Забастовочное движение. Хунвейбины Горбачева

История забастовок…

Падение СССР сопровождалось невиданным ростом забастовочного движения, ранее немыслимого. И в авангарде забастовочного движения были шахтеры – одна из самых высокооплачиваемых категорий советского пролетариата.

Я долго искал свидетельства изнутри этого движения. И нашел их. Юлий Иоффе, директор шахты, будущий вице-премьер правительства Украины, которого убрали в Вашингтон в посольство, потому что слишком много и слишком громко говорил о том, о чем другие молчали – о коррупции, прежде всего. Его книга «Один на один с системой» – библиографическая редкость, но она же является одной из ключевых для тех кто хочет понять, что произошло с Украиной и с чего все это началось. Немало в ней свидетельств и про СССР эпохи конца. Итак…

Юлий Иоффе «Один на один с системой».

Хочу рассказать о том, каким увидел другое "испытанное оружие пролетариата" – забастовку. Слово, известное нам разве только из учебников, было возрождено через 72 года Советской власти.

…

Не стану утверждать, что для меня это было явление неожиданное. Такое развитие событий мог спрогнозировать любой, кто интересовался историей польской "Солидарности". За первой волной забастовок следили по газетам: у нас на "Горской" было спокойно. Признаться, то и причин для социального взрыва не было. Для рабочих делали все, что могли.

А вокруг все бурлило. И поначалу протест выражали не на площадях. Как правило, бастовали под землей, отказываясь выезжать "на-гора", пока не будут выполнены требования. Такие забастовки проходили в Кузбассе, затем – в Донбассе. Почему именно шахтеры начали бастовать первыми? Я долго над этим думал и пришел к такому выводу. Когда я в конце шестидесятых годов начинал работать в угольной промышленности, все жили неважно. Но шахтеры – лучше.

Словом, за три десятилетия, прошедших до вспышки забастовочного движения, шахты ушли глубоко вниз. Причем, сделано это было технически безграмотно и нелепо, отнюдь не за счет проходки новых стволов или реконструкции старых: ведь в капитальное строительство донбасских шахт денег почти не вкладывали. Все развивалось кустарным или, как его тогда называли, хоз-, а в шутку "хапспособом".

Туда ни воздух не загонишь, ни материалы не доставишь. Забои отодвинулись от ствола настолько, что на одну долгую дорогу к лавам шахтеры затрачивали полтора-два часа. А значит, вместо оговоренных законодательством шести часов под землей находились все восемь. Да еще в жаре под 30 градусов, при влажности под 100 и в плохо проветриваемых выработках.

Итак, условия труда значительно ухудшились. В то же время несбалансированная политика в вопросах зарплаты уравняла горняков с другими категориями рабочих, скажем, водителями грузовиков. В цепи профессий советского рабочего класса шахтеры оказались наиболее слабым звеном для системы и наиболее сильным, чтобы первыми созреть для забастовки.

Первыми в Луганской области, в начале 1989 года, организовали подземную забастовку горняки одной из шахт города Красного Луча. Приехал Щадов, в то время министр угольной промышленности СССР. Он тогда как раз метался по угольным бассейнам страны и гасил подобные локальные конфликты. Вот и в Красном Луче министр решил все вопросы. Поднял в три раза тарифную ставку, потому что расценки не соответствовали ни объему, ни целям труда.

Словом, министр удовлетворил требования шахтеров Красного Луча и уехал. А я этот факт расценил не иначе, как призыв к следующей забастовке. Судите сами: вместо решения проблем региона, Донбасса или отрасли в целом снимались вопросы лишь по одной из шахт. Как бы делался приглашающий жест. Хотите получить – бастуйте, ребята. И забастовали.

Так вот, когда забастовала "Менжинка" я дал согласие баллотироваться на пост генерального директора соседнего производственного объединения "Стахановуголь". Затея с выборами руководителей, вплоть до мастеров, всегда казалась мне вредной. Так уж устроен человек – никогда не выберет себе в начальники строгого и требовательного. В то же время это отнюдь не была просто игра в демократию. Тотально заменяя кадры в подвергавшейся косметическим изменениям советской системе, Горбачев стремился разрушить и сложившуюся систему отношений, при которой партийные руководители зависели от хозяйственных и наоборот. Эти отношения складывались и цементировались десятилетиями, а на их ломку у Горбачева просто не было много времени – пока люди не успели понять, что же происходит на самом деле. Так, думаю, и появился лозунг выборности руководителей на производстве.

Если бы перед Горбачевым не стояла задача смены кадров (читай: захвата власти или переворота в партии), он не стал бы никого выбирать. Ведь старые кадры были настолько беспринципны, что им было абсолютно все равно, куда вести: в мифический коммунизм или в рыночную экономику. Останься они у власти, и по решению пленумов начали бы "переходить в рынок", отчитывались бы о том, сколько образовано фермерских хозяйств, как в годы коллективизации – колхозов. Докладывали бы на партсобраниях, сколько коммунистов стало собственниками, а лучшим – вручали бы вымпелы "Отличник приватизации" и значок "Ударник капиталистического труда".

Все это странным образом увязывалось в один узел с забастовками. Я свидетель тому, как едва вчера принятые в Кузбассе многостраничные требования шахтеров наутро становились достоянием митинговых площадей Донбасса. Заметьте: телефаксы тогда еще не были в большом ходу, а здесь чувствовалось – используются хорошо налаженные каналы связи, и за всем этим стоит уверенная организующая рука. Полагаю, так действовали спецслужбы СССР. Кстати, потом были разоблачительные публикации в прессе о плановом проникновении в стачкомы завербованных агентов КГБ из числа шахтеров.

Но просто убрать старые кадры – этого было мало. Вместо них нужно было расставить своих людей. Для этого и применялись такие псевдодемократические процедуры, как та, при помощи которой "избирали" делегатов XIX партконференции. Но что-то не срабатывало. Скорее всего, тот, кто находился за кулисами, не принимал в расчет, что даже такая эрзац-демократия меняет людей, освобождает их от страха, безропотного повиновения. В то же время старая номенклатура проталкивала на освободившиеся места своих людей.

…

Я вступал в любой самый трудный диалог с людьми на площадях, не боялся с ними спорить. Порой приходилось использовать самые необычные, аргументы. Помню, в городе Кировске избрали стачком. Председателем оказался человек, отсидевший девять, а заместителем – семь лет. Такого разряда людей было в шахтерских стачкомах немало. Поначалу – кто больше орал, того и выбирали.

…

Спасибо забастовкам. Я понял, как много в нашей жизни зависит от амбиций. Я видел калейдоскоп смены лидеров на митинговых площадях. Многих из них толкала к микрофону одна лишь неуемная амбициозность. Это были люди, ни в чем и нигде себя не проявившие. Кумирами толпы на площадях не становились бригадиры прославленных (я не имею в виду дутую славу) коллективов, которые знали истинную цену шахтерского труда. Скажем, проходческих бригад, где нужно знать и уметь очень многое, быть своеобразными "профессорами" горного дела. Нет, горлопанили, как правило, те, кто ничем особым себя ранее не зарекомендовал. Их тут же начинали бояться. Интересно, что некоторые из них пытались немедленно ввести на площадях лагерные правила.

…

В долгой череде митингов был один в Стаханове, который оставил у меня крайне гнетущее впечатление. На него приехали уже охрипший от бесконечных выступлений Щадов, секретарь ЦК КПУ Качура, не терявший партийной бодрости; немногословный, с тяжелым взглядом заместитель Рыжкова Рябьев, назначенный председателем комиссии по разрешению шахтерских споров. К тому времени сверху уже дали команду оплачивать дни забастовки и кормить тех, кто находился на площадях. И это вместо того, чтобы правительство, будь оно правительством, топнуло ногой: эти требования справедливы – выполнимы, эти – нет, идите работать. Но мы с вами уже знаем, что настоящее советское правительство, которое на самом деле называлось не Совмин, а Политбюро, породившее эти забастовки, преследовало совершенно определенные политические цели. И они были достигнуты. На площадях, в обход всех законов и установленных правил, начали снимать и назначать.

…

в 1989 году, для того, чтобы стать кумиром площадей, требовалось лишь выйти к микрофону и сказать: коммунисты – воры, преступники, они создали ГУЛАГ и организовали искусственный голод. На "ура" проходили заявления типа: директор имярек такого-то числа брал колбасу (или мясо) с черного хода. Бесполезно было говорить, что любой директор шахты на то и директор (главный, а зачастую единственный работодатель в поселке, основной там владелец и распределитель любых материальных благ), чтобы самому не ходить под магазин. Такого человека, не задумываясь, площадь снимала с работы. К микрофонам для отчетов перед площадями вызывались секретари горкомов, председатели исполкомов, руководители предприятий. И площадь судила: кого казнить, кого помиловать. Иногда отставки требовали справедливо, иногда чесали всех под одну гребенку. Руководство горкомов партии и исполкомов в Донбассе сменилось во время забастовки больше чем наполовину.

Что ж, именно такие задачи и ставила перед шахтерами группа лидеров КПСС. Не впрямую, конечно. Хотя Горбачев, выступая в те дни по ЦТ, бросил красноречивую реплику: процесс углубляется, давайте вы их – снизу, а мы – сверху… Итак, во время митинга в Стаханове выступали Щадов, Качура и Рябьев. Говорили о том, какие требования выполнимы, какие нет и почему, быстро соглашались, если виновниками называли местных руководителей. Говорил и я, хотя в глубине души удивлялся: к чему все эти оправдания, увещевания, призывы. Нужно решать проблемы, а не болтать. Но нас "сверху" заставляли выступать: кому-то нужно было внушить шахтерам мысль, что они могут вершить судьбами. И они вершили.

…

Надо сказать, что тут шлея попала под хвост истеблишменту забастовочного движения в Кировске: разобиделись стачкомовцы на представителей власти. А причина-то сама по себе была плевая: члены правительственной комиссии задержались где-то на другой площади и не приехали в назначенное время. Вот забастовщики и отказались обсуждать выполнение общих требований. А заместителю премьер-министра огромной страны, надо понимать, не хотелось уходить, ничего не решив. Он предложил обсудить местные требования. А они были до предела просты: уволить начальника милиции, начальника ОРСа, в это время находившегося в отпуске, и других. Когда зачитали списки увольняемых, к микрофону выскочила пьяная женщина и потребовала внести в число неблагонадежных еще одно имя – директора шахтерского профилактория Ивана Пантелеевича Ярошенко Я потом познакомился с этим замечательным человеком, посвятившим двадцать лет своей жизни здоровью шахтеров. Оказывается, Иван Пантелеевич "проштрафился" перед этой дамой тем, что за пьянку выселил ее с кем-то на пару из профилактория.

Но это я узнал потом. А тогда Рябьев, вопреки даже куцым правовым нормам, которые существовали в той системе, ставил на голосование имена, внесенные в "черный" список. И площадь радостно голосовала. А Фисун тут же строчил приказы об увольнении. Потом, правда, все эти люди подали жалобы в прокуратуру, и их восстановили. И все же, разве можно было так, словно катком, по человеческим судьбам?

Давайте говорить честно. Репрессии против народа, длившиеся на всем протяжении советской власти, в генах абсолютного большинства граждан СССР заложили страх. И, конечно же, шахтеры сами не ожидали, что с ними будут так возиться. Хоть и шли на площади в толпе, а у многих, как мне признавались, была дрожь в коленках: что с нами власть может сделать? Они бы ни за что не поднялись, если бы не поступил сигнал: можно. Для этого, вероятно, использовали агентуру спецслужб, влияли через авторитетных в шахтерской среде людей.

…

Приехав на забастовку, Царевский рассказывал о том (кстати после того как он выступил на площади, Царевского на какое-то время даже избрали председателем стачкома), как с группой народных депутатов ходил к Горбачеву, предлагая тому начать выполнение шахтерских требований, чтобы не раскачивать маятник шахтерских забастовок. Но Горбачев ответил: все идет правильно, наконец, перестройка началась. Вот чем на самом деле была перестройка для генсека, судилищами на площади. А мы, наивные, верили этому цинику.

Как Мао хунвейбинов в годы "культурной революции", так и Горбачев во время перестройки использовал шахтеров в качестве сметающей все на своем пути силы. Себя же он считал как бы над этой схваткой, думая, что за такие разрушительные "преобразования" ему будут благодарны. Горбачев потом об этом сказал на одной из встреч с представителями угольной промышленности в Кремле, на которой я присутствовал.

Сначала мы часа два спорили с бывшим премьером СССР Павловым – человеком, оставившим во мне очень тяжелое впечатление. Было видно, что никогда в жизни он не занимался промышленностью, хотя и прошел определенную чиновничью школу. Потом появился Горбачев. В зал не вошел, а словно себя внес. Говорил долго, и как всегда – ни о чем. Так, помахал, как обычно, руками.

…

А вторым был Юрий Болдырев – стачкомовец из Донецка, ныне – народный депутат Украины. Он советовал Горбачеву уйти, тем самым заняв в истории место величайшего реформатора; об этом тогда много говорили на митингах. И действительно – отставка в тот период могла бы стать его звездным часом. А Горбачев заявил: – Добровольно не уйду. И чего это вы так осмелели? Ведь, когда я пришел, никто бы не посмел предложить такое.

Ясно, что он считал себя автором всех этих преобразований, полагая, что ему будут глубоко признательны за перемены. Мне и до сих пор не ясен главный мотив действий этого человека, совершившего пусть необходимый для страны, но слишком роковой для народа поворот в нашей истории. Может он что-то недосчитал, может быть, сам не понимал, что делает и какой финал возможен.

Вот так вот…

Тут конечно… всего лишь личное видение одного человека, пусть и находившегося в то время в самой гуще событий – но видение небезынтересное, ибо этот человек видел и шахтерский митинг и Горбачева лично. Но мнение показательное.

Советский союз – сложился как государство особого типа, кардинально отличающееся от всего, что было создано в мире и не взявшее из мировой копилки опыта практически ничего. Частично, это было обусловлено путем еще императорской России, в которой интеллигенция видела своей задачей не дать создать в России западное государство с парламентом, с системой сдержек и противовесов, с гарантиями – и, к сожалению, создали. Советский союз не имел дееспособного парламента, не имел системы сдержек и противовесов, не имел верховенства закона – а представлял собой своеобразную попытку установить на современном уровне механизм прямого народовластия. Люди выбирают советы – каждый на своем уровне, а в качестве исполнительной власти – партия, в которой состоят опять-таки люди (члены партии). Конечно, эта идея сильно ушла от ожиданий – но задумка была именно в прямом народовластии.

Эта система была беззащитна перед опасностью, которую представлял сам народ. Если на Западе эту опасность хорошо понимали, то у нас – нет. Отцы основатели США, кстати, хорошо, понимали разницу между демократией (властью народа) и республикой.