У них советские ордена

У них советские ордена

Я позвонил ему из Вашингтона в Калифорнию, назвал себя и сказал:

— Доктор, я должен встретиться с вами. Но я хочу написать не об известном ныне нейрохирурге, а об офицере разведки из 1-го батальона 273-го полка 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии.

— Откуда вы меня знаете? — удивился доктор. — Кто вам рассказал обо мне? Неужели лейтенант Сильвашко? Он жив? Вы видели его? Или майор Ларионов? Капитан Неда? Сержант Андреев?..

И вот мы сидим с ним за столом в его доме. Под холмом зажигает вечерние огни огромный Лос-Анджелес. Видно, как один за другим идут на посадку самолеты в аэропорту.

Хозяин снимает со стены рамку. Под стеклом удостоверение:

«Младший лейтенант Уильям Д. Робертсон приказом войскам 1-го Украинского фронта №060 от 13 мая 1945 года награждается орденом Александра Невского. Орден №27357. Командующий войсками 1-го Украинского фронта Маршал Советского Союза И. Конев».

— Кто вручал вам орден? — спрашиваю я.

— Командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал Русаков, — отвечает мой собеседник.

А до этого было вот что.

Поздно ночью 25 апреля 1945 года корреспондент агентства Юнайтед Пресс Дон Уайтхэд передал из штаба 69-й пехотной американской дивизии следующее экстренное сообщение: «Американский пехотный офицер и советский солдат карабкались навстречу друг другу по фермам искореженного взрывом моста, встретились на самой середине реки, дружеским объятием скрепили историческое соединение союзных войск — 1-й американской армии генерала Ходжеса и 1-го Украинского фронта маршала Конева. «Давай руку, дружище!» — так сказал второй лейтенант Уильям Робертсон из Лос-Анджелеса улыбающемуся русскому… В этот день на берегу Эльбы в разных местах встретились по крайней мере три группы американских и советских разведчиков… Возможно, что самым первым, кто установил контакт с русскими, был Альберт Коцебу из Хьюстона (штат Техас)».

Как же это было?

Прохладным весенним утром 25 апреля на восток по направлению к Эльбе продвигались два отряда американских разведчиков: Робертсона и Коцебу.

Робертсон с тремя солдатами вел свой джип на Торгау.

Коцебу, у которого было 36 человек в семи джипах, держал курс на город Риза.

Оба отряда то и дело встречали колонны вражеских солдат с белыми флагами, идущих сдаваться в плен. Лишь кое-где разведчики вступали в короткие перестрелки с группами фашистов. Коцебу обратил внимание на то, что гитлеровцы очень спешат как можно дальше уйти от Эльбы. «Русские уже там», — решил Коцебу и приказал прибавить газу, хотя его отряд уже продвинулся дальше линии, которая была указана ему командиром.

Солдат из группы Робертсона Пол Стауб (награжден советским боевым орденом Славы третьей степени) — я разыскал его под Нью-Йорком, он работает управляющим магазина мужской одежды — рассказывал мне:

— Мы тоже нарушили приказ не удаляться дальше 10 километров от позиций нашей дивизии. Мы чувствовали: русские близко. Уже несколько дней наши радисты слышали в эфире голоса советских радистов, переговаривавшихся друг с другом. Временами ветер доносил гул советской артиллерии. Еще 23 апреля наши разведчики доложили, что будто бы видят русский танк с белой горизонтальной полосой на башне. Увы, это оказался белый гамак, растянутый в дверях сарая.

Командир 273-го полка 69-й дивизии полковник Адамс рассказывал:

— Мы не разделяли оптимизма солдат. По нашим предположениям, русские еще только подходили к Эльбе. Поэтому, когда в 11 часов 30 минут Коцебу доложил по радио: «Встретил, русского разведчика в районе Локвиц», — мы в штабе только улыбнулись: «Еще один гамак!»

И вдруг в 13.30 новое радиодонесение от Коцебу: «Задание выполнил. Потерь нет. Встретил советских союзников. Район 8717. Договариваюсь о встрече между старшими командирами». Полковник Адамс с большой неохотой доложил об этом командиру дивизии генералу Э. Рейнхардту. Как он и ожидал, генерал рассердился: «Какого черта он голову морочит? Русские еще в 20 километрах от Эльбы». Тем не менее командир дивизии приказал послать в район 8717 самолет-разведчик. Подполковник Р. Конрад с переводчиком вылетели в указанный район, но ничего там не обнаружили.

Все это выглядело странным. Не давал о себе знать второй лейтенант Робертсон. Коцебу хоть и передавал о себе, но принять новых распоряжений не мог: в его рации вышел из строя приемник, и связь была односторонней.

А тут новое донесение Коцебу: «Продолжаю переговоры с русскими. О результатах доложу позднее». Полковник Адамс вызвал майора Ф. Крейга и приказал во что бы то ни стало разыскать Коцебу и лично доложить, «что там, черт возьми, происходит». Колонна джипов Крейга с 50 бойцами немедленно ушла на восток.

В 16.45 радист полковой радиостанции принял первое донесение майора Крейга: «Встретил два джипа из отряда Коцебу. Солдаты утверждают, что контакт с русскими установлен. Сам Коцебу находится в расположении советских войск». Не прошло и получаса — новое донесение Крейга, которое лишь добавило таинственности вокруг событий к западу от Эльбы: «Встретил русских кавалеристов. Подробности доложу лично».

Полковник Адамс лишь развел в недоумении руками и тут же позвонил командиру дивизии. Генерал больше не ругался. Немедленно, в свою очередь, доложил командующему армией генералу К. Ходжесу. Оттуда пришло распоряжение: дожидаться возвращения разведчиков и подробно расспросить. До этого никакой инициативы не проявлять.

И вдруг в 21 час как гром среди ясного неба — звонок от командира первого батальона капитана В. Конли: «У меня на командном пункте второй лейтенант Робертсон, возвратившийся из разведки, а с ним четверо русских: майор Ларионов, капитан Неда, лейтенант Сильвашко и сержант Андреев».

Полковник растерялся. Крикнул в телефон первое, что пришло в голову: «Посадите Робертсона под арест за нарушение приказа».

Не успел бросить трубку, как принесли радиограмму от майора Крейга: «Установил контакт с генералом Русаковым. Тосты за союзные армии и за близкую победу над фашизмом».

А теперь предоставим слово самим разведчикам.

Примерно в 10 часов утра в одной из деревень к первому лейтенанту Коцебу подошел старик немец и через переводчика рассказал, что он видел советских разведчиков в районе Локвиц. Вызвался проводить туда. Скоро вдали показалась одинокая ферма. Американцы заметили двух всадников и пешего. Один из всадников пустил коня в галоп и ускакал на восток. Коцебу, остановив джипы, в бинокль разглядывал оставшихся. Те спрятались за деревьями. Коцебу приказал выстрелить из ракетницы зеленой ракетой. Это был установленный недавно между союзниками сигнал: «Я американец». Через минуту из-за деревьев взвилась красная ракета. «Русские!» — в один голос выдохнули солдаты в джипах.

Встреча была суматошной, волнующей, но короткой. Впопыхах забыли спросить фамилию советского разведчика. Тот представил первому лейтенанту своего товарища — польского партизана, накануне бежавшего из плена. Сказал, что тот доведет их до Эльбы, а ему самому, извините, некогда: он должен выполнять задание.

Сперва поляк ехал впереди колонны на велосипеде, а потом пересел в джип к Коцебу. Через полчаса показалась серая гладь Эльбы. На том берегу — остатки взорванного немецкого понтонного моста, разбитая немецкая техника, какие-то люди. Коцебу в бинокль различил на людях советскую форму. На груди поблескивали медали и ордена. Люди на том берегу не таились: сознавали свою силу.

На этом берегу — две баржи и лодки, скованные толстой стальной цепью. Коцебу положил на цепь ручную гранату, выдернул чеку и нырнул в канаву за баржу. Взрыв разорвал цепь. В лодку с собой первый лейтенант взял Эдварда Раффа, Джона Уиллера, Ларри Хамлина, говорящего по-русски медика Стефана Ковельского, Джозефа Половского и польского партизана.

На середине реки оказалось сильное течение, и лодку отнесло далеко в сторону. На берегу их ждали советские солдаты, офицеры и военный фотокорреспондент. И наши, и американцы сперва руку под козырек, а потом началось такое! Обнимались, целовались, по рукам пошла фляжка с коньяком.

Прибыл командир 175-го стрелкового полка гвардии подполковник А. Гордеев. Коцебу скомандовал своим: «Смирно!», — взял под козырек и отдал подполковнику рапорт по всей форме. Подполковник сказал, что его полк стоит на восточном берегу Эльбы, ждет, как условились, подхода союзников с запада.

Через час Коцебу на той же лодке поплыл к своим джипам, чтобы радировать полковнику Адамсу. На этот раз лодку отнесло еще дальше, и Коцебу со своими солдатами… попал в плен к советским разведчикам, возвращавшимся с задания. Наши конногвардейцы решили, что это бегущие с того берега немцы, и насторожились. К счастью, недоразумение быстро выяснилось.

Коцебу беспокоило то, что связь с его полком была односторонней. Как реагирует начальство на его донесения? Что его ждет за нарушение приказа? Он решил отправить два джипа в штаб. Их-то и встретил отряд майора Крейга, посланный на поиски Коцебу. Сверили карты, и майор догадался, что первый лейтенант от волнения сообщил неверные координаты. Оттого и самолет-разведчик вернулся ни с чем.

Вдруг солдаты в джипах закричали: «Русские, русские!» Крейг взглянул направо и увидел, что к ним мчатся конники в кубанках и мотоциклисты. Сержант Эдвард Ланг вспоминает: «Я был так возбужден, что все происходящее воспринимал, как в замедленном кино. Я не спускал глаз с мотоциклиста. Он увеличивался в размере. Но, казалось, двигался все медленнее и медленнее. Наконец, он остановился около нашего джипа. Русский парень заглушил мотор, взял под козырек, улыбнулся и протянул мне руку. Только тут я пришел в себя». Как вспоминает Крейг, это был отряд первого гвардейского Житомирского кавалерийского корпуса, шедший на Дрезден.

Майор Крейг повел свой отряд дальше к Эльбе по следам Коцебу. А в это время в Торгау второй лейтенант Робертсон…

Второму лейтенанту Робертсону было тогда 20 лет. В то утро 25 апреля он получил приказ произвести разведку дорог, идущих на восток от немецкого города Бурцен. Он взял с собой трех солдат — Джеймса Макдональда, Пола Стаубе и Фрэнка Хаффа. За рулем джипа сидел сам Робертсон. К 10 часам утра они закончили разведку трех дорог. Шоссе было пустынным. Осталось проверить дорогу, ведущую к городу Торгау на реке Эльбе. Здесь, в пяти километрах от позиций, которые занимала 69-я американская дивизия, они встретили колонну немцев. Передние размахивали белыми флагами — шли сдаваться. Разведчики понимали: с востока на фашистов безудержно наваливались советские войска.

— Советские войска были близко, — вспоминает Робертсон, — и мы понимали, что война близится к концу, мы были возбуждены и, наверное, поэтому увлеклись и нарушили приказ начальства не удаляться дальше чем на 10 километров от основных сил дивизии. Да к тому же еще здесь натолкнулись на группу эсэсовцев. Эти не хотели сдаваться. Одного мы поймали, связали ему ноги, посадили на капот джипа и так поехали дальше. Расчет оказался правильным: боясь попасть в своего, немцы перестали стрелять.

Так с пленным эсэсовцем на капоте они и вкатили в город Торгау. И тут попали под обстрел засевших в домах немецких снайперов. Эсэсовец скатился с капота, то ли убитый, то ли раненный немецкой пулей. Уходя из-под огня, джип на бешеной скорости колесил по пустынным улицам Торгау. Неожиданно влетели на территорию лагеря военнопленных. Охрана разбежалась.

И вдруг стрельба снайперов прекратилась. Еще не понимая, что случилось, Робертсон каким-то чутьем угадал: что-то грозное и неотвратимое наполнило души немцев ужасом и заставило их прекратить огонь. Недалеко разорвался противотанковый снаряд. «Русские! — услышал Робертсон возглас из толпы военнопленных. И сразу толпа зашумела:

— Советские! Красная Армия! — кричали военнопленные, показывая руками на Эльбу. Многие плакали.

Из-за реки била советская артиллерия.

Сорвав с веревки сушившуюся простыню, Робертсон ударом ноги вышиб дверь аптеки и ринулся к полке с лекарствами. Зазвенели, посыпались на пол бутылки и склянки. Наконец младший лейтенант нашел то, что искал: коробки с порошками красного и синего цвета. В каких-то чашках Робертсон развел порошки и стал изображать на простыне что-то похожее на американский флаг.

— Это было не бог весть какое произведение искусства, — улыбаясь, вспоминает сейчас Робертсон. — Но ведь надо было сообщить русским, что в Торгау не только немцы.

Он забрался на башню городского замка и вывесил свой «флаг». Стрельба из-за реки прекратилась. Оттуда взвилась красная ракета.

— Я едва не заплакал от досады, — вспоминает Робертсон. — По уговору между союзниками я должен был ответить зеленой ракетой, но у меня ее не было. Ведь, отправляясь в разведку, не думали мы, что встретим передовые советские части. По нашим расчетам, они еще не должны были выйти к Эльбе.

Он начал кричать: «Америка! Россия!» Вспомнил единственное русское слово: «Товарищ!» Тот берег настороженно молчал. На том берегу не спешили принять на веру звезды и полосы, нарисованные на белой простыне. Уже были случаи, когда эсэсовцы размахивали американским флагом, а потом стреляли по нашим бойцам в упор.

Тот берег требовал доказательства. Оттуда взвилась уже не одна красная ракета, обозначающая: «Я советский». А у Робертсона не было с собой зеленых ракет, чтобы ответить: «Я американец».

Волнуясь, Робертсон перешел на немецкий язык. Тот берег ответил огнем.

— Я в изнеможении опустился на пол, — рассказывает Робертсон, — тоска сдавила мое сердце. Так все нелепо получилось! Вдруг на лестнице внизу я услышал русскую речь. Оказывается, мои солдаты разыскали в лагере военнопленных русского солдата. Через минуту он уже стоял рядом со мной и что-то кричал своим.

На том берегу ему поверили. Из-за леса появились советские солдаты. Они бежали к мосту, накануне взорванному немцами. Скрюченные взрывом пролеты висели над самой водой. Не помня себя от радости, Робертсон тоже побежал к мосту.

— Этот снимок нигде не публиковался, — говорит Робертсон, протягивая мне фотографию. — Его сделал с башни замка один из моих разведчиков.

На снимке река. Лес на том берегу. Исковерканные фермы моста. С восточного берега на западный плывут на лодках, на плотах, на досках советские воины 58-й гвардейской дивизии. А на самой середине моста две человеческие фигуры: американского младшего лейтенанта и советского солдата, имени которого, увы, Робертсон не помнит.

— В тот момент мы не думали, что творим историю, — вспоминает Робертсон, — не говорили возвышенных слов. Мы просто протянули друг другу руки, обнялись, похлопали друг друга по спине. Радость была необыкновенная. Потом я узнал, что в это же самое время километрах в шестидесяти южнее Торгау с наступающими советскими войсками встретился американский патруль, которым командовал лейтенант Коцебу из Техаса.

Вот так оно было. Так оно запомнилось Уильяму Робертсону. Произошло это, как ему помнится, около половины четвертого дня. А в 9 часов вечера американские разведчики и четыре представителя Советской Армии: майор Ларионов, капитан Петров, лейтенант Сильвашко, сержант Андреев — были уже в расположении 273-го американского полка.

Оказывается, разведчиков уже считали пропавшими без вести. Робертсон признался полковому начальству в нарушении приказа и тут же угодил под арест. Дисциплина есть дисциплина. Правда, в опале он был не больше двух часов: из штаба армии лично ему передали поздравление от генерала Ходжеса. Уже доложили выше, вплоть до генерала Эйзенхауэра. Примчались представители прессы. Здесь и был сделан снимок, обошедший потом всю прессу антифашистской коалиции. Обнявшись, стоят лейтенант Александр Сильвашко и второй лейтенант Уильям Робертсон. Американец в стальной каске, обвитой маскировочной сеткой, в видавшем виды комбинезоне, небритый. Наш в полевой гимнастерке, медаль «За отвагу» на груди. Оба сильные, красивые. Обоим по двадцать лет.

— Жив ли он? — спрашивает Робертсон о Сильвашко. — Для нас, американцев, война в Европе тогда практически окончилась. А он, наверное, брал еще штурмом Берлин, освобождал Прагу.

Робертсон листает свой старый офицерский блокнот. На пожелтевших страницах автографы наших офицеров: генерал-майор Русаков… Майор Рогов… Полковник Гребенников… Майор Голиков… Лейтенант Иванов.

— Напишите, что я их всех помню, — говорит мне Робертсон. — Такое не забывается.

Узкая горная дорога привела меня в маленький поселок с единственной улицей, расположенный в отрогах Аппалачей. Здесь живет фермер и автомеханик Фрэнк Хафф, бывший разведчик из группы второго лейтенанта Робертсона, кавалер советского боевого ордена Славы. В его доме на видном месте висит в рамке огромная, увеличенная в несколько раз фотография: он, молодой, счастливый, пожимает руку советскому солдату. Стоят они на берегу Эльбы.

— Это самая дорогая вещь в моем доме, — сказал мне Хафф. — Эта фотография со мной всегда. Я не снимал ее со стены никогда, даже в самые худшие годы «холодной войны». Я верил и верю: дружба, скрепленная кровью, вечна.

Я просил его рассказать о встрече на Эльбе, а он засыпал меня вопросами. Как поживает сержант Николай Андреев? Вот он на другой карточке. В кожаной куртке, пистолет на животе, как носили разведчики. Голова обмотана бинтами через подбородок. Как фамилия того солдата, который обнял на мосту Робертсона? Я обещал узнать. Надеюсь, что ветераны 58-й гвардейской дивизии помогут мне.

Из трех разведгрупп в тот вечер лишь группа Робертсона вернулась в расположение своей части, да еще в сопровождении представителей Советской Армии. А через несколько дней четверо разведчиков были уже в ставке у генерала Д. Эйзенхауэра в Реймсе.

— Мы рассказали ему, как было дело, — вспоминает Хафф. — А генерал вдруг встал из-за стола, прошелся молча по кабинету, остановился около нас и как-то по-особому сказал: «Знаете, ребята, всякое у меня бывало, а вот такого, как у вас, не было. Завидую я вам, хотел бы я быть с вами в тот день на Эльбе».

Потом Эйзенхауэр вызвал адъютанта и продиктовал письмо командиру 69-й дивизии. В архивах дивизии я нашел копию этого письма. «Сейчас, — писал Эйзенхауэр, — в моей ставке я беседую с молодым лейтенантом из вашей дивизии, которого сопровождают солдаты. Они подарили мне самодельный американский флаг, с которым они встретили русских на Эльбе. Я был так тронут их энтузиазмом и их общим боевым подъемом, что тут же повысил каждого из них на одну ступеньку в воинском звании».

А еще через несколько дней на торжественной церемонии в Лейпциге командир 58-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор В. Русаков вручил советские ордена Робертсону и трем его разведчикам, а также Коцебу, Крейгу и многим солдатам из их отрядов.

…Вот так все это было к западу от Эльбы.

…Лос-Анджелес разлился под холмом, как огненное море. В темном небе над аэродромом мигают бортовые огни самолетов. Мы поднимаем бокалы с калифорнийским вином в память советских и американских парией, павших в боях за общее дело.

— А теперь за сотрудничество во имя мира, — предлагает хозяин дома. — За дружбу между нашими народами!

Неожиданно в комнате звонит телефон. Доктора Робертсона спрашивают, не может ли он приехать в больницу, нужна его консультация.

— Я завезу вас в гостиницу, — предлагает он мне. — Это по пути.

Он ведет машину уверенно, но осторожно. Говорит, что в последние годы стал ездить медленнее. Вздыхает: «Старею, видно». Я смотрю на него и сравниваю с тем молодым разведчиком, который почти три десятилетия назад, нарушив приказ, гнал свой джип все дальше и дальше на восток, полностью подчинившись охватившему его ощущению, что он поступает правильно. Конечно, время оставило свой след и на нем. Нет больше младшего лейтенанта Робертсона, есть профессор Робертсон. И все-таки что-то осталось в нем от тех лет. Что? Наверное, умение ценить дружбу и всегда стремиться к проявлению ее. И, как будто угадав мои мысли, он говорит:

— Спроси меня сейчас всевышний: «Уильям, какой день из своей жизни ты хотел бы пережить снова?», я бы ответил: «Тот, когда я обнял русского солдата на середине взорванного моста через Эльбу…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.