Не лыком шиты

Россия в своих нынешних ментальных воззрениях сопоставима с европейскими умонастроениями трехсотлетней давности – не зря же в нашем народе устойчиво мнение, что «экономика – не наука». Лучины в головах, а не в домах. Наслушавшись удобоваримых толкований Смита и его последователей (к которым отчасти относится и Карл Маркс)[10], мы, с одной стороны, требуем свободы предпринимательства, а с другой – настаиваем, чтобы ответственность за частные инвестиционные провалы несло государство. (Согласно исследованию фонда «Общественное мнение» и Института посткризисного мира, проведенному в марте 2013 г., 38 % россиян уверены, что потери от их фондовых вложений должно компенсировать государство, в обратном убеждены 45 % респондентов, остальные «не определились».)

Однако «сопоставима» – не значит «отстает». У нас, как уже говорилось, иное мировоззрение: в массе своей мы традиционалисты, приверженцы сильного государства. Единовластие, единоначалие, а не институты[11] – вот что для русского человека приоритет в системе общественных ценностей. Конечно, все мы разнолики, и среди нас много индивидуалистов, категорически не приемлющих исторически сложившийся в России тип взаимоотношений государства, общества и личности. Но одно дело не принимать, и совсем другое – жить и работать в собственной стране. Современная эпоха предоставляет людям массу способов для самореализации, однако для русского, россиянина, отеческое всегда было выше личного. Характер народный словами не переделаешь.

В истории российской мысли присутствуют свои экономисты-исследователи, так же как и Смит, творившие в рамках монархической системы политико-экономических координат. В 1724 г., за 50 лет до появления «Богатства народов», в России появился труд первого русского экономиста Ивана Посошкова «Книга о скудости и богатстве» (книгой в общепринятом понимании его назвать нельзя, так как издан он был много позже). В нем автор с присущим тем временам преклонением и почитанием Отца Отечества, Императора Всероссийского Петра Великого[12] систематизировал свои взгляды и предложения, «отчего происходит напрасная скудость и отчего умножиться может изобильное богатство».

В девяти главах книги Посошков субъективно, на основе собственного опыта, проанализировал наиболее актуальные стороны российской действительности: состояние правосудия, особенности жизни дворянства, купечества, крестьянства, развитие народных промыслов, борьбу с преступностью, положение с доходами царской казны. Всякий раз Посошков предлагал свои, часто неординарные способы устранения недостатков. Приведу несколько цитат.

О коррупции, тюремной и судебной системах: «Гостинцев у истцов и у ответчиков отнюдь принимать не надлежит, понеже мзда заслепляет и мудрому очи. Уже бо кто у кого примет подарки, то всячески ему будет способствовать, а на другого посягать, и то дело уже никогда право и здраво рассужено не будет, но всячески будет на одну сторону криво.

В прошлом 1719 году сыщик Истленьев в Устрике (село в 180 км от Новгорода. – Н.К.) у таможенного целовальника (выборное должностное лицо, при вступлении в должность клятвенно целовавшее крест. – Н.К.) взял с работы двух человек плотников за то, что у них паспортов не было, и отослал их в Новгород. И в Новгороде судья Иван Мякинин кинул их в тюрьму, и один товарищ, год просидев, умер, а другой два года сидел да едва-едва под расписку освободился. И тако многое множество без рассмотрения судейского людей Божьих погибает.

В Алексинском уезде видел я такова дворянина, именем Иван Васильев сын Золотарев, дома соседям своим страшен, яко лев, а на службе хуже козы. В Крымский поход как не мог он избежать службы, то послал вместо себя убогого дворянина, прозванием Темирязев, и дал ему лошадь да человека своего, то он его именем и был на службе, а сам он дома был и по деревням шестерней разъезжал и соседей своих разорял. И сему я вельми удивляюсь, как они так делают, знатное дело, что и в полках воеводы и полковники скупы, с них берут, да мирволят им»[13].

О торговле и купечестве: «И купечество у нас в России устраивается вельми неправо: друг друга обманывает и друг друга обидит, товары худые закрашивают добрыми и вместо добрых продают худые и цену берут неправильную, и между собою союза нималого не имеют, друг друга едят, и так все погибают, а в зарубежных торгах компанства между собою не имеют и у иноземцев товары покупают без согласия своего товарищества.

И царство воинством расширяется, а купечеством украшается, и того ради и от обидчиков вельми надлежит их охранять, дабы ни малой обиды им от служивых людей не чинилось. Есть многие немыслимы люди, купечество ни во что не ставят и гнушаются ими, и обижают их напрасно. Нет на свете такова чина, коему бы купецкий человек не потребен был»[14].

О крестьянстве: «По моему мнению, царю паче помещиков надлежит крестьянство беречь, понеже помещики владеют ими временно, а царю они всегда вековые и крестьянское богатство – богатство царственное, а нищета крестьянская – оскудение царственное»[15].

Почему же разумные, в чем-то прорывные идеи Посошкова не получили своего развития? Пожалуй, при объяснении можно сослаться на многовековую российскую реакцию, неприятие всего нового, маниакальные подозрения в посягательстве на власть и прочую конспирологию.

К сожалению, все гораздо проще, с одной стороны, и трагичнее – с другой.

Во-первых, в России тех времен книгопечатание, а тем более распространение книжной продукции, было весьма ограничено, если не сказать – отсутствовало вовсе. Кроме того, стоит упомянуть крайне малый круг потенциальных читателей труда Посошкова.

Во-вторых, книга, выполненная как «доношение Петру I», была закончена 24 февраля 1724 г., а царь, как известно, скончался менее чем через год, 28 января 1725 г., и прочесть «доношение» просто не успел (если вообще о нем знал). Да и вряд ли ближайшее окружение императора допустило бы, чтобы внимание монарха отвлекалось на размышления не имевшего дворянского статуса купца-простолюдина[16].

В-третьих – и это, на мой взгляд, главная причина – уже после смерти Петра I, в августе 1725 г., Посошков был арестован, заточен в Петропавловскую крепость и через пять месяцев, в возрасте 74 лет, умер. Поводом для ареста стало отнюдь не недовольство дворянства, духовенства или ближнего круга царской семьи содержавшейся в книге крамолой (которой, впрочем, и не было), а расследование громкого коррупционного, как сейчас бы сказали, дела вице-президента Синода, новгородского архиепископа Феодосия Яновского (земляка Посошкова). Феодосий, активный сторонник воспринятых духовными иерархами в штыки петровских церковных преобразований, отличался тщеславием и корыстолюбием. После смерти императора он подвергся опале, было возбуждено расследование по факту расхищения церковной утвари, захватившее, как круги на воде, множество случайных лиц.

Участвовал ли Посошков в тех преступлениях и были ли они в действительности, доподлинно неизвестно, но не исключено, что формальным поводом для ареста Посошкова послужила рукопись его книги, обнаруженная в библиотеке Феодосия. Если бы не Михаил Ломоносов, в середине XVIII в. случайно ознакомившийся с фолиантом и поручивший сделать с него список (копию) для создаваемой Академии наук, вряд ли бы мы когда-нибудь узнали, что российская экономическая школа начинает свой отсчет с 1724 г.

Книгу Посошкова отличает безоговорочная верность и преданность государству и императору, наличие огромного массива практических рекомендаций по улучшению сложившегося порядка и стойкое ощущение по прочтении, что за прошедшие триста лет в отношениях государства и индивидуума в России практически ничего не изменилось. Разве что тогда был самодержец, а ныне – президент.

Еще одна параллель: за прошедшие столетия русская экономическая мысль так и не смогла выработать ни одной фундаментальной концепции построения и развития национальной экономики. И теоретики, и практики, как правило, сосредотачивались на текущих недостатках в отдельных сферах, концептуально ничего не меняя. В то же время нынешнее непростое время требует как раз переосмысления созданной впопыхах, а потому крайне неустойчивой современной хозяйственной доктрины с учетом исторически свойственных России ментальных особенностей, отличающих нас и от Востока, и от Запада.

Почему же не государственнические воззрения Посошкова, а индивидуалистические идеи Смита получили столь широкое распространение в России? Начнем с того, что XVIII в. с его унаследованным от Петра I преклонением перед иностранным укладом породил далекий от православных канонов слой русского дворянства: «При Екатерине II зарождается целое поколение русской знати, воспитанное в своем большинстве в духе восхищения Западом и античностью, равнодушия к России и Православию»[17]. «Новая русская элита» и послужила в начале XIX в., когда роскошно изданный перевод «Богатства народов» стал мейнстримом в столичных салонах, основным проводником идей Смита в России.

Но это одна сторона медали. Вторая – безнадежное, присущее всем поколениям российских управителей игнорирование изменений в мировоззрении народа, отсутствие всякого стремления к общественному диалогу, непонимание (или отрицание) важности анализа, выявления и инкорпорирования в российскую экономическую конструкцию всего ценного и полезного, что несет в себе мировой хозяйственный опыт.

Думаю, никто, находясь в здравом уме и твердой памяти, не станет требовать возврата страны к всепогодному ношению шапок-ушанок, валенок или армяков и к поминутному хоровому пению русских народных песен под балалайку и медовуху. Я также крайне далек и от реставрационно-монархических взглядов. Тем не менее, игнорировать сложившийся менталитет – значит, обрекать существующие и вновь создаваемые социально-экономические конструкции на заведомую неудачу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.