Стиглиц: «Мифы о триумфе капитализма американского образца»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Стиглиц: «Мифы о триумфе капитализма американского образца»

Проводив теплым взглядом уходившего с трибуны Алферова, Васильев сказал:

— Жорес Иванович у нас не единственный нобелевский лауреат. Теперь мы попросим выступить другого лауреата Нобелевской премии, председателя президентского Совета экономических консультантов при Клинтоне Джозефа Стиглица. Он автор книги «Ревущие девяностые», в которой дается глубокий анализ экономики США в контексте с мировым хозяйством на рубеже нового века. Недавно эта книга вышла в свет и на русском языке. Мы поздравляем вас, господин Стиглиц, с выходом книги и просим занять трибуну.

Стиглиц пожал руку севшему рядом с ним Алферову, что-то шепнул тому и направился к трибуне.

— Когда я перешел с поста председателя президентского Совета экономических консультантов на должность главного экономиста во Всемирном банке, — спокойно начал говорить заокеанский гость, — мне показалось наиболее тревожным то обстоятельство, что МВФ и министерство финансов США часто выступали за рубежом именно с таких позиций, которые были прямо противоположны тому, что мы отстаивали у себя на родине. Мы боролись у себя против приватизации Системы социального обеспечения в то время, как проталкивали ее за рубежом. Дома мы боролись против поправки к Конституции, требующей сбалансированности бюджета, которая ограничила бы наши возможности использования экспансионистской фискальной политики в случае спада; но за рубежом мы требовали свертывания бюджетных расходов от стран, где начиналась рецессия. Дома мы боролись за закон о банкротстве, защищающий дебиторов и дающий им возможность возобновить дело; за рубежом мы рассматривали банкротство как нарушение кредитного контракта. В наших внутренних делах мы добивались изменения устава Федеральной резервной системы (ФРС), концентрировавшего ее внимание исключительно на инфляции — мы были встревожены тем, что ФРС уделяет недостаточно внимания созданию рабочих мест. За рубежом мы требовали, чтобы центральные банки занимались только проблемой инфляции.

В Соединенных Штатах мы признавали границы рыночного механизма и считали, что государство должно играть важную роль. Но хотя мы сами не верили в рыночный фундаментализм, как в концепцию, согласно которой рыночный механизм может сам решить все проблемы экономики (и общества); мы пропагандировали рыночный фундаментализм для остального мира.

Идеи рыночного фундаментализма нашли отражение в концепции базовой стратегии развития, которую отстаивают МВФ, Всемирный банк и министерство финансов, начиная с 1980-х годов; стратегия, которую часто называли «неолиберализмом» или, поскольку большинство ее основных разработчиков находились в Вашингтоне, именовались «Вашингтонским консенсусом». Она включала минимизацию роли государства посредством приватизации предприятий, находившихся в государственной собственности, свертывания государственного регулирования и государственного вмешательства в экономику.

Реализации двойных стандартов в экономической политике содействовала благоприятная ситуация, которая сложилась после окончания холодной войны. В начале 90-х годов прошлого века постсоциалистическое пространство Советского Союза и Восточной Европы как мощный пылесос втягивали в себя доллары тоннами. На эти доллары США покупали там не только материальные ресурсы, но и умы. А туда поставляли ширпотреб, включая «ножки Буша». В итоге — экономический бум давно невиданных масштабов.

Журналисты и эксперты провозгласили наступление «новой экономики США». Обозреватели наперебой доказывали, что рецессии ушли в прошлое, глобализация несет процветание всему миру. На встречах в верхах, включая «большую восьмерку», мы расхваливали наши успехи и уверяли взиравшие на нас с некоторой завистью другие развитые страны, что, если им удастся внедрить нашу модель капитализма, они добьются такого же процветания. Вместе с глобализацией наступила эра распространения американской модели капитализма, в основе которой лежит откровенный индивидуализм.

Но уже к концу десятилетия стало очевидным, что «новая экономика» не более как кратковременный взрыв активности. даже гиперактивности, неизбежно сменяемый крахом, — явление характерное для капитализма уже в течение двухсот лет. Исключение состояло лишь в том, что на сей раз «мыльный пузырь», то есть бум, был гораздо больше, поэтому и его последствия гораздо серьезнее. И не только для США, но и для большей части остального мира.

Первые острые кризисы вспыхнули в 1997 году в Корее, Индонезии и Таиланде, в 1998 году в России и Бразилии. В самом начале нового тысячелетия, фондовая биржа, конечный барометр экономики, достигла максимального за все время своего существования уровня. Комплексный индекс NASDAQ, в который входят, главным образом, акции корпораций высоких технологий, взлетел с 500 в апреле 1991 года до 1000 — в июле 1995 года, а в марте 2000 года достиг максимума — 5132. Бум на фондовом рынке способствовал росту доверия потребителя, которое также достигло новых высот и обеспечило мощный импульс инвестиционной деятельности, особенно в бурно развивавшихся секторах телекоммуникаций и высоких технологий.

Последующие несколько лет подтвердили подозрения, что цифры были дутыми, и фондовый рынок начал ставить новые рекорды. Но теперь уже по темпам спада. В первые же два года только на Американской фондовой бирже капитализация фирм снизилась на 8,5 триллиона долларов. Только одна из крупных корпораций «Америка-онлайн, Тайм Уорнер» (AOL Time Warner) списала 100 миллиардов долларов, признавая тем самым, что сделанные ею инвестиции колоссально обесценились. В начале 90-х не было ни одной фирмы с капитализацией в 100 миллиардов долларов, не говоря уже о том, что никто не мог себе позволить списание подобных сумм и продолжать существование.

После того как лопнул высокотехнологичный «мыльный пузырь», не замедлил совершиться и поворот в судьбах реальной экономики. Америка вступила в свою первую рецессию за последнее десятилетие. Выяснилось, что новая экономика отнюдь не положила конец деловому циклу. Если бум был наибольшим за весь послевоенный период, то и спад стал также самым глубоким. Два первых года нового тысячелетия были свидетелями падения других рекордов, которыми не принято хвастаться. Банкротство корпорации «Энрон» было самым крупным в истории США, но только до тех пор, пока не обанкротилась в июле 2002 года корпорация «Уорлд Ком» (WorldCom). Курсы акций падали темпами наиболее высокими за много лет — индекс Стэндард энд Пурз 500 (S&P), обеспечивающий наиболее представительную меру результативности рынка ценных бумаг, демонстрировал самые низкие годовые результаты за четверть века. Американцы доверчиво вкладывали свои сбережения в корпоративный капитал, теперь в результате 8,5-триллионного снижения рыночной капитализации, они потеряли примерно треть своих индивидуальных сбережений на старость. Такие индивидуальные пенсионные счета, как схемы JBA и пенсионный план 401 (к), попросту испарились. Даже бум в области недвижимости весьма сомнительного характера, вовсе не обязательно благоприятствующий обеспечению будущего людей, вылился в потерю более чем 1,6 триллиона долларов, исчезнувших с балансов домашних хозяйств. Человек, проработавший всю жизнь, вдруг очнулся от иллюзий, для того чтобы убедиться, что его расчеты на обеспеченную старость не оправдались.

К тому же Америку потрясли самые тяжкие корпоративные скандалы, которые затронули почти все важнейшие финансовые институты. Оказалось, что проблемы не ограничиваются телекоммуникационным сектором, ни даже сферой высоких технологий. Проблемы возникли в секторе здравоохранения и даже в тривиальном бакалейно-гастрономическом бизнесе.

Как могло случиться, что американский капитализм из символа триумфатора, шествующего по всему миру, превратился в символ всего порочного, что только есть на свете?

Ваша редакция много пишет о превращении реального мира в мифы. К сожалению, это действительно так. Я постараюсь это показать на примере экономических явлений и процессов, которые превращаются в мифы. Тем более что, объясняя причины нашего успеха в 90-е годы самим себе и всему миру, мы в основном опирались на определенный набор мифов, развенчание которых является самой насущной необходимостью. Успех Америки породил миф, что американская модель пригодна для всех остальных стран. Эта вера привела к открытию панацеи против всех экономических бедствий, Америка стала навязывать свою модель всему миру. Но в условиях других стран иные модели могут функционировать лучше. Шведы, например, хотя и внесли коррективы в свою систему социального обеспечения, но не отказались от нее; защита, которую она предоставляет, позволяет уменьшить численность находящихся в крайней нищете, которая все еще распространена в Америке.

Есть и другие страны, которые верят, что их экономическая система лучше американской, по крайней мере, для них. Может быть, у них ниже жизненный уровень, но дело с занятостью и здравоохранением обстоит лучше, продолжительнее отпуска и ниже уровень стресса, отражающийся в более длительной продолжительности жизни. Там меньше неравенства, меньше бедности, меньше преступности, меньшая доля населения проводит значительную часть своей жизни за решеткой. Там есть выбор, есть возможности компромиссов.

Коллапс экономики «мыльного пузыря» и скандалы, связанные с ним, вызвали ожидаемую реакцию остального мира: злорадство по поводу американских затруднений, другие ждут нашего унижения. Безмерное рекламирование американской модели капитализма подпитывает враждебность. Трещины в нашей системе создали тем самым много возможностей для критиков Америки заявлять: «Ведь я же вам говорил». Если реклама американского капитализма была одной из приоритетных целей американской внешней политики, то наша политика сама готовила наше поражение.

В итоге Соединенные Штаты оказались в настолько сильном плену собственной мифологии, что не замечали последствий этого для себя и всего мира.

Особенно ярко проявились пороки нашей модели в начале нового века, когда произошел крах ряда могущественных монополий. В их числе упомянутая выше энергетическая компания «Энрон» с годовым оборотом по отчетности в 101 миллиард долларов. Еще в конце 90-х годов большинству американцев «Энрон» представлялась образцом нового американского предпринимательства: дерегулирование создало новые возможности, и корпорация ухватилась за них.

Она продемонстрировала пользу дерегулирования: показала, как новаторские фирмы Америки могут содействовать формированию более продуктивной экономики, если только развязать им руки. Корпорация «Энрон» была ролевой моделью во многих отношениях: она играла активную роль в публичной политике, которая усиливала позиции Америки, укрепляя при этом свои балансовые показатели. Кен Лэй — главный исполнительный директор корпорации — был главным советником президента США Дж. Буша по энергетическим проблемам. Корпорация использовала множество бухгалтерских трюков, которые быстро превращались в ее обычную практику. Корпорации давно уже научились пользоваться хитроумными финансовыми технологиями переброски доходов для сокращения своих обязательств по налоговым платежам, а потом стали применять эти технологии с той же энергией и упорством в целях приукрашивания своих потоков наличности и отчетных балансов. На протяжении 90-х годов они поступали таким образом, чтобы вздувать курсы акций.

Как капля воды отражает содержание океана, так и «Энрон» является образцом кланово-мафиозного капитализма американского образца. В связи с крахом этой корпорации возникли проблемы с ее проектами в Аргентине, Мозамбике и Индонезии. «Мыльный пузырь» этой корпорации накачивался на почве дерегулирования, в то же время она процветала за счет того, что именно государство проталкивало ее проекты. Поэтому корпорация не жалела средств для подкупа государственных лиц.

Можно составить длинный список людей, как из администрации Буша, так и из администрации Клинтона, получавших от «Энрона» деньги (якобы за проделанную для нее работу или как пожертвования на выборную компанию). Список включает, например, Роберта Зеллика, торгового представителя США в администрации Буша и Лоуренса Линдси, главу Национального экономического совета, каждый из которых получил по 50 тысяч долларов за консультирование контрактов.

Генеральный прокурор Джон Эшкрофт получил в качестве пожертвований на выборную кампанию в 2000 году 574 999 долларов. Связь продолжалась и после ухода некоторых чиновников в отставку: американский посол в Индии был назначен в правление «Энрон»; Роберт Рубин стал председателем исполнительного комитета Ситибэнк групп, одного из банков, вовлеченных во многие грязные дела «Энрона». Военный министр администрации Буша Уайт стал вице-президентом «Энрона». Расследование показало, что политические инвесторы «Энрона» окупались с лихвой. Корпорация получила 3,6 миллиардов долларов в виде страхования риска и государственного регулирования.

Как и в случае с «Энрон», банкротство «УорлдКом» вскрыло целую цепь сомнительных сделок между компанией и ее клиентами и банками. Судебное расследование по делу основателя «УорлдКома» Берни Эбберса по своему общественному резонансу затмило скандал вокруг корпорации «Энрон». После аудиторской проверки в корпорации «УорлдКом» вскрылись огромные финансовые нарушения. Обвинителям удалось убедить присяжных заседателей в том, что Эбберс сознательно совершал махинации с финансовой отчетностью с целью сокрытия от инвесторов плачевного состояния компании. Общий размер скрытых им расходов составил 11 миллиардов долларов. При этом долги фирмы составили 41 миллиард долларов. Когда все это вскрылось, компании пришлось объявить себя банкротом, а 20 тысяч ее сотрудников остались без работы. Убытки, которые понесли акционеры и вкладчики корпорации, оцениваются в 180 миллиардов долларов. Это самая крупная потеря денег держателями акций за всю историю Америки. Берни Эбберса называют одним из самых больших аферистов в истории Америки.

Миф о героях. Это миф о том, что наше процветание есть заслуга наших экономических героев, он очень опасен, так как он отвлекает внимание от экономической политики и увеличивает уязвимость экономики. Сейчас и в прошлом существуют два разных и непримиримых взгляда на мировое развитие. Один из них рассматривает историю, как процесс, определяемый объективно существующими силами, наши герои — только актеры на сцене, персонифицирующие эти силы.

Согласно другому взгляду, лидеры играют центральную роль. Большинство экономистов и социологов принадлежат к первому лагерю, я тоже принадлежу к нему, что, в общем, неудивительно. Я считаю, что мы приписываем нашим лидерам больше заслуг и возлагаем на них большую ответственность, чем они того достойны. Экономики подобны большим кораблям: они не могут за немногими исключениями быстро развернуться. Семена сегодняшних успехов и провалов были почти наверняка посеяны гораздо раньше.

Преступления «Энрон» и «УорлдКом», а также «Ситигруп» и «Мерил Линч», ставят новые рекорды мошенничества и коррумпированности. Обычно коррумпированные государственные чиновники прикарманивают какие-нибудь жалкие тысячи или, на худой конец, миллионы. Но здесь речь идет даже не о миллиардах, а о десятках миллиардов долларов, что больше чем ВВП некоторых стран.

В этой связи вспомним миф о «невидимой руке». Адам Смит полагал, что, преследуя свои интересы, индивидуумы служат интересам общества в целом. Но то было время, когда корпораций и акций не было и в помине. Индивидуумы производили и обменивали натуральные вещи. Сегодня экономика и ее структура изменились коренным образом.

Разве высший менеджмент корпораций, преследуя личные интересы, содействует экономике страны? Нет. Более того, во многих случаях интересы высшего менеджмента, как это было в «Энроне» и других фирмах, противоречат интересам собственных корпораций. Современная экономическая наука доказала существование серьезных преград для «невидимой руки», весьма серьезные последствия неограниченного рыночного механизма.

Миф о финансизме. В числе героев «Ревущих девяностых» были лидеры финансового сектора, ревностные миссионеры рыночного механизма и «невидимой руки». Мы убеждали себя и других в том, что финансовый сектор лучше «знает», что хорошо для экономики. Подчиняясь финансовым рынкам, мы повышаем темпы роста и уровень процветания. Финансовые рынки пожинали хороший урожай. Но за всем этим скрывалась шумная реклама, организованная самими финансовыми игроками. Это была близорукая политика в интересах ее организаторов. Она противоречила интересам страны в целом.

В свое время президент «Дженерал моторе» Чарльз Э. Уилсон объявил: «Что хорошо для Соединенных Штатов, хорошо для «Дженерал моторс», и наоборот». Новое заклинание гласит: «Что хорошо для «Голдмен Сакс» или Уолл-стрит, хорошо для Америки и для всего мира». 90-е годы были хорошим временем для Уолл-стрит. Там делались деньги, как на слияниях, так и на распродажах конгломератов. Но это плохо обернулось для страны в целом.

Большая часть политических мер помогала финансовым рынкам делать как можно больше денег. Дерегулирование предоставило Уолл-стрит новые возможностей, за которые там быстро ухватились. Теперь, когда позолота осыпалась, предстоит усвоить основные уроки: финансовые рынки не являются кладезем премудрости; то, что хорошо для Уоллстрит, может быть как хорошо, так и плохо для остального общества; финансовые рынки близоруки; страна, подчиняющаяся исключительно дисциплине финансовых рынков, ставит себя под угрозу.

На протяжении 90-х годов, проходивших под лозунгом: «Давай, давай!», многие люди из мира бизнеса и финансов были увлечены «Деланием денег» и снизили свои нравственные нормы в погоне за барышами. Но нигде это не приняло столь удивительные формы, как в банковском деле. Как бы то ни было, образ банкира всегда вставал перед людьми в виде некоего трезвого, осмотрительного господина в сером костюме, внимательно следящего за компаниями, которым банк ссудил деньги, потому что его главнейшая задача — обеспечение возврата ссуженных денег. Банкиры не любят скандалов и «плохих ссуд», и тем самым банки образуют важную сдержку в отношении деятельности американских корпораций. Их тщательный мониторинг своего портфеля ссуд содействовал предотвращению банкротства и различных эксцессов в мире бизнеса.

Но в 90-е годы в этом отношении очень многое изменилось: банковские аналитики вели агрессивную рекламу сомнительных акций, банкиры помогли корпорации «Энрон» создать теневые офшорные предприятия, имевшие целью сокрытие истинного состояния ее обязательств, передавали акции в руки своих друзей в горячке первоначальных публичных предложений (ППП), ввязываясь в разнообразные сомнительные виды деятельности.

В 2001 и 2002 годах многие из главных банков Соединенных Штатов один за другим вовлекались в скандалы, в том числе и такие легендарные имена, как Джон Пирпойнт, Морган Чейз, Мерил Линч, «Кредит Суисс Ферст Бостон», «Сити-групп» и его брокерское отделение, почтенная фирма «Саломон Смит Барни», а также «Голдмен Сакс», что, в общем, вылилось в штрафы на общую сумму 1,4 миллиарда долларов, наложенные генеральным прокурором штата Нью-Йорк Элиотом Спикером. Но тревожны не столько отдельные случаи и злоупотребления нескольких алчных аналитиков, сколько влияние, которое оказало перерождение банковского дела США на функционирование экономики в целом.

Почему банкиры и аналитики распространяли дезинформацию? Этим самым они маскировали операции, на которых делали большие деньги. Чем больше «мыльный пузырь», тем больше и стимулы к его раздуванию. Дерегулирование увеличило масштаб конфликта интересов. Каждый банк знал, что его конкуренты применяют мошеннические приемы, и если он не вступает с ними в конкуренцию и в этом направлении, то останется позади.

Мир, однако, сильно изменился за последние шестьдесят лет. Возникли новые формы мошенничества. В обстановке «Давай, давай!» 90-х годов рыночные ценности вознеслись под облака, а человеческие ценности эрозировали, игровое поле опять стало очень неровным, что сильно способствовало возникновению «мыльного пузыря», лопнувшего вскоре после начала нового тысячелетия.

Наши новые финансовые герои присоединились к тем, кто распространял еще один миф: миф о том, что причиной экономических проблем является большое государство, заставляющее нас платить высокие налоги и зарегулировавшие нас вплоть до полного удушения: надо урезать государство, снизить налоги, дерегулировать экономику. Но дерегулирование создает новые источники конфликта интересов, новые возможности манипулирования рынками. Большинство высших корпоративных менеджеров, заправлявших этим балом, вышли сухими из воды, прикарманив миллиарды, предоставив как акционерам, так и рядовым работникам нести все тяготы. Рядовые налогоплательщики должны были расплачиваться по счетам в результате дерегулирования электроэнергетики в Калифорнии, а также надвигавшихся почти с полной гарантией дефолтах корпоративных пенсионных фондов. В числе распространявших миф о слишком большом государстве были и те, кто при этом наживался на дерегулировании (например, в электроэнергетике и газоснабжении), на государственных субсидиях и государственной помощи при навязывании своих проектов за рубежом, на государственных инвестициях в НИОКР.

В основе концепции минимального государства лежала примитивная идеология, получившая название «рыночный фундаментализм». Суть ее в том, что де рынки сами по себе и эффективны и стабильны. Я называю миф о всесилии рынка идеологией, поскольку она была предметом веры: рыночный фундаментализм не опирается на экономические теории и противоречит практике. Герберт Саймон, получивший Нобелевскую премию за вклад в понимание поведения организаций, утверждает: «Вывод, что организации, чья деятельность мотивируется прибылью, будут более государственными, чем другие организации, не следует из организационной экономики, построенной на неоклассических принципах».

Миф о сокращении дефицита в США. Он обеспечил мобилизацию населения страны в поддержку политически непопулярных законов, принятых палатой представителей в 1993 году единогласно, которые требовались для восстановления ответственного отношения к государственному бюджету после двенадцати лет стремительно возраставшего дефицита

Этот миф предполагает, что если Аргентина или Япония вступили в фазу рецессии, имея крупный бюджетный дефицит, то его сокращение обеспечит возврат к процветанию. Но почти все ученые-экономисты рекомендовали вместо этого экспансионистскую фискальную политику, питаемую, если это необходимо, дальнейшим увеличением дефицита

Если мы или кто-либо другой уверуем в миф о сокращении дефицита, это усугубит экономический спад и укрепит идеологию фискального консерватизма. Я твердо убежден, что инвестиции, в особенности в новые технологии, играют важнейшую роль в обеспечении долгосрочного роста и что это относится в первую очередь к таким экономикам, как американская, где очень трудно добиться высоких уровней частного сбережения. Конечно, правительство в долгосрочном аспекте должно стремиться к сбалансированному бюджету или даже к профициту. Но в краткосрочном аспекте дефицит абсолютно необходим для перехода от рецессии к оживлению, поскольку затяжная рецессия связана с огромными экономическими и социальными издержками, значительно большими, чем издержки, связанные с ростом дефицита.

Миф о глобальном капитализме. Америка никогда не принимала полностью миф о том, что большое государство — это плохо. Большинство американцев продолжало верить, что в экономике есть место для государства, и не только в области регулирования, но и в сфере жизнеобеспечивающих услуг: образования, системы социального обеспечения, медицинских услуг. Америка, как я уже говорил, проповедовала вариант капитализма с минимальной ролью государства, который сама она отвергла. Вместо того чтобы рекомендовать другим странам создавать институты по образцу тех, что сослужили Америке такую хорошую службу (например, Федеральная резервная система с мандатом поддерживать занятость и рост, а не только стабильность цен), мы толкали их к фундаменталистско-рыночной модели капитализма. Мы были озабочены концентрацией СМИ у себя дома и в то же время побуждали другие страны к приватизации СМИ без учета этой опасности.

В условиях, когда министерство финансов США сделалось центром разработки мировой экономической политики, неудивительно, что главный акцент политики был перенесен на свободу движения капитала. Это обеспечивало Уолл-стрит новые возможности обогащения, но делало развивающиеся страны уязвимыми для огромных рисков безо всякой за это компенсации. Поступление капиталов в страны, где проводилось дерегулирование, несколько повысило темпы роста, но ущерб был очень серьезным. Это особенно отразилось на странах Латинской Америки, которые наиболее прилежно следовали школе «Вашингтонского консенсуса».

Поэтому ныне Латинская Америка переживает разочарование в политике, которую навязали ей США и МВФ. Темпы роста у них составили только половину дореформенного периода. Уровень безработицы подскочил сразу на 3 пункта, бедность резко возросла. Но при этом верхушки режимов на реализации наших рекомендаций баснословно обогатились. Но мы не считали себя связанными никакими моральными обязательствами, мы не замечали, что настроения отчаяния в этих странах перехлестывают через границы, делая мир менее безопасным для всех нас; принимались только аргументы, связанные с нашей непосредственной экономической выгодой.

Наши усилия были сосредоточены на содействии Соединенным Штатам даже тогда, когда в результате бедные становились еще беднее. Мы были больше озабочены расширением возможностей западных стран изымать ресурсы из Африки, Латинской Америки и Азии.

Бывает, что последствия ошибочной политики проявляются только через много лет. В полном объеме результаты дерегулирования финансового сектора, проведенного в 80-х годах, дали о себе знать в Соединенных Штатах только через десять лет. Но в случае ошибок с глобализацией время оказалось не столь милостивым. День расплаты за ошибочную политику навязывания либерализации рынка капитала наступил очень скоро — в Корее всего через четыре года, когда в 1997 году грянул кризис. День расплаты за ошибки в управлении глобализацией более широкого плана наступил всего лишь через два года: она произошла в наших родных краях, когда мы в 1998 году инициировали новый раунд торговых переговоров в Сиэтле, вылившихся в форму гражданского протеста в самых крупных масштабах за последние почти двадцать лет со времен Вьетнамской войны. Возмущение мирового сообщества тем, что предыдущий раунд сделал лекарства против СПИДа и других болезней недоступными населению многих развивающихся стран, вынудило фармацевтические компании снизить цены в этих странах. Антиглобалистская реакция была настолько мощной, что пришлось начать международное обсуждение возможности открытия нового раунда торговых переговоров.

В процессе глобализации Соединенные Штаты демонстративно игнорируют «золотое правило», которое гласит. «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Евангелие от Матфея 7:12). Проводимая в США политика одностороннего учета собственных интересов демонстрирует отказ от правопорядка на международном уровне. Иначе говоря, мы допускаем мировой порядок лишь в пределах интересов США. На мировой арене США неоднократно давали понять, что осуществляться должна их воля. Они могут навязать ее, используя все виды мощи, или прибегают к односторонним действиям. Например, США — крупнейшие в мире загрязнители атмосферы. Но они в одностороннем порядке вышли из международного сокращения выброса парниковых газов, оказывающих ощутимый эффект на климат, содействуя глобальному потеплению. Глобализация означает, что все страны мира все более охватывает интеграция, которая влечет за собой возрастающую потребность в коллективных действиях для решения общих проблем. У нас одна атмосфера на всех, и выброс загрязнителей в США может привести к наводнению в Бангладеш или даже к полному затоплению островных государств Тихого океана. Но Америка отказывается признать, что ее решение противоречит элементарным демократическим принципам на международном уровне.

Глобализация требует, чтобы мы перешли к решению проблем справедливости на глобальном уровне. Однако многие в США, переходя на глобальный уровень, продолжают проводить свою политику, исходя из узкоэгоистических интересов Америки. Мы говорим: «Если они примут принципы глобализации, которые мы им предлагаем, примут рыночный фундаментализм, они могут обеспечить себе такое же процветание, как в Америке!»

Поскольку мы действуем лицемерно, наша аргументация выхолощена, а результаты политики крайне неудовлетворительны. Нам пора думать о честности и справедливости с позиций глобальной перспективы, а не с наших эгоистических интересов. Только такой подход обеспечит долговременные интересы Соединенных Штатов. Глобализация означает, что мы больше не можем изолировать себя от того, что происходит в остальном мире, как нам с такой страшной силой показали события 11 сентября. Терроризм так же легко преодолевает границы, как и деньги, которые его финансируют.

Мы можем в кратковременном аспекте добиться успехов в войне против терроризма, ведущейся физическими средствами. Но в долговременной перспективе это борьба за сердца и умы молодых на всей Земле. Если эти люди сталкиваются с миром отчаяния, безработицы и нищеты, глобального лицемерия и неравенства, глобальных правил поведения, заведомо обеспечивающих интересы передовых промышленных стран (или, точнее, особые узкогрупповые интересы внутри этих стран) и обделяющих тех, кто и так обездолен, молодежь перенесет свою энергию из области созидательной деятельности, где можно построить лучший мир для себя и своих детей, в область деятельности разрушительной. И мы все на себе испытываем последствия этого.

Сейчас в мире много такого, что ставит вопрос о кризисе капитализма. Серия скандалов, начиная с «Энрон», сделала очевидным, что корни проблем уходят очень глубоко: если бы не банкротство «Энрон», никто бы не был в состоянии провести расследование, что же на самом деле происходит, манипулирование этой компанией энергетическим рынком, которое давно подозревалось, могло остаться и нераскрытым. Каждое из последовавших за этим расследование обнаруживало все больше свидетельств злоупотреблений. Высший менеджмент, продемонстрировавший незаурядные способности в манипулировании бухгалтерской отчетностью, проявил и недюжинный интеллект в способах сокрытия содеянного. В экономике «мыльного пузыря» нетрудно спрятать пирамиды и мошенничество. Но в фазе экономического спада пирамиды выплывают наружу. Лопнувший «пузырь» обнаружил слабости экономики, а происшедший взрыв не только подтвердил его существование, но и сбросил маскировку со всех видов надувательства, которое осуществлялось под прикрытием «пузыря» и в то же время способствовало его раздуванию.

Скандалы, потрясшие Америку и в меньшей степени также и Европу, усилили сомнения критиков рыночной экономики в отношении глобализации. Если движущей силой глобализации является корпоративный мир и если этот мир настолько коррумпирован, как это сейчас обнаружилось, нам нужно что-то другое. В ответ защитники рыночной экономики указывали на беспрецедентное процветание, которое она принесла. Они хотели бы списать кризис капитализма, как небольшое отклонение, незначительный сбой в остальном безукоризненно работающей машины.

По их мнению, все неудачи кроются в политике перераспределения доходов. Мы можем, если пожелаем, покончить с бедностью, и недоеданием в своем отечестве. Мы можем, если пожелаем, обеспечить каждому базовые медицинские услуги в разумных пределах. Америка — самая богатая страна в мире, но уровень ее базового здравоохранения ниже, чем в гораздо более бедных странах. Другие страны обеспечивают эти услуги эффективно и результативно через разнообразные институциональные структуры. Есть все основания полагать, что если бы Соединенные Штаты выбрали этот путь, у них нашлось бы достаточно ресурсов.

В США существует даже миф о том, что войны благоприятствуют экономике. Эти умонастроения подпитывались исторической памятью о Второй мировой войне. Действительно, тогда война не только помогла США выйти из Великой депрессии, но и превратиться в лидирующую экономическую державу, но современные способы ведения войны влияют на экономику по-другому: можно с уверенностью сказать, что война в Персидском заливе не вывела нас из рецессии 1990—1991 годов и, может быть, даже усугубила ее. Все полученные стимулы увеличения военных расходов более чем компенсируются угнетающим воздействием неопределенностей, связанных с войной, включая неопределенность цены нефти, вытеснения из бюджета других расходных статей. Война может быть необходимой для обеспечения безопасности страны, но война не благоприятствует экономике ни в краткосрочном, ни в долгосрочном аспектах.

И в заключение несколько слов о демократическом идеализме. Есть проблемы, которые выходят за пределы материалистических ценностей, имеющих первостепенное значение для программы ускорения роста и повышения эффективности. Краеугольным камнем среди них является социальная справедливость.

Здесь я ограничусь простым утверждением: мы должны быть озабочены положением бедных. Это нравственная обязанность, которая признается любой религией. Декларация независимости начинается словами: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». Но без некоторого базового уровня дохода «стремление к счастью» бессмысленно.

Я также убежден, что все мы выиграем, если общество будет менее расколотым. Америка — одна из стран с наиболее высокой долей населения, находящейся в тюремном заключении, и частично это, несомненно, объясняется чрезвычайно высокой степенью неравенства, существующей в нашем обществе. Возмутительно, что в самой богатой стране мира многие бедные не имеют адекватного доступа к здравоохранению, детская смертность в отдельных районах Америки выше, чем в некоторых развивающихся странах. Восточная Азия показала, что в тех развивающихся странах, где удалось ограничить неравенство, развитие шло быстрее — отчасти потому, что они лучше использовали людские ресурсы и, кроме того, большее равенство связано с большей социальной и политической стабильностью.

В то время как принципы социальной стабильности остаются неизменными, акценты и инструменты политики обеспечения социальной справедливости меняются. Сейчас все возрастающее внимание и, по-моему, справедливо, уделяется равенству возможностей, особенно возможностей для детей. С политической точки зрения это имеет огромное значение, особенно в Америке, считающей себя страной больших возможностей. Каждый обязан признать, что будущее ребенка не должно зависеть от имущественного положения его родителей. Концентрация внимания на возможностях позволяет обойти некоторые из традиционных компромиссных решений, которые часто выдвигаются экономистами. По старой политике перераспределения доходов, если что-то делалось для бедных и, по крайней мере, что-то достаточно существенное, то это всегда было хотя бы частично за счет среднего класса. Левые верили, что можно продолжать обращаться к высшим нравственным ценностям среднего класса, но победили правые: они не только обратились к глубоко укорененному эгоизму, но и выдвинули еще более сильный аргумент, даже если вы хотите помочь бедным и даете деньги государству, то это не лучший способ помощи, ибо государство неизбежно растранжирит большую часть этих денег.

Большее равенство возможностей означает, что страна будет лучше использовать свои основные людские ресурсы, обеспечив каждому возможность полного использования своего потенциала. Повысится и эффективность, и справедливость распределения. Кто может возразить против этого? Мы еще не разведали всех путей, которые открывает равенство возможностей. Мы знаем, что для того, чтобы дети из малоимущих семей имели равные возможности в школе, они должны быть обеспечены дошкольным образованием, но проект «Ранний старт», на который это возлагалось, остался без финансирования. Мы знаем, что, если нужно, чтобы дети малоимущих родителей учились, их необходимо обеспечить адекватным питанием и что недоедание в детские годы может нанести организму непоправимый ущерб. Но программы, направленные на устранение этого, также недофинансируются.

Занятость. Ни одна из возможностей не имеет столь важного значения, как возможность работать. К несчастью, сегодня во многих странах мира очень многие лишены этой возможности. Но в настоящее время мы располагаем экономическими инструментами и в более развитых странах ресурсами, позволяющими расширить возможности занятости, особенно в периоды рецессии периодически охватывающие рыночные экономики.

О правах человека — одной из важных областей, где требуется защита наших свобод и основных прав. Расширение традиционных гражданских прав путем дополнения их экономическими правами было воплощено во Всеобщей декларации прав человека, принятой Организацией Объединенных Наций 10 декабря 1948 года. Но какую ценность имеет свобода слова для человека, который настолько голоден, что с трудом может говорить, чего стоит свобода печати для человека, который не получил образования? Но ведь таких людей в мире не один миллиард и к тому же все декларации по сокращению бедности не дают желаемых результатов. Для реализации прав человека необходимы совместные действия государств.

Благодарю за внимание!