М. Решетников Сталь комсомольской плавки

Рассказ

1

В потертом американском костюме торопился куда-то мастер Шмидт и остановился у станка светловолосого парня.

Петя удивленно глядел в большие черные глаза иностранца. Эти глаза глубоко ввалились в череп, в округ них на бледном лице расходились синие круги: отпечаток длительной безработицы и скитаний в трущобах Нью-Йорка.

Сейчас в этих глазах — искры тревоги.

— Товарищ, — смешно произнес иностранец и снова смолк. Нет у него больше русских слов. Шмидт протянул руку с деталью, об’ясняя жестами брак.

Быстро, как ток, проносились мысли у Пети:

«Опять брак, снова говорильня. Из ударников выкурят!»

Голубые глаза беспокойно и быстро побежали по станкам. Увлеченные работой, формовщики не обращали внимания на Петра и мастера.

«Не видят? И не покажу!»

Ловко, как кошка, схватил деталь, не задумываясь, бросил в кучу наваленных опок. Гулко звякнул брак, запротестовавшая пыль медленно оседала. Еще раз осмотрел ребят: «Не видели. А мастер? Ну, что мастер! Ерунда, — ловкость рук и никакого мошенства»…

Шмидт смотрел еще с минуту на Петра, на его упругие играющие мышцы, на выпуклую грудь и комсомольский значок на фуражке. В недоумении пожал плечами и быстро отвернулся, вспомнив про плавку. Но тут же столкнулся с подходившими комсомольцами. Все трое рассмеялись. Иностранец вежливо раскланялся, произнося свое единственное слово — «товарищ».

Петя кусал запеченные губы, думал: «Зачем активисты пришли? Не видели ли они брак?» Яша — секретарь коллектива — не доходя до Петра, заговорил:

— Мы должны использовать все внутренние ресурсы, — и, обращаясь к редактору комсомольской стенгазеты Мазаеву, кивнул на Петра:

— Сей муж художник большой руки. Здорово!

— Здорово! — уже смелей сказал Петя… «Про брак — ни гу-гу! Хорошо!» Слово художник Пете понравилось. Он любил рисовать еще с детства, в деревне учился самоучкой. Недаром бабы прозвали — «богомаз». Петя самодовольно улыбнулся.

«Да уж не вам чета».

— Вот и пришли к тебе за помощью. Спешно выпускаем газету. У Мазаева работы хватает, да и не спец он, заголовок нарисуешь ты. Договорились?

— Не смогу.

— То-то тебя вообще за последнее время видно в комсомоле. Отрываешься?

— По горло занят, сам знаешь, учусь…

— Срок три дня, успеешь.

— Ладно! — и пустил станок на полный ход.

Сосед Пети Цапов в это время сидел на станке, нервно раскуривал папиросу. Прищуренным взглядом проводил комсомольцев из цеха…

2

В красном уголке цеха, чисто как в санатории. Недаром Петрович, седой слесарь, приходит сюда в перерыв и читает журналы.

Над гранками газеты повисла кудрявая голова Миши Мазаева. Вокруг расположены пыжечки, тюбики акварельной краски.

Миша на минуту задумывается. Вдруг улыбается и быстро рисует карикатуру.

Пустяшное дело — карандаш, но он вырисовывает никем незамеченный факт, когда настройщик Цыганков ушел с формовки получать деньги. Стоит в очереди. Формовщики ищут его, кричат во все горло, на агрегате создается простой.

У слесаря инструмент за ухом, за пазухой ключи, вместо волос на голове отвертки торчат, — не нос, а молоточек.

Глянешь — смех разбирает.

А это что за человек ногами кверху, зорко наблюдает — не смотрит ли кто на него, сграбастал брак и прячет его за пазуху. Смешно и противно, что комсомолец прячет брак.

Да это Миша посвящает Пете!..

Не заметил Миша, что позади стоял Цапов и через плечо просматривал карикатуру.

У Цапова сжимаются челюсти и сердце. Снова всплывает ненависть.

«Ух, так бы и размазал кулачищем эту комсомолию!..»

Он пристально вглядывается в рисунок:

«Да это ведь я, Цапов! Я на пресвятую троицу пришел пьяный на работу. Сталь у меня вытекла из стопки. Простой был — только одну гаечку повернул — и готово. Отдохнул… Из-за гаечки стояли электропечи, а за ними выбивка».

«Пронюхали, черти!» бешено метнулась мысль.

Но Цапов — человек осторожный. Тихо, спокойно он вышел из красного уголка.

Он умеет сдерживаться при людях, затаивать ненависть…

Он сел на подводной стол своего станка. Дергались на его скулах желваки… На костлявых пальцах вздуваются жилы…

Тяжесть мышцев падает на кронштейн, пружина снимается, кольца заходят за кольца, и кронштейн больше не живет. На 3 сантиметра опустился ниже остальных, а кронштейнов теперь нет в кладовой…

Цапову сейчас особенно хочется отдохнуть до трех часов…

Петя что-то возится у своего станка и приговаривает:

— Уберу, а то грязный, как беспризорник.

Цапов вспомнил карикатуру и рассмеялся.

Петя поднял голову:

— Ты что?

— Вспомнил одну вещь. Тебя касается.

Петя страдал любопытством.

— Ну, не манежь.

— Ладно, пойдем за цех.

Вышли. Цапов обнял Петра и посмотрел ему в глаза:

— Петя…

От неожиданной ласки этого всегда грубого человека Петя размяк. В свою очередь обнял его. Нетерпеливо:

— Ну?..

— Оно, ежли, чего, то — молчок. Понял? — Цапов оглянулся по сторонам. — Сам знаешь — не грубо на газете висеть. Каждая тварь будет смеяться.

— Как на стенгазете, я зачем, нет…

— Не было бы — не говорил… Брак-то прятал?

Петя испуганно сдернул руку с горячего плеча Цапова. Отвернулся, стыдно стало: «Узнали. Как они могли? Кто? Вот елки зеленые».

— Да ты не плачь. Не поздно. Я тоже уголок занял, на уплотнение к тебе попал.

— Ну?

— Так ты скажи, что заголовок испортил. Пусть они покрутят носом. Сдадут.

— Ага, и бумаги больше нет! Измажу — и амба. Ловкость рук и никакого мошенства…

Петя долго думал над словами Цапова.

«Хм, попался, вот елки зеленые! А кто видел? Может, он блат зеленый правит?»

Под предлогом, что идет в уборную, Петя вырвался в красный уголок. На стол навалился Миша. Голова упала на руки. Спит. После третьей смены трудно сдержаться. А газета закончена вся, как есть. Просмотрел.

— Значит, правда. Елки зеленые…

— Ты что, сынок? — спросил Петрович, свертывая газету.

— Да я вот к редактору. Насчет заголовка…

— Приказывали не будить его. Задремал малость. Дельный он у вас, как погляжу.

3

— Тьфу! Елки зеленые, раскричался!..

Петя нервным движением выключил радио.

— Ты понимаешь, — кричал он в рупор, — что я наделал? В газете прохватили. А ты — марш наяривать.

Петя сел на стул.

«Кто-ж мог написать? Мастер? Да он иностранец — говорить не может, не то что писать. Да и что иностранцу в наших советских делах? Подумаешь, штука — брак. Не понимаю…»

Перед Петей лежал лист бумаги. Петя взял его, чтобы зарисовать вид на Сельмаш из окна своей комнаты. Но что-то не рисовалось. Встал.

«Вот газета, как снайпер, попала в самое мое больное место. Елки зеленые, и Цапов тоже попался!».

Посмотрел на заголовок, потом снова вспомнил гранки газеты. «Нет, не позволю себя осмеивать публично…». Положил заголовок, сел за книги. Но в голову не лезли задачи. Тогда он снова включил радио.

Металлический голос докладывал о чем-то, Петя вслушался..

Тревога ползет по цехам — тревога за выпуск комбайнов. От заготовительных цехов требуют дефицитные детали. Больше деталей давайте, литейные цеха! И комбайны будут на социалистических полях. Партия строго взыщет за каждый недоданный комбайн…

Но цифры показывают, что с каждым днем нарастают темпы выпуска комбайнов.

Петя чувствует силу коллектива Сельмаша. Борьба развертывается на каждом участке. «Вот Миша Мазаев, — такой же, как я, но его ценят, его любят, о нем говорят, как о лучшем ударнике, беспрестанно повышающем нормы путем рационализации». Пример Миши привлекает и Петра.

«Помогать надо ему, подымать его инициативу, разоблачить Цалова… А я то, я то с Цаповым! Зачем? Или… Елки зеленые!»

4

Миша Мазаев, уверенный в завтрашней победе, заранее радуясь хорошему номеру газеты, подошел к Пете.

Но Петя, будто нарочно, безмерно тарахтел станком, не обращая на Мишу внимания. Наконец, остановился.

— Ну как? Готов заголовок?

— Да знаешь, зашел к тебе, ты спал… Ну, и испортил. Когда-нибудь в другой раз.

Протянутая рука Миши опустилась.

— Как испортил?! Газета завтра нужна, завтра большое производсовещание…

Подошел Цапов, самодовольно улыбаясь, напевая тягучим голосом.

«Воли — ли — любо да мо-ли».

Миша услышал забытый, когда-то знакомый мотив. Мотив, напоминавший ему далекое прошлое.

Взоры повстречались; но пытливый взгляд Миши ничего не увидел в оробевших вдруг глазах Цапова.

Не сказав ни слова, Миша ушел.

…Есть одна тропинка в далекое прошлое. Это — смерть родителей, детский дом в соседнем селе, большой детский коллектив, полуголодное существование. Еще хранилась память об одной девочке, у которой русые кудри назойливо заслоняли черные, искрящиеся, всегда веселые глаза. Эту девочку он спас от ударов одного мальчишки, сына хозяина дома, в котором помещался детдом. Хозяев переселили во флигель… С этой девочкой у них была дружба, он еще чувствовал в ней близкого человека, она как сестра его жалела.

Хозяйский мальчишка приходил в детдом и пел одну песню — что за слова, Миша не помнит. Няня Евдокия Ивановна запрещала детдомовцам петь эту песню.

Между хозяйским мальчишкой и детдомовцами не было дружбы. Он ненавидел ребят, отнявших дом у его отца.

Из-за недостачи хлеба детдомовцев скоро перевели в другие детские дома, — районный и уездный.

Мишу разлучили с девочкой. Сколько было слез, грусти! Как просила девочка Айна заведующего, чтобы ее послали в один дом с Мишей.

Но зав. не понял дружбы, отказал. Так им суждено было расстаться.

Миша думал, что встретит ее. Но прошло много лет, они выросли, не узнать им друг друга. Лучше не думать о ней. Лучше думать о Цапове.

«Фамилия, Цапов, но мало ли по белу свету Цаповых? А навыки, а отношение к нашему заводу у этого Цапова?.. Да, надо узнать, кто он. Во что бы то ни стало узнать».

Миша решил написать письмо в то село, где он жил когда-то.

5

С работы Петя обычно спешил зайти домой и в «КРО». Когда ухватился за ручку двери, ему бросился в глаза плакат: «Срывщик стенгазеты»… Петя выскочил из цеха, как ошпаренный.

Его нагнал секретарь ячейки. Они шли молча и медленно.

Петя заранее готовил ответы на замечания Яши, хотел напомнить ему старую обиду, когда ячейка отклонила его кандидатуру на пленум завкома. И работой его перегружают, не дают учиться. Но взглянул на Яшино сумрачное лицо — и смутился.

«Ну, что он молчит? Открыл бы свой фонтан красноречия. Ругай, тяни на бюро, дай выговор. Но зачем плакаты рисовать?!».

А Яша все молчал, и Пете становилось жалко его почему-то. Нет времени у Яши, занят, а ведь у него, быть может, есть девушка, которую он любит. Много работы у секретаря, большой коллектив, и комсомольцы все разные: один — активист, а вот он, Петя, прямо-таки хвостист, тащит ячейку назад в такой ответственный момент…

Да, трудно секретарю. Потому и необходим этот плакат.

— Говоришь, угробил? — сухо сказал Яша.

— Вам-то что, а вот я учусь. Пристают с пустяком, газеты для смеха рисуют.

— Не для смеха, ты пойми! Вдумайся! До смеха ли, если у нас, у молодежи, техническая отсталость? Какой смех, когда нас берут за грудки — комбайнцех не справляется с деталью 409. Это — основа комбайна, а она у нас на самом последнем месте…

Петя вспомнил, что на этой детали работает Цапов. Дрожь пробежала по телу.

— Гад! Из-за него и мы на черной доске. Настоящий гад!

Когда они расставались у проходной, Яша напомнил про газету…

Петя долго размышлял: «А ведь правду Яша говорит, что не для смеху, а для большого дела. Вот и я брак прятал вместо того, чтобы с ним бороться».

И Петя со стыдом почувствовал, что он не такой комсомолец, как Яша, как Миша Мазаев.

6

Домой Петя пришел поздно. А ночь совсем крохотная. Мало приходится спать, занятия, уроки, а тут собрание затянулось.

Включил свет. В глаза бросился яркий конверт.

— Письмо! — чуть не вскрикнул от радости.

Аккуратно обрезал конверт. Склонился над квадратным листом бумаги, с трудом разбирая почерк.

«Здравствуй, дорогой сыночек Петя. Шлем тебе свой сердечный привет. Кланяется тебе твой отец Захар Иванович Клепиков. Еще кланяется тебе твоя мать Мария Петровна и еще кланяется сестричка Аня. Мы живы и здоровы, чего и тебе желаем. Дела наши идут хорошо, я теперича бригадир 12 бригады, на меня наша власть и колхозники положились, как на красного партизана, и я это доверие выполняю с честью. Сейчас мы готовимся к уборочной кампании. Пшеница у нас, брат, растет высокая да густая, гора-горой. Но мы ждем подкрепление: комбайн. Со дня на день ждем, из терпения выходим. Где-то запропастился»…

«Запропастился!» в’елось в сознание Пеги. «А кто их задерживает, как не мы, как не я! Как не Цапов!».

Петя вспомнил, как взорванная стопка истекала горячей сталью по вине Цапова. Красной лужицей разлилась на рельсах…

А поломка пружин… а простои… Это что? Что это за человек?!

Перед Петей на стене — портрет. С гордой осанкой человек, крупные глаза наполнены смелостью, уверенностью, стремятся вдаль — охватить весь Советский союз, весь земной шар. Казалось, этот портрет говорит: «Вперед, к новым победам!».

— А что бы подумал про меня товарищ Сталин, если бы узнал про срыв газеты, про укрывательство Цапова. Конечно, одно слово — «шляпа»…

— Нет, нет. Я этого не хотел, товарищ Сталин!

Петя вскочил, стукнул кулаком по столу:

— Да, пусть знает меня, бракодела, весь цех! Пусть знают этого гадюку Цапова!

Петя быстрым рывком выхватил из стола лист бумаги, приготовленный для пейзажа.

— Сейчас — в ударном порядке!

Ночь обвалила черноземом окна.

Из соседней комнаты доносился храп хозяйки. Петя еще раз взял письмо. «Отец-то, а? Бригадир!» мыслями улетел в родное село. Вот он идет вместе с отцом, с бригадой в поле, где созревает золотистая и усатая пшеница. Он рассказывает про завод, про рабочих и обещает, — все скоро, скоро комбайн будет у вас. Потом колхозники ему рассказывают о своих посевных победах. Петя долго бродит по полю, а небо начисто вылужено, хорошо! Солнце греет, Петя снял рубашку и штаны, чтобы загореть, а мужики над ним смеются… Голова Пети лежит на руках, утомленный, не заметил, как уснул, насвистывая в нос. Бумага, кисточки, краски остались нетронутыми.

7

Утром, во время перемены, встретились секретарь и Миша. Присели.

— Ну как? — спросил Миша.

— Посмотрим, должен принести, я с ним говорил. Не принесет — сам нарисуешь, но газета должна быть сегодня!

— Подожду еще 20 минут до работы. Вот что, Яша, у меня есть маленькое сомнение, Цапова надо прощупать. Я об нем узнаю подробно, но сейчас…

— Цапов, тот, что на детали 409?

— Да, да!

— Мм, — промычал Яша и почесал в голове. Мимо прошел Шмидт, он что-то хотел спросить, бесполезно жестикулировал. Миша быстро достал газету, затараторил:

— Геноссе Шмидт, нашу статью перевели, наш волжский немец Шиль. Хорошая заметка! Клепиков узнает — взбесится и брак теперь уже не будет прятать. Карикатуру сделали, — указывая на газету.

Шмидт улыбался.

— Хорошая статья, для молодежи полезная, ей-ей, хорошо сделали! Очень ценные технические замечания по формовке. Спасибо вам!

Иностранец кивал головой. В это время вбежал Петя Клепиков. Лицо его окрасилось румянцем, глубоко дыша, второпях совал он Мише сверток бумаги.

— Чуть на работу не опоздал…

— Заголовок?! Да когда же ты…

— В три часа ночи проснулся и в ударном порядке…

Секретарь рассматривал заголовок «Сталь», с картинками по бокам, на картинке завод и комсомолец за учебой.

— Хорошо!.. Не ожидал, Клепиков, — сказал Яша.

Петя улыбался. Ему хотелось еще и еще что-то делать для комсомола, для новой творческой жизни, для цеха и бригады.

— Вот что, Петро, есть боевое задание партийной ячейки. 15 июня ночная смена должна закончить детали комбайна. Тебе же мы решили вот что поручить: станешь на станок Цапова, так как по детали 409 мы провалились, а Цапова — на подноску опок, пока, да выяснения. Иди, а я договорюсь, где надо.

Петя шел и радовался, что ему поручают почетную работу по ликвидации прорыва.

Когда Петя встал за новый станок, Цапов процедил сквозь зубы:

— Значит — так, нарисовал!

— Да! — ответил Петя, глядя в упор.

И вдруг между ними стеною встала вражда..

8

В одной из комнат комбината рабочего образования было шумно. Ученики в ожидании преподавателя собрались кружком около черноглазой веселой девушки Лины. Она рассказывала разные смешные истории, и русые кольца ее кудрей рассыпались. В дальнем углу один парень склонился над столом — писал.

— И чего это Петя там пишет? — думала Лина. — Не стихи ли мне? Зачем, я и так знаю, что он врезался в меня, так же, как я в него.

Лина оставила ребят и тихо подкралась к Пете, грозя пальцем ребятам: «Молчите»! И мысленно напевала Петины стихи.

«В нашей жизни что-то есть такое,

Этой жизнью до краев полны.

Девушка! Ты идешь героем

Не романа, а живой страны».

— Ты что? — и Лина положила руку на широкое плечо Пети, — стихи?

— Не до стихов, — заметка в стенгазету.

— Вместо техника — в журналисты?

— Какой журналист, когда с соцсоревнованием чуть не засыпался из-за этого идиота Цапова! А теперь я пишу, как мне удалось перевыполнить нормы по комбайновским деталям.

— Цапова? Хм, фамилия знакомая, совпадение… А звать?

— Николай!

— Да что ты говоришь? Вот совпадение. Весьма неприятный молодой человек был.

— Да и этот не из приятных… Расскажи, что там за джентельмен был?

— История моей жизни незавидная. В 20 году отец где-то погиб, мать умерла. Тогда меня взяли в детдом, который помещался в большом доме Цаповых, а хозяев выселили во двор, во флигель. В детдоме было нас 90 детей, были хорошие, один даже и сейчас в памяти остался — из соседнего села, черноголовый такой, дружили мы с ним крепко. Как-то зимой наш детдом обокрали, после выяснилось — это было дело рук хозяина, враждовал он с нами, выжить хотел. Вскоре нас развели по другим детдомам. Лет через пять я вернулась в свое село. Отцовский дом окончательно развалился. Меня взяли в уборщицы Цаповы. Работала. Тяжело было. Потом Николай привязался — ихний сын, в жены хотел взять. Я не согласилась, не польстилась на их богатые пшеничные амбары, на известную в округе мельницу. Не нравилась мне ихняя жадная звериная жизнь! Я мечтала о заводе, об этом гиганте, о котором шли обильные рассказы по селу. Вскоре я уехала. Он подарил мне свою фотокарточку. Писем я не получала, их вскоре раскулачили и выслали в Сибирь.

Вошел преподаватель. Ребята садились по своим местам.

— Знаешь, Айна, надумал: завтра выходной, — принеси эту карточку в парк.

— Хорошо.

— Я с корешком, с Мишей Мазаевым, приду.

И Петя прилежно налег на уроки, чтобы показать себя лучшим учеником.

9

Сегодня такой молодой, в синей майке вечер — хоть пляши и веселись до рассвета!

В цветистых платьях идут женщины в парк культуры и отдыха.

Много, много молодежи идет в парк. Идет и Петя с Мишей Мазаевым.

— Ты понимаешь, интересная девчонка, я тебя познакомлю обязательно. Она придет с фотокарточкой и с подругой.

Зеленая роща обдает приятным запахом цветов. Духовой оркестр разливает потоки маршей.

Петя и Миша смотрят на фотокарточку, на знакомые черты Цапова. На обороте надпись: «на долгую память Лине от любящего Николая Цапова, 1929 г.».

Лина заглядывает в лицо Мише, увлеченному карточкой, и расспросил Миша и сам в недоумении, рассказывавшему историю своего детства — историю, давно пережитую Мишей.

И тогда сжалось от восторга сердце Миши:

«Да это та самая Лина из детского дома!».

— Лина! — сказал он и смолк. Девушка удивленно посмотрела на него… Но Мише было некогда. Он встал.

«Нельзя медлить, поспешу с карточкой».

— Крой, а я займу девчат.

— Завтра мы увидимся, Лина, и я вам расскажу одну вещь.

— Пока! Всего хорошего! — теплая рука Лины ласково сжалась. Миша быстро зашагал по светлой аллее.

«Да, это она», — думал Миша. Взглянул еще раз на фотокарточку: «А это — он».