Необычное путешествие
Необычное путешествие
Поезд назывался «Верховный вождь». Каждый вагон имел свое имя. Наш был «Серебряный кубок».
Негры в синих комбинезонах грузили в вагон-ресторан ящики с кока-колой.
Проводник-негр, подхватив мой чемодан, весело сверкнул белоснежными зубами:
— Подумать только! Тринадцатый пассажир в моем вагоне. Вы не суеверны?
Огромный вокзал был пуст и мрачен. Грузчики ушли, и на платформе не осталось ни одного человека. Пусто было и на соседних платформах. Пусто было и в вагонах «калифорнийского зефира», стоявшего неподалеку. Возле круглых вокзальных часов ворковали голуби, и это все, что слышалось под сводами вокзала Канзас-Сити. Не верилось, что это третий по величине железнодорожный узел США, где сходятся двенадцать железных дорог.
Вспомнились наши вокзалы с их толчеей, и от этого все вокруг показалось еще пустыннее. Мелькнула мысль: не сделал ли я ошибки, заказав билет на поезд? Вспомнил, как в бюро путешествий, когда услышали, что я хочу ехать по железной дороге, странно переглянулись. Вручая билет, клерк сказал:
— В необычное путешествие отправляетесь, сэр!
А что же здесь необычного — в поезде ехать?
Несколько лет назад Америка отмечала «столетие золотого костыля». Имелся в виду последний костыль, который пришил к шпале последний рельс, соединивший железные дороги Востока страны с дорогами Запада. Это произошло 10 мая 1869 года у поселка Промонтори в штате Юта. Обстановка была торжественной, но не обошлось и без конфуза. Когда рабочие несли к полотну последний рельс, некий фотограф профессионально гаркнул: «Замрите, стреляю!» Поняв это буквально, перепуганные рабочие бросили рельс и разбежались. Затем, когда рельс наконец был водружен на место, президент компании, которому досталась честь лично вогнать последний костыль в шпалу, трижды промахнулся. Тем не менее в 2 часа 47 минут все телеграфные пункты страны получили депешу, состоящую из трех слов: «Удар! Удар! Сделано!» Через минуту телеграфные аппараты застучали снова: «Последний рельс уложен. Последний костыль вбит. Трансконтинентальная железнодорожная система США построена». На берегах Тихого океана грохнул орудийный салют. На Атлантическом побережье зазвонили колокола.
Это было тогда огромное событие для Америки. Там, где пролегли рельсы, рождались новые города, росла промышленность, расцветала торговля. Это был период бурного капиталистического развития Америки. И в память о тех временах последний костыль потом поместили в музей университета Пало-Альто в Калифорнии. Ныне он покоится на бархатной подушке в банковском сейфе с окошечком из непробиваемого стекла. Это действительно золотой костыль — 323 грамма чистого золота.
Железная дорога была гордостью Америки. Америка справедливо гордилась своими инженерами-путейцами. Когда прокладывали первые линии, встречались трудности по тем временам небывалые. Вот хотя бы на западном побережье первые 200 километров рельсов круто устремились на высоту более двух тысяч метров к перевалу через хребет Сьерра-Невада. Только на этом участке пришлось прорубить 14 туннелей. Сколько там полегло строительных рабочих, никто не считал. Рабочая сила была дешевая. Массы эмигрантов из стран Западной Европы, из России, Белоруссии, Польши — люди без языка и без прав. Кости их покоятся под железнодорожным полотном.
Владельцы железных дорог вовсю соперничали друг с другом в заманивании пассажиров. Пульмановские вагоны для богачей поражали своей роскошью. Голытьбу же набивали в общие вагоны, как сельдей в бочку. Каждый поезд имел свое имя: «Пьяный Дик», «Кузина Нелли», «Грязная рубашка», «Ореховая ступка», «Тысяча несчастий», «Капустная сечка» и т. п.
К 1916 году эксплуатационная сеть американских железных дорог достигла протяженности 408 700 километров и такой примерно оставалась до начала тридцатых годов. Потом началось то, чего никто не мог предсказать в 1869 году. Железнодорожная сеть США стала сокращаться. И год от года круче. Когда праздновали «Столетие золотого костыля», она составила уже около 350 тысяч километров.
Первый железнодорожный вокзал в США был построен в 1831 году в Балтиморе. Последний — в 1933 году в Цинциннати. Новый вокзал в этом городе был рассчитан на прием и отправление 200 поездов в сутки и на тысячи пассажиров. Однажды журналистские пути-дороги привели меня на вокзал в Цинциннати. Грандиозное здание из металла, бетона, стекла и мрамора, на строительство которого было израсходовано 24 миллиона долларов, было пусто. В тот год вокзал принимал и отправлял всего лишь 2 поезда в сутки, которые привозили и увозили 30–50 пассажиров.
Вокзал в Цинциннати не исключение. Если в 1929 году по стальным магистралям Америки мчалось около 20 тысяч пассажирских поездов, то в 1969 году их осталось не более 600 на всю страну. Железнодорожные компании разорялись. Вокзалы приспосабливались под платные автомобильные гаражи. Стальные пути зарастали травой.
Выросло целое поколение американцев, подавляющее большинство которых никогда в жизни не ездило на поезде. Основным средством передвижения стал автомобиль. Автомобиль забрал 88,4 процента всех пассажиров на дальние расстояния. 9,6 процента пассажиров предпочитали авиационный транспорт. На долю железных дорог и водного транспорта остались жалких два процента. Что касается грузовых перевозок, то автомобиль и здесь заполучил 55 процентов всех грузов.
Казалось, что железные дороги доживают последние дни. Правда, находились энтузиасты-бизнесмены, пытавшиеся продлить им жизнь путем компромисса с автомобилем. Из Вашингтона во Флориду стал ходить поезд, который вез не только пассажиров, но и их автомобили. Кое-кому это понравилось, но заметного улучшения железнодорожному транспорту не принесло.
Помощь пришла оттуда, откуда ее мало кто ждал.
Железные дороги воспрянули духом, когда у бензоколонок стали выстраиваться километровые очереди автомашин. В разгар энергетического кризиса американцы вдруг вспомнили, что можно ездить и в поездах. В марте 1974 года количество автомашин на шоссе уменьшилось на 20 процентов, зато число железнодорожных пассажиров увеличилось на 28 процентов.
И тем не менее дела железных дорог из рук вон плохи. Я сошлюсь здесь на статью из американского журнала «Пэрейд», которая была опубликована в 1978 году.
За последние пять лет, писал журнал, в Соединенных Штатах произошло более 43 тысяч железнодорожных катастроф. 2900 пассажиров получили ранения, 65 погибли. Если в 1975 году зарегистрировано 10 500 случаев, когда поезда сходили с рельсов или сталкивались, то в 1976 году их было уже 12 500.
В чем причина столь многочисленных катастроф?
Во многих районах рельсовые пути не ремонтировались по нескольку лет. Рельсы погнулись и потрескались, шпалы сгнили. Некоторые рельсовые пути считаются настолько опасными, что поезда вынуждены ползти со скоростью 25, а иногда и 10 миль в час. В Пенсильвании сенатор Джон Хейнц пешком обогнал товарный состав.
Пытаясь конкурировать с автомобильными перевозками, железнодорожные компании создали гигантские вагоны чудовищного веса и сцепляют их в составы, длина которых иногда превышает 3,2 километра. Чтобы тащить такой состав, к нему прицепляют до пяти мощных локомотивов. При такой нагрузке деформируются рельсы и происходит разрыв составов.
Поезда ходят без буферных фонарей, сигнальщики не предупреждают другие составы о вынужденной остановке. В ходе расследования одной из катастроф было выяснено, что сигнальщик закусывал в вагоне-ресторане в то время, когда он должен был подавать надлежащие сигналы. На многих железных дорогах отсутствуют специальные устройства по обеспечению безопасности, которые автоматически включают тормоза, если машинист не остановился перед стоп-сигналом.
Вот что поведал журнал «Пэрейд». Я вспомнил об этом, когда перед отправлением поезда кондуктор зычно прокричал на всю платформу: «Посадка!» Слышно было, как проводник с грохотом поднял ступеньки, лязгнул дверью. Через полминуты вагон качнуло. Поехали.
«Серебряный кубок» — спальный вагон. Десять одноместных крошечных купе, столько же двухместных и четырехместных, «семейных» купе. В вагоне, рассчитанном на 40 человек, нас тринадцать.
Кто же едет в нашем вагоне? Кто же мои соседи? Попробуй узнай! Во все купе двери закрыты. Между пассажирами никакого общения. Каждый сам по себе. Никто не ищет партнеров в домино, никто не беседует у окна в коридоре. Между прочим, в коридоре и окон-то нет, потому что купе расположены друг против друга, по обе стороны коридора.
За окном с полчаса помелькали пакгаузы, фабричные корпуса, городские окраины, и вот уже до самого горизонта разлилась степь. Едем по Великой американской равнине. Как островки в океане — фермы, солнце сверкает на куполах силосных башен.
Через пять часов первая большая остановка — город Сан-Луис на Миссисипи. Вокзал еще грандиознее, чем в Канзас-Сити. И такой же пустой. Все тринадцать пассажиров «Серебряного кубка» устремились на платформу размять ноги. Вот тут-то я их и рассмотрел.
Первым спустился католический священник в черном костюме с белым стоячим воротником. За ним — могучий старик с седой непокрытой головой в грубом синем свитере и его жена — сухонькая старушка с искусственным фиолетовым оттенком в седых волосах, с накрашенными губами и румянами на щеках. Потом девушка лет двадцати заботливо помогла сойти слепому брату в темных очках и с палочкой. Была здесь еще молодая женщина с маленькой девочкой на руках. И, наконец, минуя ступеньки, стали выпрыгивать на платформу мальчишки. Один… второй… третий. Этакие нынешние Томы Сойеры. Живые, крикливые, вихрастые и такие рыжие, что даже глазам стало больно. С такой же скоростью за ними вылетела их мама — такая же вихрастая и рыжая, как и сыновья. И лишь минуту спустя вышел папа, немолодой уже человек с усталыми и на редкость голубыми глазами под толстыми стеклами очков. Скользнул взглядом по своему шумному семейству и торопливо зашагал подальше в противоположную сторону.
Познакомились мы с ним так: поравнялись и поздоровались. Он сказал обычную в таких случаях фразу:
— Приятный вечер, не правда ли?
Я ответил тоже стереотипом:
— О, да! Но, кажется, будет дождь.
Он уловил акцент, насторожился:
— Вы немец?
— Нет, я из Советского Союза.
Он молча снял очки, достал платок, протер стекла, потом протянул мне руку:
— Роберт Соммер, профессор математики.
Тут кондуктор рявкнул:
— Поса-а-адка! — И мы с профессором замуровались каждый в своем купе.
Вскоре после того, как наш «Верховный вождь» прогрохотал по мосту через Миссисипи, в вагоне вдруг раздались звон гонга и чей-то крик:
— Торопитесь! Торопитесь! Торопитесь! Ужин готов.
Оказывается, это официант шел из вагона в вагон и зазывал пассажиров в ресторан. Однако, как оказалось, торопился я напрасно, все столики были заняты. В очереди за мной встали старик со старухой.
— Послушайте, — сказал старик басом. — Вы правда из России? А я фермер из Канзаса. Очень рад вас видеть! Меня зовут Дональд Макгрегор, а это моя жена Маджи. К дочери в Нью-Йорк едем.
За столик мы сели вчетвером — старик со старухой, священник и я. Священник признался, что боится летать на самолетах. Фермер с присущей, по-видимому, ему простотой спросил:
— Значит, воля божья не на все виды транспорта распространяется?
Священник смутился и уткнулся в меню.
— Послушайте, — снова забасил старик, обращаясь уже ко мне. — Вы знаете, что лучшая озимая пшеница в Америке — русского происхождения? Да, да, это вам любой фермер подтвердит. Более ста лет тому назад ее привезли в Канзас переселенцы из России. Мой дед, родом из Ирландии, был землекопом, строил вот эту дорогу и дружил с русскими землекопами. Его брат женился на русской. Так что моя двоюродная бабка была русской. Дед говорил, что все ее приданое состояло из мешочка русской озимой пшеницы.
…Ночью вагон так трясло и кидало из стороны в сторону, что, просыпаясь, я пугался. «Батюшки, никак под откос летим!» Нет, ничего, едем дальше. Засыпая, утешал себя: наверное, мчимся с опережением графика. А утром оказалось: опаздываем почти на четыре часа. Вот тебе и американская точность!
Поезд извивается в Аппалачских горах. В Питсбурге сошла женщина с ребенком. Теперь осталось нас в вагоне одиннадцать.
Теперь уже все в вагоне знают, что рядом едет советский журналист. Сестра привела слепого брата. Он стеснительно улыбался, а она рассказывала, что бросила университет, устроилась на работу, чтобы вернуть брату зрение, да все неудачно, а деньги ведь — как вода. Вздохнула:
— Как было бы хорошо, если бы расширилось сотрудничество между американскими и советскими медиками!
Он сказал:
— Про советских окулистов много хорошего слышал. А это правда, что у вас в стране лечение бесплатное? И операция? Просто не верится.
Пришел профессор со своими огненно-рыжими сыновьями. Во время второй мировой войны он был военным летчиком. Их разведывательный самолет сбили где-то над фиордами Норвегии. Он попал в плен. Через месяц, передушив в каменоломне охрану, бежали человек пятнадцать, в том числе и он. Беглецы потеряли лишь одного — русского моряка, который первым бросился с ломом на часовых и был убит наповал.
Мальчишки слушали рассказ отца, наверное, не в первый раз, но сидели тихо. Рассматривали меня. Я понимал: первый раз советского видят. Пытаются представить себе того моряка.
— Как звали моряка, помните? — спросил я профессора.
— Как же, как же, конечно, помню. Полундра его звали. Только вот не знаю: имя это или фамилия?
— Полундра — это не имя и не фамилия, — заметил я.
Профессор загрустил.
— Я искал его родных, — сказал он печально. — Писал в Красный Крест.
В Гаррисберге у меня была пересадка. Все десять пассажиров «Серебряного кубка» вышли размять ноги. Провожали меня до конца платформы. «До свидания», «Счастливо» неслось мне вслед.
— Надеюсь, путешествие было приятным? — спросил носильщик, кидая на тележку мой чемодан.
— Необычным! — ответил я, вспомнив напутствие клерка.
А сам подумал: «Собственно, что же здесь необычного — в поезде ехать?»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.