«Дикая приватизация» по Чубайсу

«Дикая приватизация» по Чубайсу

Декларативными задачами приватизации были: на первом этапе (1992–1993 гг.) – создание широкого круга собственников посредством безвозмездной передачи государственной собственности, на втором этапе (1994–1999 гг.) – пополнение доходной части бюджетов и привлечение стратегических инвесторов.

Системная приватизация в России началась в 1992 г. во исполнение ряда законов и постановлений Верховного Совета РФ, а также указов президента РФ Ельцина от 29 декабря 1991 г. «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий», от 29 января 1992 г. «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий», от 1 июля 1992 г. «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий, добровольных объединений государственных предприятий в акционерные общества», от 14 августа 1992 г. «О введении в действие системы приватизационных чеков в Российской Федерации».

Значительная часть государственной собственности должна была распределиться среди населения посредством раздачи и последующего вложения приватизационных чеков (ваучеров) номиналом 10 тыс. руб. Сразу скажу, что оценка доли каждого россиянина в совокупных государственных активах была несправедливой, так как основывалась на оценке основных производственных фондов, проведенной еще в начале 80-х. Помимо этого, гиперинфляция 1992 г. обесценила номинал ваучера до цены пальто среднего качества.

Возможность получить госсобственность за гроши привлекла к приватизационным процессам не только обладавших значительными накоплениями «красных директоров» (руководителей предприятий, находившихся на своих постах со времен позднего СССР), озабоченных прежде всего обретением контроля над вверенными активами, но и организованные преступные группировки (ОПГ), перед которыми открылась уникальная возможность эффективно разместить средства общаков. Не отставали и новоявленные «капиталисты»: пользуясь правовой вакханалией, административной поддержкой коррумпированных чиновников и физическим ресурсом «пехоты» ОПГ, они активно вкладывали в приобретение ваучеров легальные и обналиченные денежные средства с последующим обменом на интересующие их государственные активы.

Технология массового отъема ваучеров у обнищавшего населения была такой. Во-первых, объявления «куплю ваучер» (в 1992–1993 гг. «цена» колебалась в пределах 15–20 долл. за штуку) размещались практически во всех газетах того времени. В те годы даже появился специфический вид нелегального бизнеса – скупка ваучеров в людных местах (у станций метро, в подземных переходах, на вокзалах, в аэропортах) с последующей реализацией «оптовых партий» на площадках чрезвычайно расплодившихся в те годы бирж. Во-вторых, ваучеры «доверялись» неискушенным в экономических познаниях населением специализированным чековым фондам, исчезавшим из поля зрения «инвесторов» уже через несколько месяцев после начала работы. В-третьих, приватизационные чеки можно было вложить в конкретные предприятия, но этот путь был доступен в основном самим работникам производств, а также их родственникам и знакомым.

Об итогах «дикого» этапа приватизации сказано немало. Здесь упомянем свидетельство Владимира Полеванова, бывшего главы Администрации Амурской области, в конце 1994 г. на короткий срок назначенного председателем Госкомитета РФ по управлению государственным имуществом: «Подняв документы, я с ужасом обнаружил, что целый ряд крупнейших предприятий ВПК был скуплен иностранцами за бесценок. То есть заводы и КБ, выпускавшие совсекретную продукцию, вышли из-под нашего контроля. Тот же Джонатан Хэй (один из американских советников российского правительства. – Н.К.) с помощью Чубайса купил 30 % акций Московского электронного завода и действовавшего с ним в кооперации НИИ «Графит» – единственного в стране разработчика графитового покрытия для самолетов-невидимок типа «Стелс». После чего Хэй заблокировал заказ военно-космических сил на производство высоких технологий»[146].

Еще одна «неожиданная петелька» (фразеологический оборот Солженицына): 18 января 1995 г., через два месяца после назначения главой Госкомитета, Полеванов подал председателю Правительства РФ Черномырдину докладную записку о творящихся злоупотреблениях. В ней, в частности, упоминается, что 51 % акций промышленного гиганта «Уралмаш» стали собственностью одного физического лица, автомобильный завод имени Лихачева продан за 4 млн долл. вместо 1 млрд, а Красноярский алюминиевый завод достался братьям Черным в 300 раз дешевле его стоимости[147]. Через несколько дней после доклада Полеванов был снят с должности.

И снова китайский опыт. К моменту начала поступательных экономических реформ 77,6 % ВВП страны формировалось государственными промышленными предприятиями, а 22,4 % – колхозами, лишь по формальным признакам считавшимися негосударственными. В 1990 г., то есть через 12 лет после начала преобразований, доля госсектора в китайской экономике все еще составляла определяющие 54,6 % (на долю коллективных хозяйств приходилось 35,6 %, а оставшиеся 9,8 % – на создавших предприятия с нуля частников).

Масштабная приватизационная кампания в Китае началась лишь в 1996–1997 гг., почти через 20 лет после начала реформ, с принятием Госсоветом КНР решения о приватизации сначала малых, а затем средних и крупных предприятий. В 1996–2006 гг. количество госпредприятий (включая акционерные общества с контрольным пакетом акций в собственности государства) сократилось с 113,8 до 24,9 тысячи, а численность занятых на них – с 43 до 18 млн человек. В итоге в 2007 г. удельный вес госпредприятий в китайской экономике составлял 29,5 %, коллективных хозяйств – 2,7 % ВВП, зато удельный вес частного сектора достиг 67,8 % ВВП[148]. Впрочем, случаи коррупции при приватизации были нередки и в Китае, эти прецеденты расследуются и по сию пору.

Предварительные и очень краткие итоги российской приватизации «по Чубайсу» таковы: по данным НИИ системного анализа Счетной палаты РФ, доля доходов от приватизации в доходах консолидированных бюджетов в период 1993–2003 гг., за редким исключением, по итогам финансового года не превышала 1 %, не более 6 % работников ощутили себя совладельцами предприятий, к середине 90-х на долю 10–12 % россиян с наибольшими доходами приходилось 40 % ВВП[149].

Какими были истинные цели российских горе-реформаторов и «диких приватизаторов»? Приведу два высказывания непосредственных участников тех событий.

Бывший вице-премьер Анатолий Чубайс: «У коммунистических руководителей была огромная власть – политическая, административная, финансовая. Они были неизменно связаны с коммунистической партией. Нам нужно было от них избавляться, а у нас не было на это времени. Счет шел не на месяцы, а на дни. Мы не могли выбирать между «честной» и «нечестной» приватизацией, потому что честная приватизация предполагает четкие правила, установленные сильным государством, которое может обеспечить соблюдение законов. В начале 1990-х у нас не было ни государства, ни правопорядка»[150].

Предприниматель Каха Бендукидзе: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем двинуться вперед и скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим… И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России…»[151]

Выходит, апологеты «дикой приватизации» были движимы не высоким стремлением развивать экономику и конкуренцию, а смертельной боязнью коммунистического реванша, организационной опорой которого мог стать корпус «красных директоров». Плевали на всё: на разрыв хозяйственных связей, на уничтожение производственных цепочек, на ухудшение материального положения людей, лишь бы любой ценой выбить из-под коммунистов экономическую почву (августовский путч 1991 г., показавший всю идеологическую и организационную импотенцию наследников «дела Ленина», так и не стал уроком для обезумевших от страха потерять власть «младореформаторов»).

Ни стратегии, ни тактики разгосударствления экономики у «младореформаторов» не было, все делалось наобум, в авральном порядке. В итоге в выигрыше оказались правящая верхушка, новоявленные российские и приближенные к власти иностранные бизнесмены, организованные преступные группировки и, конечно, главные геополитические противники – американцы. Все, кроме ограбленного общества.

Разграбление страны, пусть даже формально легализованное, никогда не станет полностью легитимным, получившим одобрение общества. Понимая это, нынешние «капитаны бизнеса» заняты в первую очередь выстраиванием оборонительных редутов[152]. Отсюда пролонгированное пребывание у власти многих участников тех событий, закрепление офшорной собственности на ключевые производственные активы, непрекращающийся вывод капитала из страны, подготовка и поддержание в рабочем состоянии плацдармов и путей отступления.

Существует ли сегодня иной, отличный от революционного (в том числе – тотальной деприватизации) выход? По-видимому, да, главное – не перепутать легальность (формальное закрепление прав собственности) и легитимность (неформальное принятие итогов приватизации обществом). Один из промежуточных вариантов устранения приватизационного общественного конфликта несколько лет назад предложил один из лучших российских экономистов-теоретиков, Ростислав Капелюшников: «Самый эффективный способ, как можно было бы ускорить выход российской институциональной системы из ловушки размытой нелегитимности, – это сделать так, чтобы конфликты по поводу собственности перестали везде и всегда разрешаться в пользу «сильных» и в ущерб «слабым». До тех пор, пока отношения по поводу собственности между «сильными» и «слабыми» не станут хотя бы отдаленно напоминать fair play, люди будут постоянно продолжать возвращаться к негативному приватизационному опыту 1990-х гг. И в таком случае состояние размытой нелегитимности, в которое оказались погружены российское общество и российская экономика, будет еще долго сохраняться и воспроизводиться»[153].

Власть не прислушивается – наука нынче не в почете.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.