КОММЕНТАРИИ

КОММЕНТАРИИ

Письма Оскара Уайльда были впервые изданы известным английским литературоведом и издателем Рупертом Харт-Дэвисом в 1962 году. Этот сборник выдержал четыре переиздания, однако, как отмечает сам издатель, давно стал библиографической редкостью даже в Англии. Подборка писем Уайльда, составившая настоящую книгу, сделана на основе двух последующих изданий писем, предпринятых все тем же Рупертом Харт-Дэвисом: «Избранные письма Оскара Уайльда» (1979, это издание носит посвящение младшему сыну Уайльда Вивиану Холланду, принимавшему деятельное участие в подготовке книги, но, к сожалению, скончавшемуся незадолго до ее выхода в свет) и «Еще письма Оскара Уайльда» (1985, на этот раз посвящение адресовано внуку и правнуку Уайльда Мерлину и Лючиану Холландам), в которое вошли письма, обнаруженные при различных обстоятельствах за последние годы. В обеих книгах издатель выделяет в жизни своего героя девять «периодов», предваряя каждый из них краткой биографической справкой, дабы читателю были более понятны обстоятельства жизни Уайльда, при которых писались те или иные письма, возникали новые адресаты и сюжеты. Мы сочли уместным включить эти тексты английского издателя и в настоящую книгу. За исключением знаменитого письма Альфреду Дугласу, написанного Уайльдом в Редингской тюрьме и известного под названием «Тюремная исповедь» или «De Profundis» (оно включено в настоящее издание, будучи поставленным на «свое» место в хронологическом ряду), письма Уайльда русскому читателю практически неизвестны. Между тем интерес, который они, несомненно, представляют, выходит за рамки чисто биографические (хотя из них мы и узнаем об Уайльде многое из того, что было ранее либо неизвестно вовсе, либо интерпретировалось неправильно), — являясь весьма существенным дополнением к облику Уайльда писателя, критика, теоретика искусства, ибо очень часто он высказывал в них мысли и суждения, крайне существенные для понимания его взглядов, его места в тогдашней литературно-театральной жизни. Они свидетельствуют об удивительной, при любых обстоятельствах жизни, независимости Уайльда-художника от чужого мнения, будь то мнение «толпы» или же эстетствующих снобов. Об его, как мы бы сказали нашим сегодняшним языком, абсолютной духовной автономии.

Мы включили в настоящую книгу также текст, который назван «Эпилогом». Это название дали ему не мы — так назвал письмо Роберта Росса к Мору Эйди, в котором Росс, один из самых близких и верных друзей Уайльда, описывает его кончину и похороны, сам Руперт Харт-Дэвис, завершив им свой том 1979 года.

За исключением письма к Альфреду Дугласу, о котором шла речь выше и которое Уайльд, адресуя совершенно конкретному лицу, тем не менее сознательно, осознанно писал и для своих современников и для будущих поколений, желая объясниться и объяснить им себя, все остальные письма Уайльда написаны только для своих адресатов и не предназначены им «для вечности». Однако именно потому, быть может, он особенно раскрывается в них — при всей продуманности, при всем своем изяществе и изысканности они поражают безыскусностью и открытостью Уайльда. В них он рассказывает о себе — сам: о своей жизни, событиях важных и несущественных, о своих встречах с людьми, об издании своих книг и постановке своих пьес… У Уайльда почти не было «именитых» корреспондентов — как правило, письма посылались тем немногим людям, что составляли ближайшее окружение Уайльда в те или иные периоды его жизни. И это обстоятельство также придает этим письмам какой-то дополнительный «аромат», особый колорит. И быть может, русский читатель, давно полюбивший Оскара Уайльда-писателя, парадоксалиста, эстета, теперь полюбит еще и Уайльда-человека. При всех своих слабостях — крайне достойного, при всей подчас легкой ранимости, зависимости от чужого слова, кажущейся уязвимости — удивительно твердого, наделенного гордостью подлинного художника, который знал себе истинную цену и хотя бы в этом не ошибался никогда.

«Я, беседовавший со всеми веками, был вынужден выслушать свой приговор от нашего века, схожего с обезьяной и шутом», — писал Уайльд в своей «Тюремной исповеди». С тех пор минуло ровно сто лет — кто знает, быть может, Уайльд предвидел, предчувствовал, что он будет беседовать еще с одним веком, — веком, в который он вступить не успел, но который тем не менее принял его.

Его личность, его книги, его легенду.

Ю. Фридштейн