобы он содействовал процветанию данного вида, биогеоценоза, всей области жизни.

В человеческом обществе проявление индивидуальности, своеобразия личности – явление, в общем, положительное. Увеличение разнообразия личностей в пределах одного вида, популяции открывает возможность для развития. Стандартизация личностей (характерная черта технической цивилизации) – путь деградации.

Итак, прогрессивной эволюции животных содействуют общительность и коллективизм, разнообразие индивидуальных качеств (всем этим обладали дальние предки человека). А ещё – приоритет потребностей популяции, вида, Биосферы перед интересами особи. Виды, не отвечавшие этим требованиям, были обречены на деградацию и вымирание.

Таков негласный, но суровый и справедливый закон земной природы. Она создала животных и наделила их инстинктами, разумом (каждому – по его потребностям). Сделала так, чтобы они совершенствовались в этом своём предназначении. Почему бы людям не воспользоваться их примером?

…Пути эволюции неисповедимы. Только стереотипы мышления сводят их к схеме неуклонного развития.

Дарвин не отрицал деградацию отдельных органов и целых видов. Выживание наиболее приспособленных не предполагает непременного усложнения. По его словам: «Оно ведет к усовершенствованию каждого существа в отношении к органическим и неорганическим условиям его жизни и, следовательно, в большинстве случаев и к тому, что можно считать восхождением на более высокую ступень организации. Тем не менее просто организованные низшие формы будут долго сохраняться, если только они хорошо приспособлены к их простым условиям».

В геологической истории наблюдается восхождение живых организмов разных групп на более высокие ступени организации. Тут и возникает серьезный довод не в пользу теории Дарвина.

Она, по его признанию, не предполагает непременно усложнения организации. Но если этот процесс происходит закономерно, направленно, то необходимо доказать, что стихийный естественный отбор из случайно возникающих разновидностей сохраняет самые сложные формы.

Вот уж поистине, говоря словами М.В. Ломоносова, «роскошествует натура»! Можно было бы вполне удовлетвориться простыми и надёжными существами, а она создаёт всё более сложные и неустойчивые, быстро вымирающие виды.