Глава четырнадцатая Хронология как предмет культа

Эта книга — о поразительных ошибках в исторической хронологии; об ошибках, с которыми все мы настолько свыклись, что принимаем их за непреложную истину; об ошибках, существование которых ученые-историки упорнейше стараются не признавать, полагая, может быть, что признание приведет их науку к катастрофе.

В Советском Энциклопедическом Словаре об исторической хронологии как науке сказано удивительно мудро: эта «вспомогательная историческая дисциплина… помогает устанавливать даты исторических событий». Однако любые попытки указать историкам на серьезные ошибки в датировке древних событий создают впечатление, что специалисты по исторической хронологии задачу свою видят не столько в том, чтобы «помогать устанавливать даты», сколько в защите ставших привычными древних дат от любых посягательств со стороны. Между тем только со стороны (точнее говоря, со стороны других наук) и возможны сейчас полезные для дела посягательства: именно со стороны хорошо видно, что историческая хронология как наука давно закостенела, стала консервативной и занимается сейчас только исправлением мелких ошибок и систематизацией новых находок, которые, быть может, и украсят великолепный фасад Истории, но ничего не изменят по существу. Точно в такой же ситуации была физика в конце прошлого века, когда многим ученым (именно физикам!) того времени казалось, что делать в этой науке уже практически нечего. Им и не снились потрясения, которые ожидали физику буквально через несколько лет.

Если же говорить не сухим языком словаря, историческая хронология — путеводитель по времени, составленный по скупым словам очевидцев и пространным пересказам недостоверных слухов, для связности дополненный «строго научными» догадками.

Слово «путеводитель» здесь достаточно уместно: напрашивается аналогия с первыми попытками великих древнегреческих географов создать единое, цельное описание Ойкумены — всего земного мира, освоенного людьми. Каких только забавных причуд не было в этих первых географиях!.. Но шли века, и решительно перечерчивались старые наивные карты, и с них исчезали фантастические страны, населенные «людьми с песьими головами» и другими подобными чудищами.

Эти науки во многом сходны: география описывает пространства Земли, историческая хронология — человеческое прошлое на той же Земле. Но по уровню зрелости они резко различаются: ко времени Колумба, последовательно уточняясь, сменились уже несколько версий географии, и стало очевидным, насколько нелепо и смешно (по неизбежности, ибо первый блин комом) было первое описание Ойкумены и ее обитателей. Между тем всеобщая историческая хронология, возникнув во времена средневековья, так по сей день и остается первой версией, — благо бы удачной!.. Взгляд «со стороны» показывает, что по точности и достоверности она, похоже, ничем не лучше первых древне-греческих географий, и в ней — точно так же — причудливо перемешаны действительность, выдумки и иллюзии.

Для сравнения, чтобы убедиться, насколько важна для любой науки «смена поколений» (версий), можно взять, например, химию: сейчас она практически вся является химией органической и смело идет к тому, чтобы переродиться в биохимию, между тем всего век-другой назад она была химией неорганической, а еще раньше — алхимией. Или ту же астрономию: трудно даже сосчитать, сколько раз людям приходилось привыкать к новым конструкциям Вселенной. В одном только нашем XX веке, в начале его, благодаря одному и тому же великому американскому астроному Хабблу, человечеству дважды пришлось испытать такое потрясение.

Историческая хронология — редкое исключение из правила. Она проплыла по штормовым водам последних четырех столетий на удивление спокойно, оставшись практически такой, какой и появилась на свет. Почему?

Историю, нисколько не преувеличивая, можно назвать самой загадочной из современных наук. Даже мистически загадочной — из-за непостижимого, абсолютно необычного для науки ореола, которым она окружена в глазах большинства людей. Если в иных науках люди видят инструменты познания мира, то в истории — нечто сродни самой Истине, с большой буквы. Даже в физике, в одной из точнейших, а не просто точных наук, мы достаточно легко допускаем коренную ломку базовых представлений и прощаем ей, что «мельчайшую» молекулу вдруг оказалось возможным еще измельчить, а «неделимый» атом рассыпать на несколько осколков. Если сопоставлять с реальной жизнью, все законы и постулаты любой науки относительны, даже математические; мы это неплохо усвоили, потому и относимся ко всем остальным наукам точно так, как и надо к ним относиться.

А что абсолютно?.. Хотите знать? — пожалуйста. Абсолютно то, что родился я (допустим) в 1970 году. Так написано в моем паспорте, так утверждают мои родители и бабушки, и никакая в мире сила не заставит меня разувериться в этом. Это мое знание неизмеримо весомей всех «дважды два четыре», всех относительно верных догадок любой науки, ибо оно, повторяю, — абсолютно. Впрочем, любой?.. Нет. Существует одна наука, наделенная тем же даром абсолютности, что и мой паспорт, связанная с ним цифирью лет — датами событий. Разница только в том, что мой паспорт — коротенький учебник истории, он содержит всего одну дату. Всего одну крупинку абсолютной истины. А в толстой книге по истории таких крупинок рассыпано много. Тем более, что подтверждена их истинность не малочисленными свидетелями — моими родителями и бабушками, а тысячами и тысячами ученых-историков. Есть, конечно, приблизительности и там, когда речь заходит, например, о Гомере. Но зато с большинством личностей и событий все ясно. Например: когда родился и когда умер Диоген? — вот они, точные цифры. Заодно и точные детали: глядите-ка, жил-то он, оказывается, не в бочке, а в гигантском глиняном кувшине, предназначенном для хранения зерна; и когда мальчишки-хулиганы камнями расколотили его знаменитое жилище, афиняне отшлепали их ремнем и в складчину соорудили ему новый кувшин, чтоб не потерять важную статью дохода, чтобы было что, кроме Парфенона, показывать тогдашним интуристам.

Вывод простой: вы можете покушаться на любые «незыблемые» законы кристаллографии или психоанализа, почвоведения или теории больших чисел, — это я вам легко прощу, даже порадуюсь вместе с вами. Но не вздумайте стронуть ни одну точную дату в истории! Ибо ее точность — единственная моя опора в этом неустойчивом мире научных иллюзий и псевдонаучных химер.

Есть и еще одна причина, тоже психологического свойства. Все прочие науки, кроме истории, имеют дело с абстракциями — выжимками из реальности, и только история — с самой реальностью. Ибо, например, битва при Гангуте была, в некий далекий год и день, для ее участников настолько же незыблемой реальностью, как для меня реален сегодняшний день. И если я, допустим, человек совсем не научного склада, тогда любые абстракции мне скучны и непонятны, и только в священной для всех нас науке истории чувствую нечто родное и близкое.

«Священной»… Не случайно, должно быть, проскользнуло сюда это слово. Ибо издавна в языках многих народов Истина (с большой буквы), присутствие которой мы предполагаем в большинстве исторических данных, — одно из имен Бога. Поэтому история, в наших глазах, священна. Божественна. Неприкосновенна. Конечно, мы знаем, что и над ней в недавнее время вдоволь поизмывались, вымарывая из нашей недавней истории многие имена и важные страницы, изображая черное белым, и наоборот. История — великомученица. Но мы видим также, что проходит несколько десятков лет, и все становится на свои места, восстанавливая и навеки утверждая Истину.

Итак, приходится признать, что в психологическом плане наука история сродни религии. Кстати, и ученых-историков вполне можно сравнить со жрецами: они настолько же ревностно встречают в штыки любые еретические мысли. Выглядит так, будто картина всемирной истории — создана (священная книга — написана), ее можно срисовывать, копировать, но не вздумайте менять композицию или, хуже того, предлагать совершенно иную картину. Допустимо только освежать поблекшие мазки и прорисовывать детали там, где они были упущены прежними иконописцами. Заметим, представители других наук гораздо более терпимы, и если математики предпочитают уворачиваться от доморощенных трактатов с доказательствами Великой теоремы Ферма, а физики — от таких же трактатов по космологии, подсовываемых слушателями публичных лекций и семинаров, то потому лишь, что они давно объелись этими тетрадками, где уже на второй странице непременно притаилась принципиальная ошибка, сводящая на нет весь труд. Однако физик встретит одобрением любую по-научному грамотную космогоническую концепцию, даже если она конфликтует с его собственной теорией. В физике открыт простор для борьбы идей. В истории (если иметь в виду такие же масштабы) — нет.

И вот — возникла принципиально новая концепция истории, меняющая всю ее композицию. Это плод многих лет сомнений и трудов, поисков и вычислений. Как же с нею быть? Историки — это и заранее было известно, и на практике опробовано — в принципе не способны хотя бы даже только попытаться серьезно изучить ее. Реакция их однозначна и мгновенна, как короткое замыкание. Достаточно произнести вслух вводные слова вроде таких: «Античность расположена к нам на тысячу лет ближе, чем это принято думать…» — и короткое замыкание уже громыхнуло. Счастье автора этих слов, что он по профессии не историк. Он отделается кличкой «дилетант». Будь он историком, собратья-жрецы однозначно сочли бы его ненормальным. Но и в том, и в другом случае реакция самозащиты (нет! — защиты своего идола) ни в коем случае не позволит им хотя бы попытаться отнестись к этой работе положительно и прочесть ее со вниманием. А если уж и будут читать со вниманием, то лишь заранее настроясь на злорадный поиск мелких неточностей и описок, каковых, заметим, и в их собственных работах предостаточно.

Впрочем, что винить историков! На то они и профессионалы, чтобы воспринимать вмешательство в свою сферу деятельности с обостренной чувствительностью. Но и представители других профессий, в которых хотелось бы предположить читателей беспристрастных, нередко склонны к такому же шоку — скорей всего, в силу причин, описанных выше. И все же именно среди них встречаются те, кто способен и понять, и задуматься.

Что есть Истина?..

Давайте раскроем любую книгу по истории и спросим себя: каковы источники всех дат, во множестве рассыпанных по ней? Уже само их обилие говорит о том, что не мог автор каждую из этих дат проверить по первоисточнику: такая работа заняла бы у него не один десяток лет, потребовала бы знания дюжины языков, в большинстве уже забытых, да и то оказалась бы возможна лишь в том невероятном случае, что все необходимые первоисточники оказались для автора доступны. Приходится предположить как нечто неизбежное, что он списывал эти даты из ранее изданных книг своих собратьев-историков.

И в этом, конечно же, нет ничего плохого. Именно тем и отличается любая цивилизация от обезьяньей стаи, что она в той или иной форме организует хранение добытой предками информации и передачу ее по наследству. В нашем обществе это, главным образом, книги. Читатель! Загляни в себя и убедись, что знаешь ты очень много. Но вот вопрос: какую долю этих знаний, в которых нисколько не сомневаешься, проверил ты собственным опытом? Только одну сотую или одну тысячную. Что же касается всего остального, ты вынужден верить книгам на слово. В таком же положении и историки… Впрочем, не совсем. Вот пример. Карты и книги гласят, что «Волга впадает в Каспийское море»; и ты, побывав однажды в Астрахани, убедился, что это, кажется, действительно так. Благодаря личному опыту ты склонен все больше и больше доверять географическим сведениям из книг. Но как быть с историческими сведениями? Если не считать истории совсем близкой, у тебя попросту нет никакого способа лично убедиться в правильности хотя бы одной из множества дат. Следовательно, историки не «в таком же положении», а в худшем: работа с древними первоисточниками доступна лишь очень немногим из них, да и сами эти первоисточники (если говорить о тех, что дошли до наших дней) немногочисленны и не охватывают всей истории человечества; более того, зачастую они труднопонятны и двусмысленны, прочитать и понять их иногда можно совершенно по-разному. И поэтому списывание дат друг у друга становится для историков неизбежным их роком, поэтому-то они и вынуждены особенно тщательно блюсти точность и неприкосновенность передаваемой из поколения в поколение хронологии. Случается, конечно, что кто-нибудь из них, изучив свеженайденный или хорошо позабытый первоисточник, дерзнет сдвинуть какую-нибудь дату на десяток лет; но такое событие всегда — событие, так что и сам первоисточник, и автор неожиданного исторического открытия, и каждое написанное им слово будут десятки раз проверены и перепроверены, прежде чем остальные профессионалы согласятся на передвижку этой даты и в своих книгах.

Но пойдем дальше. Не до бесконечности же тянется у историков эта цепочка списывания дат. Куда же она упирается? Те даты, которые охватывают последние 500–600 лет — в сохранившиеся архивы. А более ранние? Небольшая часть их — в первоисточники, чудом уцелевшие и дошедшие до нас. Большинство же — в работы средневековых историков, которых мы называем хронистами — составителями глобальной хронологии. Их труд был поистине грандиозен, он не идет ни в какое сравнение с тем, что делали историки после них, ибо хронисты были Создателями Единой Истории. Вечный почет и вечная слава им за это. Но… Увы, рядом с ними не было историков современной закалки, которые хватали бы хрониста за руку при малейшем намеке на возможную ошибку. Между тем, как известно, человеку свойственно ошибаться, а хронисты были всего-навсего решительными людьми, и было их немного, и методы их работы были… средневековыми.

Впрочем, сейчас речь об ином: о взгляде на хронологию со стороны других наук. В правильности знакомой нам глобальной хронологии уже очень давно высказывались сомнения. Главным поводом для них были астрономические исчисления. В последние десятилетия на помощь астрономии пришла и математика. В этой книге главным образом речь и идет о выводах, к которым привело применение строгих математических методов, разработанных специально для исследования исторической хронологии.

Математика — наука достаточно строгая, и от ее выводов, когда они однозначны, невозможно отмахиваться как от «измышлений». Если ее результаты, полученные на основании ваших данных, противоречат вашей же концепции, это неизбежно значит, что либо данные неверны, либо концепция ошибочна. Математике привычно оказывать помощь самым различным отраслям знания (авиация и кораблестроение, теория поэзии и языкознание, фармакопея и металлургия, и т. д. и т. д.), и при этом специалистам (в тех же фармакопее или авиации) давно уже не приходит в голову относиться к работе профессионала-математика в их специфической сфере как к забавам дилетанта — на том высокомерном основании, что он не является также и профессионалом в их отрасли. Они давно уже убедились, что от математики одна только польза (хотя поначалу тоже, бывало, встречали в штыки непривычные им подходы к проблемам и неожиданные результаты). Сейчас осталось очень мало отраслей знания, где на математику смотрят косо; среди них, к сожалению, — историческая хронология, которая признает математику только в виде арифметики, да и то лишь в том случае, если арифметические подсчеты подтверждают утверждение историка.

Поэтому не исключено, что, хотят этого историки или нет, хронологию истории придется кардинально пересматривать. Астрономические расчеты говорят, что это необходимо. Математические исследования показывают, что это, кажется, неизбежно.

При этом на какое-то (быть может, долгое) время история Древнего Мира и раннего средневековья лишится нынешней иллюзорной ясности и упорядоченности.