Природа лжи и свобода слова
Природа лжи и свобода слова
На всех уровнях мироздания передача и приём информации возможны при наличии трёх условий: существует средство коммуникации; имеется «симпатия» между передающей и принимающей системами; информация ценна. В человеческих сообществах эти условия реализуются так: есть средство донесения информации, есть доверие к корреспондентам, информация правдива и полезна. Несоблюдение хоть одного условия ведёт к поражению любого другого, и информация не будет передана адекватно.
Со средством коммуникации всё понятно: если владелец информации не знает языка принимающей стороны, или не имеет возможности разместить статью в газете, или сломался телефон, не получит он «симпатии», и при всей своей ценности информация пропадёт втуне. То же самое с «симпатией», или доверием. Если ваш адресат вам не доверяет, вы не донесёте до него своих утверждений при всей их полезности и при наличии самой хорошей коммуникационной линии.
Но самая большая проблема – с ценностью и правдивостью информации. Она стала особенно острой с появлением телевидения, обладающего неким «эффектом присутствия». Это та коммуникационная линия, которая позволяет внедрять ложь особенно успешно.
Для примера, если некое событие (митинг оппозиции, скажем) нужно представить в негативном свете, то в документальном телевизионном репортаже следует концентрировать внимание на кадрах, выхватывающих из большой толпы нормальных людей лица дебилов, нелепых стариков, и на лозунгах, написанных кривыми буквами. Пусть такие кадры имеются даже в пропорции 1:100, при хорошей, профессиональной их компоновке можно создать для многомиллионной аудитории впечатление о событии, по сути противоположное реальности.
В книге В.А. Лисичкина и Л.А. Шелепина «Третья мировая информационно-психологическая война» приведён пример, когда непосредственный очевидец одного из трагических событий в Москве, рассказывая о том, что он наблюдал своими глазами, услышал в ответ: «Как ты можешь так говорить, ведь я сама всё видела по телевизору».
Другой пример: после взрыва небоскребов 11 сентября 2001 года CNN показало на весь мир кадры ликования арабов. Позже некоторые газеты со ссылкой на информагентство RESUMEN Latinoamericano сообщили (но уже не так широко), что профессор Марсио Карвало из Universidad Estati de Campinas в Бразилии опознал в этих кадрах свои видеозаписи, сделанные за десять лет до того, во время войны в Персидском заливе. Теперь думай, кто врёт: CNN или эти газеты, и что на самом деле говорил упомянутый профессор. И существует ли он вообще.
Нельзя сказать, что природным системам неведома ложь. Хамелеоны, например, или другие животные и насекомые способны принимать «чуждый» вид, донося тем самым до окружающих искажённую о своём облике (и намерениях) информацию. Прикинется, скажем, кусочком безобидной плесени, а потом бац, и съест наивную муху. И люди зачастую пользуются этим приёмом – на охоте или рыбалке.
В отношениях же людей между собой проблема с ложью в том, что она, будучи воспринятой обманутыми как правда, превращается в материальную силу и приводит к реальным разрушениям. Например, оклеветанный человек может быть казнён. В более серьёзных случаях подрывается возможность выживания систем.
Об этом известно давным-давно. В Изборнике 1076 года сказано: «И никако же послушать клеветания, но все с испытанием (проверкой, дознанием, – Авт.), никому же скоро яти веры». О том же и в Ветхом завете: «Не приноси свидетельства ложна».
Но правдивость – это ещё полдела. Вторая половина – полезность информации. Сторонники свободы слова, как правило, забывают об этом, напирая на свободу, и умалчивая об ограничениях.
Между тем, энциклопедическое определение свободы таково:[9]
«СВОБОДА,способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, осуществлять выбор. Люди не вольны в выборе объективных условий своей деятельности, однако они обладают конкретной и относительной свободой, когда сохраняют возможность в выборе санкционируемых нормами и ценностями данного общества (выделено нами – Авт.) целей или средств их достижения. Историческое развитие общества в целом сопровождается расширением рамок свободы личности».
Мы здесь выделили слова «санкционируемых нормами и ценностями данного общества». Кто санкционирует нормы, кто – на страже ценностей общества? Государство. Оно, как общественная структура, стоит выше любой партии и отдельного средства массовой информации, а тем более – выше любого гражданина. Отсюда, кстати, совершенно верное утверждение, что «закон превыше всего».
Сколько копий было сломано, когда в Госдуме РФ обсуждался проект закона о защите нравственности, подрываемой практикой телепоказов! А ведь нравственность заведомо относится к «ценностями данного общества». Вот, появились уже семи– и девятилетние убийцы. В чём причина? Только в том, что «технология» убийств подробно показывается по телевидению. ДРУГИХ ПРИЧИН НЕТ. Очевидно, что права телевидения должны быть ограничены. Но, говорят демократы, нельзя ограничивать свободу слова! Оказывается, нравственность и общественный интерес – это чепуха, всего важнее свободы частного лица. Коли так, дайте каждому частному лицу реальную возможность издавать его газету. И вся система превратится в хаос.
Если же всерьёз проанализировать историю печатного дела, обнаружим, что свобода слова всегда была (и всегда будет). А неограниченной свободы слова никогда не было (и никогда не будет). Что интересно, все поборники свободы слова согласны с бытованием понятий «коммерческая тайна», «промышленный шпионаж», «власть закона» и прочих подобных; не вызывает возражений, что редактор со словами «газета не резиновая» одни статьи берёт, а другие нет. Однако продолжаются упования на свободу слова, как главный фактор любого общественного успеха. Так, во вступлении к сборнику «Власть и пресса» Татьяна Иларионова пишет:
«Реформы конца XX в. не принесли России быстрого экономического роста, полного социального благополучия. Однако главная их цель была тем не менее достигнута: в стране началось утверждение демократических ценностей – тех ценностей, которые позволили западноевропейским и североамериканским государствам достичь современного процветания. Среди этих фундаментальных цивилизационньк благ – свобода печати. Никогда раньше в России эта конституционная норма не была поставлена на реальную почву общественной практики. Только в конце XX столетия благодаря действию Закона «О средствах массовой информации» страна стала жить в условиях вольного печатного слова, а власть, отказавшись от монополизма и диктата в сфере производства и распространения новостей, начинает выступать правовым регулятором отношений между обществом и прессой».
На наш вкус, некоторые слова надо бы переставить. Например, так: «В конце ХХ столетия страна стала жить в условиях вольного печатного слова, а потому реформы не только не дали экономического роста, но привели к окончательному социальному неблагополучию». Мы говорили уже не раз: излишнее укрепление одной общественной структуры (свободной прессы) неминуемо ведёт к разрушению других структур (нравственности, психологической стабильности). Как только учёные перестают видеть мир целостным (Т.С. Иларионова – доктор философских наук), и превращают частности в фетиш, сразу начинаются надуманные, оторванные от жизни фантазии.
Читаем вступление к сборнику «Власть и пресса» дальше:
«Приступая к подготовке этой книги, её составители исходили из того, что указы, уставы, положения в отношении прессы и цензуры, принятые от имени государства, объяснят основные причины, по которым российское общество так долго и мучительно шло к осознанию ценностей гражданских свобод».
Но российское общество вовсе не ставило перед собою цели идти к какому-то там «осознанию». Оно развивалось в рамках своих конкретных исторических условий. Автор этой трескучей фразы похожа на плохого ученика, который подглядел в задачнике «правильный ответ», а потом выдумывает, сколь мучителен был путь к этому ответу. Самое смешное, что приведённые в её же сборнике документы не показывают запрета свободы слова, а только те граничные рамки, которые и должно устанавливать любое разумное государство. Например, Татьяна Иларионова пишет:
«Важно подчеркнуть тот факт, что печать явилась для России «продуктом импорта из Европы», цензура же стала отечественным «изобретением», призванным защитить власть в империи от проникновения крамольных, возбуждающих общество идей из той же Европы. Укрепившись в духовной сфере, цензура начинает наступление на светскую печать».
Во-первых, цензуру изобрели совсем не в России. Иначе, за что же гоняли по всей Европе Джордано Бруно прежде, чем его сжечь? За то, что распространял «негодную» информацию. Во-вторых, в самом сборнике, составленном Иларионовой, читаем в Высочайше утвержденных временных правилах по цензуре от 12 мая 1862 года:
«При рассмотрении сочинений и статей о несовершенстве существующих у нас постановлений доставлять к печати только специальные учёные рассуждения, написанные тоном, приличным предмету, и притом касающиеся таких постановлений, недостатки которых обнаружились уже на опыте.
В рассуждениях о недостатках и злоупотреблениях администрации не допускать печатания имен лиц и собственного названия мест и учреждений.
Рассуждения, указанные в предыдущих двух пунктах, дозволять только в книгах, заключающих не менее десяти печатных листов, и в тех периодических изданиях, на которые подписная цена с пересылкою не менее семи рублей в год».
По-русски это называется «защита от дурака». Спокойствие надо сохранять в обществе. «Без паники, граждане». Обнаружил в каком-то департаменте безобразия – сообщи по инстанциям, а народ тревожить не смей. А в дорогих подписных изданиях и в книгах пиши вообще что хочешь, лишь бы приличным языком. Ведь дорогие издания читают приличные люди, а не оборванцы с улицы. Кроме того, запрет касался публикаций, могущих вызвать анархию и беспорядки. А чего же иного следовало ждать от правительства? Чтобы оно разрешило анархию и беспорядок?.. Далее:
«Не допускать к печати статьи: а) в которых возбуждается неприязнь и ненависть одного сословия к другому и б) в которых заключаются оскорбительные насмешки над целыми сословиями или должностями государственной и общественной службы.
Не дозволять распубликования по одним слухам предполагаемых будто бы правительством мер, пока они не объявлены законным образом.
Статьи за подписью правительственных лиц дозволять к печатанию не иначе как по положительном удостоверении в действительной присылке их от этих лиц.
Редакция каждого периодического издания, представляя в цензуру какую-либо статью, обязана знать, кто именно автор оной, для сообщения по востребованию судебных мест и Министерств внутренних дел и народного просвещения».
Опять же: где запрет на свободу слова? И если сравнить, то в чём она, свобода, сегодня? Не в том ли, что все телеканалы, будто соревнуясь, по сто раз на дню сообщают об ожидающемся правительственном решении, а потом оказывается, что такого решения нет, – а со всех журналистов, как с гуся вода? Но ведь это же ложь и провокация! Опять же, нет, – поправляют нас, – это свобода слова.
В приложении к цензурным правилам времён Екатерины II сообщаются «особые наставления при цензировании статей», касающихся разных сторон жизни. По военно-сухопутной части не должны быть допускаемы:
«Статьи, оскорбительные для чести русского войска.
Статьи, могущие поколебать понятие о дисциплине и уважение к ней; мнения, подрывающие уважение подчинённых к лицам начальствующим и ослабляющие доверие к правительству.
В статьях, относящихся до армии и военной администрации, вообще не допускать ничего противного тому значению, которое наша армия имеет по законам в государстве; ничего, могущего ослабить уважение публики к нашему военному сословию, и никаких предосудительных сравнений с иностранными порядками, несогласными с установленною формою нашего правления».
Мы дали здесь ограничения по «военно-сухопутной части» целиком, без купюр, как оно и написано в правилах цензуры. Конечно, сегодня, когда в армию только ленивый не плюет, а шпионов ежедневно показывают по телевизору под ручку с адвокатами, это может показаться немыслимым подавлением свободы. Как это, прожить день и не оскорбить честь русского войска?! Для тех, кто выступает за неограниченную свободу слова, это день, прожитый зря.
Вот ещё некоторые ограничения из российских цензорских правил.
По судебной части:
«Не дозволять печатания порицаний решений Правительствующего Сената и других высших правительственных учреждений, но допускать печатный разбор таких решений судебных мест 1-й и 2-й степени суда, которые по силе существующего ныне законодательства могли бы быть перевершены или изменены судом высшей степени.
Перепечатание решений судебных мест дозволяется, когда решение уже было напечатано в Сенатских ведомостях или в одном из официальных журналов, хотя бы и не в официальной части журнала».
Это – тоже полный список ограничений. А вот и по финансовой части. Не следует допускать к печати:
«Статей, в коих заподозревается истина фактов, объявляемых в государственных финансовых актах.
Статей, имеющих целью повредить государственному кредиту и произвести колебание курсов, если притом можно предположить, что это делается в видах спекуляции».
Кажется, по финансовой информации сегодня ограничений значительно больше. Причём даже не законодательных, а, скажем так, «частно-демократических». Екатеринбургская газета «Вечерние ведомости» 1 сентября 2000 года опубликовала данные о зарплате топ-менеджеров крупнейших предприятий Урала. Доходы управленцев возмутили горожан до глубины души, особенно в сравнении с минимальными зарплатами на тех же предприятиях. Превышение зарплат начальников составило от 150 до 373 раз больше самого низкооплачиваемого сотрудника. И чем же возмутились демократы, поборники свободы слова? А вот чем (в Полит. ру, сеть Интернет): как осмелились обнародовать суммы зарплат?! Надо запретить.
Важно также и то, что свободолюбцы часто допускают передержки и прямой обман. Татьяна Иларионова рассказывает о противоборстве времён раскола, при царе Алексее Михайловиче. Она сочувствует противникам нововведений, которых «оттеснили на обочину общественной жизни, подвергали преследованиям и унижениям, поставили в положение меньшинства, чьи права на собственные убеждения были растоптаны». А затем пишет:
«В отличие от противоборства католичества и протестантства в европейских государствах, в результате которого стали сосуществовать обе христианские конфессии, в России раскол привёл к формированию и в последующем к укоренению своеобразной психологии гражданской войны, в которой одна противоборствующая сторона способна взять верх над другой, стать победительницей».
По этому поводу заметим, что, во-первых, старообрядцы существуют в России и поныне. Во-вторых, напомним, что в XVI веке во Франции в ходе одной Варфоломеевской ночи католики убили более трёх тысяч протестантов-гугенотов, а это столько же, сколько погибло за пятьдесят лет «террора» Ивана Грозного. В Нидерландах были умерщвлены сто тысяч еретиков; про инквизицию в Испании даже не вспоминаем. Про войну между протестантами и католиками в Англии Татьяна Иларионова может прочесть в учебнике для средней школы, а как они сегодня «дружат» в Северной Ирландии – посмотреть по ТВ.
Видимо, желание составителя сборника «Власть и пресса» побольнее пнуть Россию ногой столь велика, что она даже не обратила внимания на цензурные правила, о которых сообщает в своем сборнике. Оказывается, цензура должна была ограничивать самовластье журналистов, чтобы не оскорбили они случайно чувств иноверцев:
«Духовные сочинения римско-католические и лютеранские дозволять к печати не иначе как с разрешения духовных консисторий тех исповеданий, а в случаях, возбуждающих сомнение, представлять на усмотрение Министерства внутренних дел по Департаменту духовных дел иностранных исповеданий; окружные и другие послания иноверческого духовенства печатать не иначе как с разрешения означенного департамента».
А в завершение темы – ещё одно замечание цензурных правил 1862 года, в отношении «некоторых особых предметов»:
«Наблюдать за тем, чтобы во всех статьях по предметам земских повинностей, особенно с точки зрения сословной, арестантских дел, тюрем, полиций не была постоянно проводима мысль об осуждении, охуждении и ниспровержении всего, что ныне по этим частям существует. Указание недостатков, конечно, полезно; в подкрепление указаний могут быть приводимы примеры; но в самой форме изложения этих указаний и ссылок на примеры не должно быть терпимо нынешнего одностороннего и постоянного стремления изыскивать только всё дурное, на нём останавливаться и умалчивать о всём улучшающемся и о всём хорошем».
Как видим, цензурные правила требовали не запрета негативной информации, а баланса между негативом и позитивом. Очевидно, что правила вводили не просто так, по злобе душевной, а основываясь на практике: журналисты и тогда гонялись за «жареными фактами» и стремились попугать читателя. Наша современная практика тоже показывает, что всевластие журнализма до добра не доводит. Но из-за стремления структуры выживать она будет усиливать свою работу, разрушая страну и нравственность народа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.